Читать онлайн «Шамиль». Страница 37

Как‑то раз, в минуту откровенности, между Шамилем и приставом произошла такая беседа.

— Ты видишь мою жизнь, — сказал имам А. И. Руновскому, — я довольствуюсь малым и могу довольствоваться еще меньшим. Дети мои должны добывать хлеб так же, как и я его добывал. Для них это будет гораздо легче, нежели это было для меня, потому что я оставлю им*наследство, какого не получил сам: они дети Шамиля.

В другой раз Руновскому захотелось узнать, кого называют абреком. По Шамилю выходило, что абрек — это все равно, что эмигрант, беглец.

— Дагестанскую милицию знаешь? — спросил он пристава.

— Знаю.

— Вот это абреки… А знаешь, что ваши штрафные горцы бегали от вас и являлись ко мне?

— Знаю.

— Вот это тоже абреки. Больше нет.

«Невзирая на краткость объяснения. — отмечает пристав, — оно довольно понятно».

А. И. Руновский ни разу не отмахнулся от просьб имама и членов его семьи, но очень часто, в нарушение инструкции, делал разного рода исключения. По его указанию единственный орган в Калуге из дома коменданта города Еропкина доставили Шамилю. А. И.Руновский показывал Шамилю достопримечательности Калуги и окрестностей, служил гидом на заводах и фабриках, куда возил дагестанца и его сыновей. На лето вывозил семью имама на дачу, стараясь и там быть во всем полезным. Шамиль проникся таким доверием к русскому, что посвящал его в святая святых своего дома.

12 апреля 1860 года в день уразы–байрама Аполлон Иванович был приглашен на домашнее богослужение. В 6 часов утра в кунацкой собрались все мужчины семьи имама. Здесь же присутствовали три казанских татарина, привезших в Калугу свои товары, ссыльные горцы и несколько солдат–мусульман, несших службу в местном гарнизоне. Как молились гори я, А. И.Руновский видел и раньше, но моление Шамиля — впервые.

Иногда между сыновьями и зятьями имама происходили ссоры. И в них «громоотводом» являлся пристав. В частности, он помирил Мухаммеда–шеффи с Абдурахманом. Сколько раз пристав своей чуткостью предупреждал ссоры в семье имама. Хотя при доме имелись специальные переводчики, но Шамиль и Руновский нередко обходились и без них.

12 ноября 1861 года русского офицера, как человека одаренного, перевели в Тифлис для особых поручений при главнокомандующем армией князе А. И. Барятинском. Расставание было грустным. После службы у Шамиля Руновский занимал разные должности, в их числе должность помощника военного губернатора Сырдарьинской области. Аполлон Иванович пережил Шамиля и скончался 28 апреля 1874 года. А. И.Руновского в качестве пристава сменил Павел Гиллярович Пржецлавский. Родился он в 1821 году в Гродненской губернии. По национальности поляк, дворянин. Службу в армии начал 17–ти лет. В 1852 году попал в 1–й Дагестанский конно–иррегулярный полк в качестве адъютанта. Здесь оказался полезен, так как хорошо владел кумыкским языком. В 1858 году его назначили помощником шамхала Тарковского, затем Дербентским уездным начальником. Перед. тем, как стать приставом Шамиля, П. Г.Пржецлавский занимал должность начальника Среднего Дагестана.

1 апреля 1862 года П. Г. Пржецлавский прибыл в Калугу и приступил к исполнению обязанностей пристава Шамиля (и оставался им до конца 1865 года). В противоположность Д. Н. Богуславскому и А. И. Руновскому, Пржецлавский не произвел на Шамиля благоприятного впечатления. Имаму нетрудно было заметить, что новый опекун питает плохо скрываемую ненависть к жителям Кавказа вообще и к горцам Дагестана в частности.

Пржецлавский все годы, что прожил у Шамиля, как и Руновский, вел дневники. Они были изданы в «Русской старине» в 1877 году, и, как сообщает редакция в предисловии, «под пером рассказчика некогда грозный имам Чечни и Дагестана являлся довольно сварливым и слабым старичком». И действительно, Шамиль из дневников нового пристава предстает совсем иным человеком, чем из описаний Богуславского и Руновского. Может, здесь сказывалось то, что Пржецлавский 6 лет прослужил в 1–м Дагестанском конном полку, состоящем сплошь из противников Шамиля. Но будет справедливо, если мы, как и двум первым, дадим слово и третьему приставу имама.

«Кази–Магомед, старший сын Шамиля, — читаем мы в его дневнике, — отъявленный фанатик, искусно маскирующийся в общении с русскими, но для меня понятный. Абдурахман — зять Шамиля., фанатик в душе и хитер до наглости. Зайдет — фанатичка, жадна на деньги и хитра до утонченности… Чай, — сообщает Пржецлавский, — пьет такой жиденький, что сквозь него можно смотреть не только на Кронштадт, но и на Кавказ — на самый Дарго–Ведено».

