Читать онлайн «Легендарное оружие древности». Страница 35

Скандербег умер в январе 1468 года от лихорадки. Имя этого национального героя Албании вошло не только в историю, но и в народный фольклор. О Скандербеге рассказывают множество легенд, в которых он неизменно предстает как мудрый и сильный человек. Особым почитанием было окружено его оружие — своим мечом, как утверждают предания, Скандербег просто совершал чудеса. Между тем меч был настолько тяжел, что только его рука могла поднять волшебное оружие, а обычному человеку в одиночку это было просто не под силу — для того чтобы поднять меч Скандербега, требовались как минимум трое. Меч Скандербега дробил скалы, срезал горные вершины, им можно было перерубить пополам огромный валун и без особого усилия рассечь человека от головы до пояса. Секрет этого легендарного оружия таился, однако, все же не в мече, а в небывалой силе, которой обладал Скандербег. Как рассказывается в одной из легенд, однажды турецкий султан Мехмед II прислал к албанскому полководцу послов с просьбой о мире. Наслышанный о знаменитом мече Скандербега, он приказал также послам просить, чтобы албанский вождь в знак мира подарил ему, турецкому султану, свой легендарный меч. Скандербег охотно согласился на эту просьбу и отослал свой меч Мехмеду II. Один из приближенных Скандербега, узнав об этом, пришел в ужас: как же теперь албанцы будут отстаивать свою независимость? Однако Скандербег, смеясь, ответил ему, что он отослал султану только свой меч, по не свою руку…

Меч легендарного албанского вождя привлекал внимание уже его современников — по-видимому, они действительно придавали большое значение оружию, которым обладал непобедимый Скандербег. Димитр Френгу, близкий соратник полководца и один из первых его историографов, опубликовавший в 1480 году свою «Историю Скандербега» (Historia е Skënderbeut), сообщает, что однажды Скандербег призвал из Италии мастера-оружейника, который изготовил по заказу албанского полководца три великолепных меча. Один из этих мечей, «который мог рубить сталь», Скандербег позднее отослал в дар турецкому султану. Два других меча он постоянно держал при себе, как говорят, порой даже вкладывая их в одни ножны. Как пишет Димитр Френгу, один из этих мечей был изогнутым, с одним лезвием, изящно сделанным из отличной дамасской стали. Известно также, что во время последнего посещения Скандербегом Рима (в 1466 году) папа римский Павел II подарил албанскому герою еще один меч.

После смерти Скандербега его вдова Доника вместе с малолетним сыном Гьоном покинули Албанию и перебрались в Неаполитанское королевство. Предполагается, что они привезли с собой из Албании фамильные реликвии дома Кастриоти — шлем Скандербега, два его меча и молитвенник. После смерти Доники и Гьона реликвии исчезают более чем на сто лет; кто унаследовал их — неизвестно. В конечном итоге они были приобретены герцогом Урбино.

Первое после долгого перерыва упоминание о мече Скандербега и о его шлеме встречается в письме герцога Урбино, адресованном эрцгерцогу Фердинанду II Тирольскому (1529–1595) и датированном 15 октября 1578 года. За десять лет до этого эрцгерцог Фердинанд II начал восстанавливать замок Амбрас в Инсбруке, который он унаследовал от своего отца. Вдохновляемый своим канцлером Якобом Шренком, эрцгерцог задумал устроить в этом замке лучший в Европе музей старинного оружия. Для этого он обратился за помощью ко многим выдающимся деятелям того времени, прося их по мере возможности присылать оружие, а также одеяния, картины, портреты и другие экспонаты для будущего музея в замке Амбрас. Оружие Скандербега, хранящееся у герцога Урбино, по-видимому, привлекло внимание Фердинанда, однако в музей оно попало лишь много лет спустя. К 1590 году шлем и один из мечей Скандербега оказались в собственности графа Штернберга, а второй меч — в собрании эрцгерцога Карла Штирийского в Граце. Эрцгерцог Фердинанд выкупил оба меча и шлем, и таким образом реликвии Скандербега вошли в число экспонатов музея в Инсбруке.

В 1605 году замок Амбрас вместе с музеем оружия был продан австрийскому императору. Мечи Скандербега оставались в стенах замка до 1806 года, когда они наряду с остальной частью оружейного собрания были переданы в венский замок Бельведер. В 1888 году вся коллекция поступила в Музей истории искусств в Вене, где остается до сегодня.

Долгое время мечи хранились отдельно друг от друга, поскольку музейные специалисты сомневались, действительно ли оба они принадлежали Скандербегу. Только после Второй мировой войны последние сомнения рассеялись. В 1968 году, накануне 500-й годовщины со дня смерти Скандербега, оба меча наконец воссоединились и ныне демонстрируются в одном из залов дворца Нойе Бург, примыкающего с юго-запада к старой части венского Хофбурга; в столице Албании Тиране можно увидеть точно сделанные копии мечей легендарного албанского полководца.

Мечи Скандербега заметно отличаются друг от друга. Первый — европейского типа, прямой, обоюдоострый, с клинком, украшенным золотом, и в кожаных ножнах. Общая длина его составляет 85,5 см, ширина — 5,7 см, вес — 1,3 кг. Даже в начале XX столетия, как сообщает албанский публицист и общественный деятель Фаик Коница, близко видевший этот меч, на клинке все еще были заметны следы крови.

