Читать онлайн «Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии». Страница 27

В Петербург была продана часть собрания, отвечающая каталогам, изданным Рюйшем в 1701-1715 гг. В него, однако, не вошли даже некоторые из описанных там экземпляров (едва ли имевших научное значение). По-видимому, Рюйш не продал все собрание или успел вновь пополнить и собрать новое в течение долгих лет, которые он прожил после 1717 г. По-видимому, в Петербург попала далеко не лучшая часть препаратов Рюйша и в Голландии даже распространилась легенда, что Рюйш не отправил свой кабинет, так как по дороге матросы выпили спирт из бутылей и они [препараты] пришли в Петербург в испорченном виде.277 Однако это, несомненно, было неверно. В 1725 г. кабинет Рюйша был передан в Академию наук, в 1728 г. был помещен и открыт для публики в новом здании Кунсткамеры, — первые академики-анатомы усердно пополняли его, производя ряд анатомических исследований. По-видимому, даже столетие позже, в 1852 г., когда К. Бэр писал свою записку, Кунсткамера сохраняла свой старый облик XVIII столетия и в ее собрании рюйшевский кабинет играл видную роль278 [96]. Чрезвычайно характерно, что анатомический кабинет был тесно связан с анатомическим театром, где могла идти не только демонстрация объектов, но и производство анатомических исследований. И действительно, первые академики — Дювернуа и Вейтбрехт — своими исследованиями, произведенными в Кунсткамере, уже с 1726 г. заняли видное место в истории науки.279 Здесь были, например, произведены важные работы Вейтбрехта по анатомии связок и в его «Sindesmologia (1742) на выставке представлен анатомический театр, связанный с Кунсткамерой.280 Здесь впервые Дювернуа доказал самостоятельность мамонта, отличие его от слона... [97].

К сожалению, это научное учреждение замерло 281 после смерти Вейтбрехта (1747) и пожара в Академии — в тесной связи с тяжелым состоянием Академии наук в 1740-х годах... Но все же нельзя не отметить, что Кунсткамера почти с первых своих шагов не была только научным собранием — она была научным учреждением, ведшим исследовательскую работу.

В купленном собрании Рюйша был не только анатомический музей — в нем было более 1500 зоологических объектов и гербарий. Они пополнили другие приобретения. Несколько раньше, в 1716 г., было приобретено другое голландское собрание — собрание аптекаря А. Себы [98], имевшее главным образом значение зоологическими предметами тропиков. Собрание Себы было научно описано уже после перехода его в Петербург, в 1734 г.282 Научное значение этого собрания может быть поставлено если не наравне с собранием Рюйша, то, во всяком случае, немногим оно было ниже его. Нельзя забывать, что каталог рыб этого собрания, данный П. Артеди [99], должен рассматриваться как основное сочинение в создании современной ихтиологии.283 В это время ихтиологическое собрание Себы было самым большим в Европе, а труд безвременно погибшего Артеди был издан его другом Линнеем.284 К сожалению, судьба собрания Себы была более печальна, чем собрания Рюйша; оно пострадало от пожара 1747 г.. и едва ли сейчас можно его восстановить.

Одновременно с коллекцией Себы в Данциге в том же 1716 г. был приобретен музей И. К. Готвальда — собрание раковин, минералов, драгоценных камней [100]. Эти три собрания положили начало научным русским собраниям. Как мы видим, это не были собрания случайных любителей. Рюйш, один из выдающихся анатомов своего времени, разносторонний, много путешествовавший натуралист, составлял свой музей 40 лет. Себа, богатый аптекарь, жил в Амстердаме, куда в это время стекались диковинки со всего мира: Голландия в XVII в. была не только одной из самых культурных стран Европы, но это был один из центров научного творчества. Наконец, собрание Готвальда в Данциге было составлено при тех же условиях. Данциг, тогда самоуправляющийся город, находившийся под покровительством польских королей, ведший большую торговлю, — узел сношений Восточной и Западной Европы — был ближайшим к Московской Руси научным центром, где шла научная творческая работа. Мы увидим, что отсюда, из гданьских ученых кругов, вышел позже один из сподвижников Петра по исследованию России — Мессершмидт. Музей Готвальда, научный каталог которого был издан в 1715 г.,285 пользовался в это время большим авторитетом 286 и содержал богатое собрание [ископаемых] местного края (Пруссии), главным образом по истории янтаря.

