Читать онлайн «Морская политика России 80-х годов XIX века». Страница 20

На следующий день Александр III в Гатчине подписал подготовленный указ, затем 23 мая вызвал к себе близкого Константину Николаевичу А.В. Головнина и приказал ему передать великому князю, чтобы он просил об отставке с постов генерал-адмирала и председателя Государственного Совета[173].

В понедельник, 25 мая, во время очередного доклада управляющего министерством, Александр III, по словам А.А. Пещурова заметил, что прежние планы создания морских сил, превосходящих соединенные флоты соседей России, неосуществимы, так как «Германия не допустит нас не только превзойти ее морские силы, но даже сравняться с ними, не говоря уже о других балтийских наших соседях, и что нам остается некоторая свобода действия лишь на Черном море, где нам и следует сосредоточить свою морскую деятельность»[174].

Передав разговор с императором великому князю Алексею Александровичу в записке от 3 июня 1881 года, управляющий министерством высказал и свое убеждение в том, что западные державы никогда не позволят, чтобы Россия впредь воевала с Турцией один на один, тогда как подобная война с Германией вполне вероятна. Он писал, что существующий Балтийский флот в состоянии обезопасить Кронштадт и столицу от нападения с моря, но нужно усилить его настолько, чтобы предотвратить высадку неприятельского десанта на российской территории.

Кроме того, ему представлялось необходимым обеспечить флоту способность проводить активные операции против германских и шведских портов и даже «сразиться с германским флотом по крайней мере при равных шансах на успех. Если мы достигнем этого условия, то этим самым достигнем возможности действовать с моря наступательно против Германии, Кроме этих трех целей Балтийский флот, как флот имеющий свободный выход на просторы океана, должен выделять из себя и те отряды, которые при различных политических случайностях представляется необходимым посылать нам в Средиземное море или Восточный океан»[175].

Заметив, что сильный флот на Черном море нужен России только для завоевания Константинополя и проливов, которое неизбежно вызовет вмешательство других держав, адмирал, решительно расходясь со мнением императора, отдавал предпочтение развитию морских сил на Балтике. Вместе с тем, сообщив великому князю о повелении Александра III тщательно обсудить его мысли, А.А. Пещуров указал на необходимость испросить высочайшее разрешение на созыв совещания с участием военного министра и министра иностранных дел. Непонятно, почему он не включил в число участников министра финансов, позиция которого, учитывая известные проблемы с бюджетом, имела существенное значение и могла повлиять на итоги будущего совещания. В подготовленной тогда же программе управляющий предложил рассмотреть вопросы о том, какие действия флота имеет в виду военное ведомство при столкновениях с Германией и Турцией. Причем, не касаясь высадки на берега Босфора, А.А. Пещуров интересовался, планируют ли армейцы «какие-либо десантные операции к германским берегам». От дипломатов требовался перечень тех пунктов Тихого океана, где следовало держать станционеров[176].

Тем временем, в канцелярию Морского министерства стали поступать первые отзывы адмиралов на составленный Пещуровым проект усиления флота. Всего в делах РГАВМФ сохранилось 19 записок по этому предмету. Авторы 13 из них в основном согласились с проектом управляющего и внесли в него более-менее существенные, но не принципиальные коррективы. В записках же адмирала Г.И. Бутакова, вице-адмиралов П.А. Перелешина, И.А. Шестакова, Н.М. Чихачева, контр-адмиралов В.П. Шмидта и Н.Н. Андреева содержались самостоятельные рассуждения о путях дальнейшего развития российских военно-морских сил. Наиболее разработанными оказались проекты Н.М. Чихачева и И.А. Шестакова, имевшие как общие черты, так и заметные различия.

Сходство было в том, что оба адмирала отмечали, с одной стороны, изменение политической ситуации в Европе, подразумевая, видимо, образование Германской империи, а с другой — промышленный и технический прогресс, не позволявший более придерживаться принципов императора Николая I. И Н.М. Чихачев, и И.А. Шестаков считали соревнование с Германией в судостроении бесперспективным и предлагали, при разрыве, бороться с нею крейсерскими операциями, дополняемыми береговой обороной на Балтике. Оба подчеркивали важность усиления Черноморского флота. Оба указывали, что лучше закупать дешевые материалы и готовые корабли за границей, чем переплачивать отечественным заводам за изделия низкого качества, поставляемые не в срок.

