Читать онлайн «ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ». Страница 3

Тем из нас, кто считает важным полностью осознать свои собственные действия, приходится вновь и вновь мысленно обращаться к причинам и движущим силам, определившим возникновение Манифеста, к обстоятельствам, при которых он появился, ибо он не случайно появился накануне революции, вспыхнувшей на территории от Парижа до Вены, от Палермо до Берлина. Лишь таким путем нам удастся найти в современной форме социального строя объяснение тенденции к социализму и, как следствие этого, обосновать самим правом этой тенденции на существование в настоящее время также неизбежность ее будущего торжества, которое мы предвидим.

* * *

В самом деле, разве не в этом заключается сила Манифеста, его сущность, его решающее значение [6].

В то же время было бы, несомненно, ошибкой искать все это в перечисленных в .конце 11 главы практических мероприятиях, которые рекомендуются на случай революционного успеха пролетариата, или же в содержащихся в IV главе указаниях, касающихся политической линии поведения в отношении других революционных партий того времени. Хотя эти указания и эти рекомендации являлись ценными и заслуживали внимания при тех обстоятельствах и в тот момент, когда они были сформулированы и предложены, хотя они весьма важны для четкой и определенной оценки политической деятельности немецких коммунистов в революционный период 1848— 1850 годов,— тем не менее теперь они более не представляют для нас собрания практических советов, исходя из которых нам надлежит принимать решение в каждом конкретном случае. Политические партии, которые организовались в разных странах со времени Интернационала, вербуя свои ряды в основном из среды пролетариата и решительно выступая от его имени, ощущали и ощущают по мере своего возникновения и развития настоятельную необходимость сообразовать свои требования и деятельность с различными и многообразными обстоятельствами и случаями. Однако ни одной из этих партий диктатура пролетариата не кажется столь близкой, чтобы ощущать потребность или хотя бы испытывать желание или искушение подвергнуть пересмотру и переоценке предлагаемые Манифестом мероприятия под углом зрения их проверки на практике, ибо такая проверка представлялась бы возможной лишь в том случае, если бы эти меры были близки к своему осуществлению. В действительности существуют лишь те исторические эксперименты, которые сама история производит неожиданно, а не по заранее намеченному плану, решению или приказу. Это и произошло во времена Коммуны, которая была и остается до сих нор для нас единственным опытом (хотя и приблизительным и путаным ввиду своей неожиданности и непродолжительности) самостоятельного выступления пролетариата, который, овладев политической властью, подвергся новому и трудному для него испытанию. Никто заранее не желал этого эксперимента и не стремился к нему. Будучи вынужден к тому обстоятельствами, пролетариат героически проделал его, и этот опыт обратился теперь для нас в спасительный урок.

Может случиться, что там, где социалистическое движение находится еще в младенческом состоянии, те или иные его деятели ввиду отсутствия собственного непосредственного опыта сошлются (как это часто имеет место в Италии) на авторитет текста Манифеста как на обязательное для выполнения наставление, но практически это не имеет никакого значения.

* * *

Не следует также, по моему мнению, искать силу Манифеста, его сущность, его решающее значение в том, что он говорит о других формах социализма, называя их литературой. Все, что говорится в III главе, служит, без сомнения, для замечательного определения, методом противопоставления и в виде сжатых, но ярких и разящих характеристик, различий, реально существующих между коммунизмом, который ныне принято называть научным (выражение, нередко являющееся, к сожалению, предметом злоупотреблений), иными словами — между коммунизмом, субъектом которого является пролетариат, а орудием — пролетарская революция, и другими формами социализма — реакционными, буржуазными, полубуржуазными, мелкобуржуазными, утопическими и пр. Все эти формы, за исключением одной [7], неоднократно появлялись вновь и приобретали новый облик, даже и поныне они продолжают появляться в новом облике в тех странах, где современное пролетарское движение только лишь зарождается. В отношении таких стран и при таких обстоятельствах Манифест выполнял и до сих нор выполняет весьма актуальную функцию орудия критики и литературного бича. Но в тех странах, где эти формы социализма либо уже теоретически и практически изжиты, как это в основном имеет место в Германии и Австрии, либо сохранились только как субъективное мнение немногочисленных сектантов, как во Франции и Англии, не говоря о других странах. Манифест в этом отношении уже сыграл свою роль. В этих странах он лишь регистрирует, как бы для памяти, то, о чем нет больше необходимости думать, так как политическая деятельность пролетариата ужо развивается как нормальный и последовательный процесс.