Во главе Кунсткамеры стоял врач Р. Арескип (Эрскин) 287 — широко образованный человек, шотландец по происхождению, член Лондонского королевского общества. Арескин был приближенным к Петру врачом и с 1716 г. стоял во главе медицинского дела в России, влияя па ход его и раньше, так как уже в 1706 г. был президентом Аптекарского приказа. Указывают — и может быть, не без основания — что он играл крупную роль в реорганизации медицины в России, влияя, между прочим, на выбор иностранцев врачей, приезжавших в Россию. Арескин пользовался большим влиянием при дворе Петра Великого, и, может быть в связи с этим, против его присутствия [при дворе] возникло дипломатическое дело, так как Арескина подозревали в приверженности к Стюартам, и Петр, горячо защищая его против этих наветов, заставил его написать письмо королю Георгу,288 хотя после его смерти сторонники Стюартов, бывшие в России, не скрывали нанесенной их делам потери вследствие неожиданной смерти Арескина.289

Деятельность Арескина имела не научный, но чисто организаторский характер: он, однако, интересовался бальнеологией, открыл минеральные воды вблизи Петербурга, в Палюстрове, и умер на новых, покровительствуемых им Олонецких водах. Воспитанник Оксфордского университета, доктор медицины и философии, Арескин имел большие связи в ученом мире Запада.290 Уже будучи придворным врачом и приближенным Петра, Арескин, сопровождая его в Париже, учился новейшим успехам хирургии у тогдашней знаменитости профессора Дювернея.

В связи с Кунсткамерой и библиотекой и личным, частным музеем Петра Великого, которым он тоже заведовал, Арескин вел переписку с западноевропейскими учеными. Сохранилась и издана переписка его с Лейбницем, через которого он добывал разные предметы для музея; ему Лейбниц расхваливал машину Орфиреуса, основанную на perpetuum mobile, которая в это время производила большой шум и которую Лейбниц горячо рекомендовал Петру 291 [101].

Арескин имел и сам большую библиотеку и большое собрание минералов, раковин, азиатских редкостей. Еще при его жизни это собрание было куплено для Кунсткамеры, 292 а после его смерти (1718) поступил в нее окончательно.

После смерти Арескина во главе Кунсткамеры стал другой лейб-медик Петра — Блюментрост, тоже образованный натуралист, который позже был президентом Академии наук.

Начавшееся при Арескине пополнение коллекций продолжалось и [после него] довольно систематично: в 1721 г. в нее были приобретены вещи из медальонного кабинета Людера в Гамбурге, физические и математические инструменты у Мушенбрука 293 [102]. В нее шли присылки редкостей и «уродов. Для ее пополнения предпринимались экспедиции; как увидим, и Мессершмидт и Буксбаум имели своей задачей пополнение Кунсткамеры. В нее поступали пожертвования.

Петр собирал «натуральные вещи и научные инструменты и помимо Кунсткамеры; Арескин и их приводил в порядок, в Кунсткамеру эти личные собрания Петра поступили только в 1725 г.,294 после его смерти.

Смерть Петра прервала эту деятельность. Если бы Кунсткамера не была присоединена к вновь образованной Академии наук, вероятно, она погибла бы в эпоху бездарных правителей, продолжавших дело Петра, в смуты, охватившие русскую жизнь XVIII столетия. В связи с Академией она пережила эти тяжелые годы, развивалась и росла, несмотря на неблагоприятные условия, как развивалась и росла вся русская культура.

Академии наук было суждено сохранить и другое национальное орудие научной работы, созданное Петром Великим, — Императорскую библиотеку, первую ученую большую библиотеку в России, содержавшую и книги в области естествознания. Библиотека эта была основана Петром в 1714 г. [103].

Библиотеки в России собирались давно, и к петровскому времени в нескольких местах России были собрания книг, доступные для ограниченного круга лиц. Самой большой библиотекой была в это время библиотека Киевской духовной академии, которая являлась в это время самой восточной из европейских библиотек.295 Несомненно, она была доступна значительному кругу лиц в Киеве, содержала уже в XVII столетии едва ли менее 3500 томов, усиленно пополнялась в петровское время, но по составу была в общем далека от точных наук и математики, давала материал главным образом для работы по истории, теологии, философии. Но и этот материал был случайный и не отвечавший ходу времени. Киевская академия того времени, находившаяся под сильным влиянием польских школ, главным образом иезуитских, очевидно, не могла являться живым центром научной мысли, ибо эта мысль отсутствовала в начале XVIII столетия и в тех центрах, которые для нее являлись образцами культурного уровня. До Киева не доходили лучшие научные труды, которые в петровское время стали собираться в Петербурге и Москве. По исчислениям Н. И. Петрова, вызывающим, впрочем, некоторые сомнения, в библиотеке Академии к XVIII в. находилось всего до 5% книг по медицине, математике, астрономии. По сравнению с Киевом более закрыты были библиотеки правительственные и общественные в собственно Московской Руси, в Москве. Здесь их было немало — библиотеки приказов, царской аптеки, патриаршая, царская, Славяно-греко-латинской академии. Здесь кое-где можно было достать и книги в области естествознания, например в некоторых приказах (особенно географические) или в аптеке, но все эти книги являлись случайными, малодоступными и немногочисленными.