Читать онлайн «История малой россии - 1». Страница 34

В третье заседание Воевода «умильно и со слезами» увещевал Хмельницкого. Мы, которые пишем это, отсылаем наших читателей к поверке наших слов: столь низкой подлости мы не поверилиб сами, не прочитав ее в подлиннике. Для нас непостижимо такое унижение после самохвальств у Пилявцев, после безчеловечий в Варшаве. Но это слова тех же Поляков, которые видели своими глазами, как набивали Павлюге голову половою, как жгли Наливайку в медном быке, как у Остряницы тянули жилы по колесу. Они то танцевали мазурку перед детьми, жарившимися на угольях; они же говорят потомству, что «умильно и со слезами» Воевода их толковал с Хмельницким, с Атаманом, как они называют его заглазно, называя в глаза ясновельможным Гетманом, плача и стеная пред этим Атаманом. Воевода уговаривал его не прилепляться к Порте. Он предлагал ему держать козаков не более 12 или 15 тысячь, которые будут на жалованьи республики. «Столь храброму полководцу, как Хмельницкий», прибавил Воевода, «приличнее обратить свое оружие против врагов христианского имени и распространить пламя войны за пределы отечества, нежели проливать братнюю кровь, кровь своих сограждан, и заслужить у потомства гнусные имена бунтовщика и возмутителя.».

«Шкода говорыты!» отвечал Хмельницкий. «Було время зо мною трахтоваты, як Потоцкии преслидовали мене за Днипром; було время посли Жолтоводской и Корсуньской бытвы, при Пылявцях, при Константынови, при Замостьи, и як шесть недиль я тягався от Замостья до Киева. Тепер не пора! Я зробыв то, о чому не смив я подуматы. И зроблю то, що думаю. Освободжу весь Русський народ от Ляхской неволи. Я прежде воевав за свою обыду; а тепер за виру нашу православную. Увесь народ по Люблын и по Краков у тому поможе мини. Я не покину моих одновирцев, а то вы, Ляхи, загорнете их против козаков. У мене буде двисти, трыста тысячь регистровых. Орда прыде на помочь до мене. Мий брат, душа моя мий сокол ясный зробить усе, що я захочу, нихто не зруинуить нашеи козацькои виры. Не пойду я ни на Турков, ни на Татар; доволно буде з мене Волыня и Подоля, обшырных и обыльных провинций. Усе займу по Лемберг, по Кульм по Галычь, и з над Выслы скажу Ляхам: Сыдить «Ляхи! Мовчить, Ляхи! Туды я загоню усих Князей и Дуков; а колы заворушаться за Выслою, я и там их знайду. На всий Украини не зостанеться ни едного Князя, або Шляхтыча; а колы хто з их схоче йисты з намы хлиб, нехай послухаеться войску Запорызскому и нехай не броить.»

Едва Гетман окончил речь, как зашумели Полковники: «Се вже не тее, що нас сидлалы Ляхи що лякалысь мы драгуныв. Се вже не тее! тепер инше дило! При Пылявцами бачылы мы тее, що е не тыи Ляхи, що былы есте Турков, Нимцев и Татар. Се не Жолкевьски, не Хмилецьки! Се Трусовьски, Заиончковски! Не смилый народ! воны померлы з переляку, хочь не було Татар: у середу нас було тыльки три тысячи; як бы вы подождали до суботы, ни едного из Ляхов не пошлоб у Лемберг.»

Хмельницкий продолжал: «Так как Преосвященный Патриарх благословил уже меня на сию войну, венчал меня с моею супругою и приказал мне окончательное истребление Ляхов, то как а мне не повиноваться великому, Святому Владыке главе нашей, любезнейшему гостю? Я послал уже приказ кормить лошадей, и готовиться к походу, без пушек и без повозок: я это найду у Ляхов. А еслиб кто из козаков осмелился взять хотя одну повозку, я велю отрезать ему голову. Я сам кроме вьюков и мешков ничего с собою не возьму.»

Тут, по разсказу Коммиссаров, Гетман начал говорить о войне с таким жаром, что пришел почти в изступление. Бросаясь с скамьи на скамью, он рвал на себе волосы, начал топать и неистовствовать так, что все пришли в ужас. Если справедливо предание о необыкновенном росте и полноте Гетмана, и о голосе его, который с горы Чигиринской был слышен за две версты в лесу Чутском, то действительно было от чего придти в ужас. В отмщение за перепуг, Коммиссары описывают, как Хмельницкий горд, и как он окружен льстецами. Вот их разсказ:

Хвала и столь неожиданные почести имели самое несчастное влияние на Хмельницкого. Будучи и без того высокомерен, он не умел удержаться на высоте, на которую вознесло его счастье, лесть и восторг его сограждан. Когда Хмельницкий приобщался Св. Таин, в городе стреляли из всех пушек, и народ в восхищениях радости бегал по всему городу, восклицая: избавитель наш, Господарь Великий Гетман приобщается.

