Читать онлайн «Политическая история Первой мировой». Страница 29

Статью Толстого в переводах опубликовали во Франции, в Англии, в Германии, а в России она распространялась лишь в подпольных гектографированных изданиях… Увы, пророчество Льва Николаевича сбылось точка в точку, хотя и не в царствование бездарного Александра III, а в царствование его бездарного сына Николая…

СОЕДИНЕНИЕ Ротшильд-фактора с Гольштейн-способом давало прекрасные – для Капитала, конечно – результаты ещё до войны. Академик Тарле без тени сомнения верил, что британский-де кабинет «в целях экономии» искренне предлагал Германии ограничить морские вооружения. Однако какие там «экономия» и «ограничения»! В 1907 году, во время 2-й Гаагской конференции по вопросам войны и мира, Британское адмиралтейство писало: «Производство военных кораблей тесно связано во всеми отраслями производства и торговли и поэтому приковывает к себе законное внимание и интересы. И крупным ударом по этим интересам является любое предложение ограничить рост морского вооружения. Такое ограничение серьёзно отразится на одной из главных отраслей национальной индустрии».

Немцы, правда, говорили то же самое: «Приостановление на год строительства флота выбросит на улицу множество людей». Адмирал Тирпиц предупредил рейхстаг, что отсрочка с финансированием приведёт к тому, что «мы будем вынуждены уволить большое число людей, и вся отрасль нашего кораблестроения будет расстроена».

Его английские коллеги подтверждали: «Англия имеет высший интерес в развитии кораблестроения, в торговле во имя жизни и процветания».

Двенадцатидюймовые снаряды в полтонны весом были, конечно, весьма своеобразным «залогом мирной торговли». А новые серии мирных сухогрузов как средство поддержать экономику лордам адмиралтейства почему-то на ум не приходили. Уже в восьмидесятые годы XX века их соотечественник – профессор международной истории Лондонского университета Джеймс Джолл – описывая истоки Первой мировой войны, считал, что гонка, мол, морских вооружений запустила экономические процессы, которые «трудно было остановить». Профессор явно поставил телегу впереди лошади. Наоборот: экономические процессы империализма запустили гонку вооружений.

Гонка вооружений привела к войне в точном соответствии с пророчеством Энгельса. Как мы знаем, в 1904 году было заключено соглашение между Англией и Францией. В 1907 году к нему присоединилась Россия и образовалось Тройственное согласие (на бумаге, впрочем, тогда не закреплённое).

До лета 1914 года оставалось семь лет, и они прошли в шлифовке ситуации на «абразиве» ряда конфликтов и провокаций разного рода.

Так, 31 августа 1907 года были подписаны русско-английские конвенции по Персии, Афганистану и (не улыбайся, читатель) Тибету. Министр иностранных дел Российской империи Извольский и английский посол сэр Артур Николсон обменялись идентичными нотами.

Александр Петрович Извольский пришёл на смену Ламздорфу, а до этого был посланником в Копенгагене. Ещё со времени конфликтов Дании с Германией вокруг Шлезвига и Гольштейна (не барона, а провинции) датские придворные круги были настроены резко против немцев. Извольский эти настроения воспринял как само собой разумеющееся руководство к действию… Да и семя падало тут на вполне подготовленную почву: Александр Петрович был личностью занятной. То ли масон, то ли не масон. Карьерный дипломат, своё первое крупное дипломатическое назначение он получил в 1894 году, в тридцать восемь лет став министром-резидентом в Ватикане. А папский двор испокон веку был школой тайных шашней, интриг и хитроумных, запутанных политических комбинаций. Затем Извольский перебывал посланником в Белграде, Мюнхене, Токио, а с 1903 года, как уже сказано, работал в Копенгагене.

Человек ловкий и изобретательный, Извольский и из Копенгагена укреплял русско-французский союз как только мог. В том числе и такими – по тем временам новыми – методами, как организация в Париже выступлений балетной антрепризы Сергея Дягилева.

Извольский сыграл в истории русской дипломатии отнюдь не положительную роль и подготовке мировой войны он, конечно, поспособствовал. Был он сторонником сближения не только с Францией, но и с Англией.

О русско-английских переговорах ходило много разных слухов, а обстановка секретности вокруг них нервировала как германских политиков, так и широкую народную массу в Германии. Что ж, такая реакция была вполне понятной. Тем более что по окончании переговоров в европейской прессе широко заявлялось, что Россия, мол, даже в случае победоносной для себя войны с Англией не смогла бы получить такого «подарка», который она получила без войны.