Разными были подходы к организации морских сил и их задачам. И.А. Шестаков обратился к своей старой идее и предложил сформировать из кораблей Балтийского флота три отряда для Тихого океана, каждый в составе четырех броненосцев 2-ro класса, четырех крейсеров 1-го класса и шести — 2-го, с тем, чтобы один отряд постоянно находился на Дальнем Востоке, другой — на пути туда, а третий — на ремонте в Кронштадте. Еще три отряда, каждый из двух броненосцев 2-го класса, двух крейсеров 1-го и двух — 2-го класса, предназначались для Средиземного моря. Те из отрядов, которые оставались в Кронштадте, вместе с шестью новыми таранами и существующими броненосными батареями, мониторами, канонерскими лодками и миноносцами, должны были обеспечить оборону балтийского побережья, а остальные — вести крейсерскую войну.

На Черном море адмирал считал нужным «иметь все в готовности для действия в удобный час», так как «исторические, экономические и естественные условия направляют в ту сторону наше развитие». Судя по всему, под «удобным часом» он понимал возможность войны с Турцией в момент «разъединения» Европы, то есть политического кризиса или вооруженного столкновения, подчеркивая необходимость в этом случае «кончать дело скорее», что, с его точки зрения, обеспечивалось наличием девяти, «для полноты тактических единиц», сильных броненосцев[177].

Однако особое внимание И.А. Шестаков обращал на Дальний Восток. «По мнению моему, там всего удобнее развиваться избытку наших народных сил», — писал он. «Там же, в соседстве нашем, возникает государство, обещающее стать восточною Англиею, и мы не должны допустить Японию к подобному значению. Нам указана между нею и Китаем (непосредственным соседом нашим на две с лишком тысячи верст) завидная роль посредника, которому всегда будет возможно употребить посредничество в свою пользу. На Тихом же океане, или оттуда (в особенности после прорытия Панамского перешейка, за истинную нейтральность которого ручается политический догмат Штатов), мы можем нанести существенный вред нашим европейским противникам, не исключая ближайших соседей (Германии. — Авт.), явно заботящихся о приобретении колоний. Но мечтать быть грозным без собственной базы действий — утопия. Нужно развить наши военные средства в Уссурийском крае, и постоянно содержать там силы, достаточные даже для нападения на колонии противников, не только на торговлю их. Только этим способом мы отвлечем их от наших внутренних морей, запертых трактатами и могуществом природы»[178].

Надо сказать, что интерес адмирала к Дальнему Востоку вполне соответствовал духу времени. Он был характерен для политиков и предпринимателей последней четверти XIX века и во многом определялся, с одной стороны, теми качественными изменениями в международной торговле, которые произошли после открытия в 1869 году Суэцкого канала, значительно сократившего путь на Восток, а также с началом массового применения в 1870-х годах более экономичных судовых паровых машин двойного расширения. Возросшая рентабельность морских перевозок сделала дальневосточные рынки более привлекательными для европейской промышленности, особенно после кризиса 1873 года. К тому же рынки эти шире открылись европейским товарам после окончания Опиумных войн с Китаем и революции Мэйдзи в Японии. В тот же период завершалось освоение Соединенными Штатами своих западных территорий и началось их продвижение в сторону Азиатского материка покупкой у России в 1867 году Аляски и подписанием в 1875–1878 годах договоров с вождями островов Самоа и Гавайских. Европейские и американские изделия направлялись в порты Китая и Японии, нарастал и обратный поток китайских и японских товаров в Америку и Европу, стимулировавший интерес к тихоокеанским странам.

Что касается России, то она ближе узнала Дальний Восток благодаря начавшимся в конце 1850-х годов походам туда учебных отрядов Балтийского флота. Постепенно в российских городах и деревнях стали появляться всевозможные безделушки, преимущественно японского изготовления, привозимые офицерами и матросами. По их же рассказам с заморскими странами знакомились и обывательские массы. В апреле 1876 года было открыто так называемое «русское адмиралтейство» в деревне Иноса близ Нагасаки, а с 1880 года установились регулярные рейсы пароходов Добровольного флота из Одессы во Владивосток, с заходом в Шанхай и Нагасаки. Но российские коммерческие предприятия на Дальнем Востоке развивались крайне медленно. Освоение этого региона требовало огромных капиталовложений, длительного времени, а главное — труда и инициативы, сопоставимых с европейским и американским натиском, что не учитывалось в теоретических построениях таких энтузиастов, как И.А. Шестаков.