Шамиль, по Пржецлавскому, не только скуп, но и бессердечен. Вот, к примеру, случай, описанный им: при возвращении из Говардово, куда горцы ездили смотреть писчебумажную фабрику, пристяжная лошадь ударила нового ямщика. Ямщик скончался. К Шамилю пришли дети и жена умершего. На их просьбу дать милостыню имам будто бы сказал: «А мне до них какое дело!» «Прислуга в доме Шамиля из крестьян, — отмечает Пржецлавский. — Она меняется часто. Я подозреваю, что это делается из экономии и спекуляции. Старый кучер увольняется, и покуда приищется новый, проходит 5–10 дней, за лошадьми кто‑то присмотрит, а между тем 2–3 рубля остались в кармане».

«Вообще Шамиль не умеет поддерживать кабинетного разговора, — глубокомысленно сообщает автор дневника, — Кази–Магомед и Абдурахман на аварском наречии подсказывают ему, что сказать или что отвечать гостю».

С самого начала между Шамилем и его приставом установились натянутые отношения; в дальнейшем же начались раздоры. В конце 1865 года из Петербурга специально приезжал адъютант военного министра России полковник Брок. После личного разбора дела он повез письмо Шамиля в столицу. Министр Милютин в ответном письме сообщил имаму: «Неудовольствия ваши против пристава основаны большей частью на предположении, будто он во всех своих действиях, донесениях и даже ходатайствах о ваших пользах постоянно имел в виду одну цель: унизить и оклеветать вас в общем мнении и возбудить против вас негодование правительства. Но донесения пристава нисколько не подтверждают Ваших подозрений».

Помирить стороны после всего происшедшего было невозможно, и поэтому в начале 1866 года П. Г. Пржецлавского от должности освободили, отослав его на Кавказ, где он стал служить при наместнике.

После Пржецлавского должность пристава была упразднена. Надзор за Шамилем с 1 февраля 1866 года поручили губернскому воинскому начальнику генерал–майору Михаилу Николаевичу Чичагову, ставшему другом дагестанца. Отсутствие офицера–переводчика затрудняло отношения для обеих сторон. В связи с этим 25 марта 1867 года на эту должность прибыл из войска Донского сотник Онуфриев, к этому времени окончивший полный курс на отделении восточных языков Новочеркасской гимназии. Сотник Онуфриев до этого служил письменным переводчиком при управлении Западного Дагестана, так что был подходящей кандидатурой и для Шамиля и для правительства. Необходимо сказать, что Онуфриев вполне справился с возложенными на него обязанностями. Он сопровождал Шамиля на приемах, занимался переводами, а перед отъездом имама в Киев дважды ездил туда и контролировал ремонт дома, где должен был поселиться имам со своей семьей. И, наконец, Онуфриев в 1869 году провожал Шамиля до Одессы. Офицер приобрел билеты в подходящие каюты, усадил дагестанцев на пароход и теплотюпрощался с ними. Оба, и Шамиль и Онуфриев, благодарили друг друга, обещая помнить дружбу, которая возникла за два года их совместной жизни.

Из переводчиков хочется отметить знакомого нам армянина Исаака Грамова, или Исай–бея, как его любил называть Шамиль. Исаак являлся выходцем из карабахского городка Шуши. В 1845 году он исполняет должность переводчика у командующего Прикаспийским краем Дагестана генерал–лейтенанта Г. Орбелиани. Тогда же И. Грамов ездил к Шамилю, чтобы вести переговоры об обмене пленных княгинь на сына имама Джамалутдина. В этом очень тонком и щекотливом деле переводчик показал себя настоящим дипломатом. Шамиль проникся к нему не только доверием, но и большой симпатией. При встречах с «послом» русских Шамиль обходился без своего переводчика: Исаак Грамов блестяще владел кумыкским языком и неплохо понимал родной язык имама — аварский.

Когда обмен состоялся и обе стороны, довольные, расходились, имам еще раз пригласил к себе русского переводчика.

— Любезный Исай–бей! — сказал Шамиль Грамову, — услуги твои я ценю и буду помнить, дети мои и ближние тоже не забудут. Если тебе или твоим родственникам случится попасть в плен, то знай, что вы будете немедленно освобождены.. Теперь со мною нет ничего, чтобы подарить тебе на память, но я пришлю тебе и надеюсь, что ты примешь».

Шамиль не забыл своего обещания. Переводчику были доставлены золотые часы и цепочка с бриллиантами стоимостью 600 рублей серебром.