Что ж, «подарок» был ещё «тот»! Лишь глупцы и откровенные, нанятые Лондоном, газетные клакеры могли заявлять, что Англия что-то или в чём-то способна уступить России в интересах России, так что и на этот раз Англия ничего не уступила, ничем Россию не подарила…

Зато получила ряд фактических уступок от Санкт-Петербурга.

Во-первых, Англия добилась отказа от активной политики России по отношению к Афганистану. Афганцы традиционно ненавидели англичан и, что существенно, успешно им сопротивлялись. Также традиционно Афганистан неплохо относился к России, которая не могла и не хотела его завоёвывать, зато могла с ним экономически сотрудничать, а в перспективе и политически поддержать. Российская подпись под конвенцией с Англией лишила нас такой вполне разумной перспективы.

Советский академик В. М. Хвостов считал, правда, что конвенция и Англии не позволяла «аннексировать Афганистан, ликвидировав его как государство». Однако на деле этого не позволяла Англии самоотверженная борьба афганского народа, не склонявшего головы и не складывавшего оружия, владеть которым афганцы умели.

Ну а то, что Петербург и Лондон взаимно обязывались совершенно отказаться от действий в Тибете, вплоть до отказа от посылки туда даже научных экспедиций, могло бы выглядеть неудачной шуткой, если бы эта «шутка» не существовала в виде межгосударственного соглашения. Русским, даже к началу XXI века толком не освоившим Сибирь, «преграждали» путь в Тибет, куда с трудом добирались небольшие экспедиции Пржевальского, Роборовского, Козлова, да ещё художники Верещагин и Рерих.

Самым же «весомым» результатом вдруг возникшего «благорасположения» Британии к России стало соглашение о разделе сфер влияния в Персии (Иране). Академик Тарле удивлялся «великодушию» и даже «простоватости» англичан за то, что «Англия отдавала (? – С. К.) России северную, самую богатую часть Персии, брала себе меньшую и худшую южную часть и этим самым давала России возможность занять очень твёрдую стратегическую позицию для дальнейшего движения на юг, к Персидскому заливу, в случае если бы отношения с Англией когда-либо впоследствии испортились».

Тарле не иронизировал, и зря. Ведь таким «щедрым» жестом России предлагалось вместо ненужных ей и провальных авантюр на Дальнем Востоке, в Маньчжурии и Корее, ввязываться в новые непосильные и провальные авантюры теперь уже на Ближнем Востоке.

Какая там «твёрдая стратегическая позиция»! Непрочный камень, стоя на котором рискуешь свалиться и свернуть себе шею.

Какое там «движение к заливу»! Не к заливу, а в болото заводило нас любое движение вовне, а не вовнутрь наших естественных геополитических рубежей, пролегавших не далее чем по южному – южному для России и северному для Персии – краю Каспийского моря.

Так что «подарочек» был нам от бриттов, что называется, с изъянцем… И с двойным дном. В целом же переговоры и их итоги были рассчитаны, во-первых, на окончательное пристёгивание России к Антанте, к лондонской и парижской биржам. Второй целью англо-русских соглашений было поощрение дальнейшего раздора русских с немцами. Замечу, к слову, что к заключению этих соглашений приложил свою руку (так и хочется написать вместо «руку» – «копыто») британский министр иностранных дел Грей, о котором в своём месте будет сказано подробнее.

Россию раззадоривали немецкими планами постройки Багдадской железной дороги: мол, немцы угрожают будущему русскому владычеству в Северной Персии. То, что такая дорога была бы удобным путём для азиатского русского экспорта, как-то «забывалось».

Что же до будущего «владычества» в Персии, то о нём можно было говорить разве что спьяну… С одной стороны, на это не было сил. С другой стороны, в этом не было необходимости. Вобрав в себя почти всё Каспийское море, Россия в этом регионе вышла на свои естественные границы, и дальнейшее продвижение на юг было бы геополитической глупостью.

Ленин, между прочим, оценил англо-русское соглашение 1907 года верно: готовятся к войне с Германией. Но и противоположный фланг умных русских политиков смотрел на ситуацию так же. Пётр Николаевич Дурново (о нём мы ещё вспомним) справедливо полагал, что всякая российская политика, дружественная Англии, тем самым враждебна Германии, а ссориться с Германией и особенно воевать с ней Россия не может. Точнее, может, но без успеха для себя. Да и незачем это России, потому что никакого непримиримого столкновения интересов у России и Германии нет.