Второй меч изготовлен, несомненно, ближневосточными мастерами в стиле, характерном для Оттоманской империи середины XV века. Общая его длина, включая рукоять, составляет 121 см, вес—3,2 кг. Клинок — широкий, обоюдоострый, с закругленной оконечностью — изготовлен из дамасской стали, что соответствует сообщению упоминавшегося выше Димитра Френгу (хотя последний описывает меч как однолезвийный). На клинке сохранились золотая инкрустация и не очень разборчивая надпись на турецком языке, выполненная арабскими знаками: «Поборник Аллаха, Искандер-бей». Оправленная в серебро рукоять относится к более позднему времени, хотя и выполнена в оттоманском стиле, близком к стилю клинка. Ножны из черной кожи, оправленные в железо, — еще более поздние; на одной их стороне сохранилась надпись Skanderwech, сделанная красной масляной краской, по-видимому, сотрудниками музея в замке Амбрас. По мнению специалистов, боевым мечом, которым Скандербег пользовался в сражениях, следует считать кривой (восточный) меч. Прямой меч был довольно короток для его высокого роста; кроме того, Скандербег осваивал военное ремесло в Турции, и более вероятно, что ему было более привычно и удобно пользоваться кривым восточным мечом.

Две эти исторические реликвии напоминают о бурных событиях в России начала XVII столетия, известных под названием Смутного времени.

… 12 марта 1610 года Москва торжественно встречала вступившего в город молодого полководца Михаила Васильевича Скопина-Шуйского (1586–1610), племянника правящего царя Василия Шуйского. Одержав ряд блестящих побед над русскими «ворами» и польскими интервентами, он во главе русско-шведской армии освободил Москву от осады ее тушинцами. По приказу царя бояре собрались встречать Скопина и его соратника, шведского военачальника Якова Делагарди, с хлебом и солью у городских ворот, однако простые горожане уже опередили их — толпы ликующего народа приветствовали Скопина еще на подъезде к Москве. Молодого полководца величали избавителем и освободителем, благодарили, восторженно простирали к нему руки, подносили ему дары, «падали ниц и били челом» за избавление от врагов…

«Знаменитому воеводе было не более 24 лет от роду, — пишет С.М. Соловьев. — В один год приобрел он себе славу, которую другие полководцы снискивали подвигами жизни многолетней, и, что еще важнее, приобрел сильную любовь всех добрых граждан, всех земских людей, желавших земле успокоения от смут, от буйства бездомовников, козаков, и все это Скопин приобрел, не ознаменовав себя ни одним блистательным подвигом, ни одной из тех побед, которые так поражают воображение народа, так долго остаются в его памяти. Что же были за причины славы и любви народной, приобретенных Скопиным? Мы видели, как замутившееся, расшатавшееся в своих основах общество русское страдало от отсутствия точки опоры, от отсутствия человека, к которому можно было бы привязаться, около которого можно было бы сосредоточиться; таким человеком явился наконец князь Скопин. Москва в осаде от вора, терпит голод, видит в стенах своих небывалые прежде смуты, кругом в областях свирепствуют тушинцы; посреди этих бед произносится постоянно одно имя, которое оживляет всех надеждой: это имя — имя Скопина. Князь Михайла Васильевич в Новгороде, он договорился со шведами, идет с ними на избавление Москвы, идет медленно, но все идет, тушинцы отступают перед ним; Скопин уже в Торжке, вот он в Твери, вот он в Александровской слободе; в Москве сильный голод, волнение, но вдруг все утихает, звонят колокола, парод спешит в церкви, там поют благодарные молебны, ибо пришла весть, что князь Михайла Васильевич близко. Во дворце кремлевском невзрачный старик, нелюбимый, недеятельный уже потому, что нечего ему делать, сидя в осаде, и вся государственная деятельность перешла к Скопину, который один действует, один движется, от него одного зависит великое дело избавления. Не рассуждали, не догадывались, что сила князя Скопина опиралась на искусных ратников иноземных, что без них он ничего не мог сделать, останавливался, когда они уходили; не рассуждали, не догадывались, не знали подробно, какое действие имело вступление короля Сигизмунда в московские пределы, как он прогнал Лжедмитрия и Рожинского из Тушина, заставил Сапегу снять осаду Троицкого монастыря: Сигизмунд был далеко под Смоленском, ближе видели, что Тушино опустело и Сапега ушел от Троицкого монастыря, когда князь Скопин приблизился к Москве, и ему приписали весь успех дела, страх и бегство врагов. Справедливо сказано, что слава растет по мере удаления, уменьшает славу близость присутствия лица славного. Отдаленная деятельность Скопина, направленная к цели, желанной всеми людьми добрыми, доходившая до их сведения не в подробностях, но в главном, как нельзя больше содействовала его прославлению, усилению народной любви к нему. Но должно прибавить, что и близость, присутствие знаменитого воеводы не могли нарушить того впечатления, какое он производил своею отдаленною деятельностию: по свидетельству современников, это был красивый молодой человек, обнаруживавший светлый ум, зрелость суждения не по летам, в деле ратном искусный, храбрый и осторожный вместе, ловкий в обхождении с иностранцами; кто знал его, все отзывались об нем как нельзя лучше. Таков был этот человек, которому, по-видимому, суждено было очистить Московское государство от воров и поляков, поддержать колебавшийся престол старого дяди, примирить русских людей с фамилиею Шуйских, упрочить ее на престоле царском, ибо по смерти бездетного Василия голос всей земли не мог не указать на любимца народного».