Читать онлайн «Морская политика России 80-х годов XIX века». Страница 70

Рассматривая вопросы в соответствии с программой, подготовленной ГМШ, участники совещания «единогласно высказались в пользу Владивостока и решения не разбрасываться и не искать никаких других пунктов для устройства порта». Затем они постановили «всех переселенцев, прибывающих в Приморскую область морем … водворять в районе треугольника Ханка — Посьет — Преображенье», снарядить экспедицию «для изыскания месторождений каменного угля, по возможности ближе к Владивостоку», и приступить к их разработке используя труд каторжников. Решено было отказаться от регулярного крейсерства военного корабля в Беринговом море, посылая его туда лишь время от времени, и, кроме того, приобрести для Добровольного флота специальный пароход, который совершал бы по два рейса к берегам Камчатки каждую навигацию. Министры также признали неотложным устройство «надежного пути от Владивостока до Хабаровки».

При обсуждении внешнеполитических вопросов, И.А. Шестаков весьма критически отозвался о личном составе дипломатических представителей России на Дальнем Востоке, приписывая им робость и пассивность, что вызвало возражения Н.К. Гирса. Судя по проекту журнала совещания, никто из министров И.А. Шестакова не поддержал, и, как отметил в своем дневнике В.Н. Ламздорф, «вопрос о выделении всех восточных дел из общей политики и учреждение чего-то вроде автономного управления в ведении начальника Азиатского департамента даже и не обсуждается»[680].

Совещание лишь постановило «просить министра иностранных дел принять меры к упрочению наиболее тесных и дружественных отношений с Китаем и Японией», наладить связь между дипломатами, генерал-губернатором и начальником морских сил, а также иметь штатных консулов в тихоокеанских портах[681]. Правда, Н.К. Гирс оговорил последнее ассигнованием дополнительных средств.

Карта Приамурской, Приморской областей и Манчжурии

Обсуждая вопрос об увеличении Тихоокеанской эскадры, завели речь и о необходимости сверхсметного кредита. Вопреки собственным обещаниям, управляющий Морским министерством заявил, что содержание на Дальнем Востоке 12 кораблей потребует 2 276 964 руб., вместо расходуемых ныне 1 098 744 руб., причем, хотя почти половина недостающей суммы покрывается при упразднении отряда в Средиземном море и Сибирской флотилии, но около 600 000 руб. все же не хватит. Оправдываясь, что он «не мог предвидеть того падения курса», которое произошло, а так как «за постройку за границею некоторых судов и механизмов и вообще при плавании судов за границею платежи производятся звонкою монетой», в результате чего «курс неминуемо отражается и на размере самого бюджета, исчисляемого в кредитных рублях», И.А. Шестаков предложил исключить из нормального бюджета министерства субсидию Добровольному флоту, как раз составляющую 0,6 млн руб[682].

Однако А.А. Абаза заявил, что «финансовое положение России, вследствие общего политического настроения и предстоящего дефицита, можно сказать безотрадное», ожидается снижение доходов, курс рубля стоит столь же низко, «как он стоял после второй Плевны», между тем, ввиду «общего стремления к увеличению армий», неизбежен рост расходов Военного министерства, да к тому же существуют и другие потребности, препятствующие росту сметы Морского ведомства. Видимо, поэтому совещание воздержалось в своих постановлениях даже от упоминания задуманного И.А. Шестаковым удвоения эскадры Тихого океана

По сути дела, министры определенно одобрили лишь программу создания на дальневосточной окраине опорного пункта флота для обеспечения крейсерских операций против Англии или иной морской державы. Сколько-нибудь существенных изменений во внешней политике, как и ускоренного освоения Приморья программа не предусматривала, хотя со временем могла положительно сказаться и на том, и на другом. Журнал совещания 13 декабря был послан в Гатчину, а на следующий день Александр III наложил на него резолюцию «Исполнить» и вернул в Морское министерство. И.А. Шестаков по этому поводу записал в дневник: «Теперь нужно действовать. Кажется, я представлю записку министру финансов и государственному контролеру с резолюциею Царя, вследствие якобы происходившего совещания, и потребую средств: на увеличение эскадры, лишний рейс Добровольного флота и на ускорение построек…»[683].

Впрочем, не надеясь, видимо, на успех такой махинации, управляющий готов был ограничиться просьбой о зачислении в бюджет выручки от продажи министерством различного имущества, предоставлении таможенных льгот и тому подобного. Однако и эти скромные упования оказались неосновательными.