Именно таково было настроение и намерение тех, кто написал это, предвосхитив будущее. Безошибочно предугадав грядущие события, они довольствовались вынесением обвинительного приговора и констатацией уничтожения в будущем того, что они преодолели благодаря силе своего мышления, располагая немногими, но ясными (и допускающими лишь определенное толкование) данными опыта. Критический коммунизм [8]— таково истинное наименование этого учения, и никакое другое название не выразит более точно его сущности — не предавался вместе с феодалами сожалениям о старом обществе, чтобы критиковать методом противопоставления современное общество; он обращал свой взор лишь в будущее. Он не солидаризировался также с мелкой буржуазией, стремящейся снасти то, что спасти было уже невозможно, как, например, мелкую собственность или спокойную жизнь маленьких людей, которую делает трудной и тягостной головокружительно бурная деятельность современного государства — естественного и неотъемлемого органа общества нашего времени — лишь потому, что это государство, непрерывно переживая революции, несет в самом себе и с собой необходимость новых, более глубоких революций. Точно так же критический коммунизм не переводил реальные контрасты материальных интересов повседневной жизни на язык метафизических фантазий, болезненной сентиментальности или религиозного созерцания, напротив, он выражал и излагал эти контрасты во всей их прозаической реальности. Он не строил общество будущего по плану, который во всех своих частях отличался бы гармонической завершенностью. Он не расточал слов похвалы и восхищения, призыва и сожаления двум богиням философской мифологии — Справедливости и Равенству — богиням, имеющим столь жалкий вид в гуще мелких практических дел повседневной жизни, когда наблюдаешь, как история в течение многих веков непристойно забавляется, совершая то и дело поступки, находящиеся в прямом противоречии с их непогрешимыми заповедями. Более того: когда коммунисты, опираясь па факты, имеющие силу доказательств, заявляли, что пролетариату суждено сыграть роль могильщика буржуазии, они все же воздавали должное этой последней, как творцу социальной формы, которая представляет собой по своей широте и интенсивности важную стадию в прогрессивном развитии человеческого общества и может стать ареной для новых битв, предвещающих пролетариату счастливый исход. Никогда еще не было написано столь величественной надгробной речи. Этим похвалам но адресу буржуазии ирисугц своеобразный трагический юмор, и некоторым даже казалось, что они похожи на дифирамб.

Тем не менее эти негативные и антитетические определения других видов социализма (имевших тогда хождение и нередко вновь появлявшихся позднее, вплоть до наших дней), хотя они и безупречны по своей сущности, по форме и по преследуемой ими цели, не претендуют на то, чтобы давать подлинную историю социализма, и fie дают ее. Тем, кто захотел бы ее написать, эти определения не могут служить ни схемой, ни путеводными знаками. История в действительности не покоится на различил между истинным и ложным, справедливым и несправедливым, и в еще меньшей степени — на более абстрактном противоположения возможного и реального, как будто бы вещи находятся по одну сторону, э но другую сторону — их тени или призраки в виде идей. История всегда монолитна, и в основе ее находится процесс образования и преобразования общества, который следует рассматривать как объективный процесс, ни в коей мере не зависящий от нашего субъективного одобрения или порицания. История — своеобразная динамика, если употребить термин позитивистов, которые так любят подобные выражения и часто оказываются во власти новых слов, ими же пущенных в обращение.

Разные формы социалистических учений и практики, появлявшиеся и исчезавшие на протяжении веков, различны по своим причинам, облику и последствиям. Все они должны быть исследованы и объяснены лишь исходя из специфических и сложных условий породившей их общественной жизни. При рассмотрении этих форм мы замечаем, что они не образуют нечто целое, находящееся в непрерывном процессе развития, ибо перемены в общественном строе и неоднократно происходившие ослабление и разрыв традиции имели своим следствием нередкие нарушения преемственности разных видов социализма. Лишь со времени Великой французской революции процесс развития социализма приобретает известное единство, которое яснее выступает с 1830 года, когда во Франции и в Англии политическая власть окончательно перешла в руки буржуазии, и становится особенно наглядным и, можно сказать, осязаемым после организации Интернационала. На этом пути высится, подобно огромному верстовому столбу, Манифест, снабженный двумя надписями: с одной стороны — инкунабула [9] нового учения, обошедшего с тех нор весь земной шар, с другой стороны — указание на устраненные им формы, но без их описания и толкования [10].