В тот же день опять предложили они Хмельницкому иметь не более двенадцати или пятнадцати тысячь козаков регистровых; Хмельницкий молчал; казалось, согласился; его просили подписать эту статью. «На що пысаты. Нас стане и сто тысячь; стылки а их буде, скильки я захочу», отвечал Гетман. Тогда стали просить выдачи пленных, в том числе Потоцкого; говорили, что это слуги Королевские, что Король желает их освобождения. Гетман отвечал хладнокровно и коротко, по Спартански: «се военная добыча! Нехай Король не думае!»

Львовский Подкоморий начал увещание: «и неверные в знак дружбы даруют свободу пленникам. За десять лет перед сим, Турецкий Султан Ибрагим возвратил Королю чрез меня несколько сот невольников из галер и из собственного сераля. Вы же, господин Гетман, вы, подданный и слуга Его Величества, получив булаву и знамя Государя своего, не хотите выпустить слуг Государевых; вы не хотите отослать их с Коммиссарами Его Величества, но содержите в жестокой неволе и голодом. Что же мы должны думать на будущее время о вашей верности, преданности и повиновении?»- «Шкода говорыты!» отвечал Хмельницкий. «Бог мини дав, сее! Потоцкий пусть подождет здесь своего брата, Каменецкого Старосту, который завладел моим городом Баром. Кровь христианская там льется; я отправил туда несколько полков и приказал привести его живым.»

В ответ на Барския кровопролития Коммиссары начали указывать на Киев, где Полковник Нитижай, говоря, что действует по Гетманскому повелению — разрушает костелы и монастыри Римско-Католические, Ляхов топит в реке, ксензов мучит, щляхту обоего пола жестоко сечет, отыскивая несчастных и под землею. «Я могу управлять сим краем, як мини завгодно. Киев мый город, я Пан и Воевода Киевский! Бог мини дав сее владиние, позволивши приобристы его саблею! Шкода говориты!»

Когда уехал Русский посланник, Воевода Кисель явился опять к Гетману и упросил его дать письменный ответ на статьи, присланные Сеймом. Хмельницкий склонился наконец и написал следующие пункты:

1. В Киевском Воеводстве, Униатского вероисповедания и даже имени Унии не будет.

2. Киевский Митрополит имеет быть допущен к заседанию в Польском Сенате.

3. Воевода и Кастелян должны быть избираемы из Велмож Греко-Российской веры.

4. Римскокатолические костелы, которые козаки разграбили, имеют быть возстановлены и оставаться in Statu guo ad praeteritum, за исключением Иезуитов, подавших повод ко всему замешательству.

5. От Князя Вишневецкого, как виновника второй войны, отнято будет звание Коронного Гетмана. Иначе козаки ни жить с ним вместе, ни пустить в Украйну, не могут.

6. Приведение Коммисии к окончанию и составление регистра постоянному Козачему войску отлагается до весны, на Духов день, так как его теперь, по причине недостатка предметов продовольствия, совершенно быть не может.

7. Коммиссия будет составлена из двух только Коммиссаров,

8. Во время оной, Чаплинский имеет быть выдан Хмельницкому, который с сим непременным условием обещается возвратить свободу пленникам.

9 До того времени Коронные и Литовские войска не будут вступать в пределы Киевского Воеводства, с одной стороны по Горинь и Припеть, а со стороны Воеводств Подольского и Брацлавского по Каменец-Подолск.

10. Запорожские войска так же не будут переходити означенных рек.

Коммиссары не хотели принять пунктов; они требовали, чтоб коронные войска могли подвинуться по Бар, по Брацлав и по Винницу. Долго Николай Кисель, Зелинский и Смяровский уговаривали Хмельницкого дать согласие. Хмельницкий, выхватив статьи, привезенные из Варшавы, перечеркнул разом все, и объявил Панам, чтоб они ехали в Варшаву с донесением Сейму о немедленном начатии неприятельских действий. Послы принуждены были уступить его требованиям.

Теперь им хотелось выручить пленников. Николай Кисель, Смяровкий и ксендз Лентовский пошли к Обозному Чарноте, предлагали ему подарки, чтоб походатайствовал у Гетмана. Чарнота отвечал: «не пойду, потому что я болен. Гетман придет сюда ко мне. Но я не советовал и не советую ему выпускать птиц из клетки; и еслиб я был здоров, то не знаю, каким образом и вы сами вышли бы отсюда.»

Воевода предлагал Гетману 24000 злотых (50,000 руб) окупу за пленных. Гетман отказал. 27 числа Коммиссары начали приготовляться в обратный путь; они просили Гетмана приехать к ним проститься; но он не приехал, а пригласил их к себе. У Воеводы случился припадок подагры соединенный с хирагрою; не смотря на это, его привезли в санях. Хмельницкий отдал им пункты, им подписанные, и два письма, к Королю и Канцлеру; последнему коня своего в подарок. Уже он хотел проститься с Комиссарами, когда им вздумалось еще сделать попытку об освобождении пленников. Конецпольский, Гроздицкий, Чарнецкий, Лончинский и Потоцкий стояли в цепях. Гетман обратился к последнему и сказал: «я хочу тебя удержать здесь для того, что если посланные мною козаки завладеют Баром, то посадить тебя на кол перед городом, а брата твоего на другой кол, в самом городе, и чтоб вы смотрели друг на друга.» Полковники провели Комиссаров к повозкам, и они отправились почти без слуг, которые все, а между ними даже и Польки Панны перешли к козакам.