К концу 1886 года определился огромный дефицит государственного бюджета, достигавший 140 млн руб. — около 17 % от проекта его расходной части. Разъясняя причины сложившегося положения в записке, 7 ноября представленной Александру III, Н.Х. Бунге указал на повышение расходов, мировой аграрный кризис, сокращение торговых оборотов, падение курса рубля. Вместе с тем, сам факт неуклонного роста дефицита за последние годы говорил не в пользу финансового ведомства. Видимо, поэтому император, благосклонно относившийся лично к Н.Х. Бунге, но не доверявший его сотрудникам, решил назначить Николая Христиановича председателем Комитета министров, а в его кресло посадить представителя «русского направления», профессора математики, бывшего директора Технологического института и известного дельца И.А. Вышнеградского, усиленно протежируемого В.П. Мещерским и М.Н. Катковым[684].

Сразу после того, как Н.Х. Бунге 5 декабря подал царю прошение об отставке, в столичных бюрократических кругах стали циркулировать слухи о предстоящих переменах, породив у И.А. Шестакова иллюзию возможности соглашения с И.А. Вышнеградским о кредитовании судостроения за счет средств управления Уделами и Министерства императорского двора[685].

Знакомство управляющего Морским министерством с новым главой финансового ведомства состоялось 1 января 1887 года, и вечером того же дня И.А. Шестаков послал ему «записку о надобностях». Спустя две недели, 15 января, во время бала в Зимнем дворце, адмирал переговорил с И.А. Вышнеградским, но «увидел, что от него не добьешься так легко, как от Бунге — и действительно: на все пункты моей записки я получил категорический отказ»[686].

Незадолго перед тем, как состоялся этот разговор, И.А. Шестаков получил письмо Н.К. Гирса от 8 января, обосновывавшее невозможность устройства угольной станции на острове Гончарова. Излагая позицию Министерства иностранных дел, Н.К. Гирс подчеркнул особую важность мирных отношений с Пекином и заметил, что «результаты его недавнего столкновения с Франциею пробудили в китайском правительстве совершенно чуждую ему в прежнее время самоуверенность», вызвавшую осложнения «между нами и Китаем по поводу Кореи»[687].

Речь шла о предпринятом китайцами, ввиду попыток корейского вана обеспечить себе протекторат России, сосредоточении войск на границе с Кореей и подготовке низложения Коджона с заменой его тэвонгуном Ли Хаыном. «Дабы отвратить эти осложнения, которые могли вынудить и нас к вмешательству, — писал Гирс, — признано было полезным разрешить нашему поверенному в делах в Пекине отправиться в Тяньцзин для личного объяснения с Ли-Хун-Чжаном». Результатом встречи Н.Ф. Ладыженского и чжилийского наместника стало «соглашение относительно обеспечения неприкосновенности Кореи», которое, однако, осталось устным, так как предложенный китайской стороной письменный текст включал упоминание о вассальных отношениях Кореи к Китаю. Тем не менее, по мнению Н.К. Гирса, оно полностью исключало какие-либо претензии российской стороны на корейскую территорию. 9 января И.А. Шестаков ответил Н.К. Гирсу, что целиком разделяет его взгляд, но все же считает необходимым оградить Шимпо (остров Гончарова) от посягательств других держав.

Вновь корейские дела попали в поле зрения управляющего 26 января, на собравшемся у Н.К. Гирса Особом совещании для обсуждения вопроса о том, признавать ли внесенное Пекином в текст соглашения Н.Ф. Ладыженского с Ли Хунчжаном указание на вассалитет Кореи. Обменявшись мнениями, его участники решили настаивать на первоначальной редакции. Вместе с тем, они затронули и общее положение на Дальнем Востоке, осложнившееся после жестокой драки 3/15 августа 1886 года между моряками китайской эскадры, зашедшей в Нагасаки по пути из Владивостока на родину, и жителями города. Как отмечал И.А. Шестаков, несмотря на достигнутое, по словам Иноуе, урегулирование, «может скоро возникнуть другой вопрос … Без видимой силы ничего не поделаешь. Даже для посредничества нужно явное доказательство мощи. Усиливать эскадру в данный момент мы физически не можем (из-за разоружения судов Балтийского флота на зиму. — Авт.). Поэтому я настаиваю на удвоении наших сил в Тихом океане, на что потребуется, по меньшей мере, 500 000 р. в год. Все это, вместе с требованием военного министра укрепиться во Владивостоке и Уссури в течении трех лет внесено в протокол»[688].