Читать онлайн «Варварские нашествия на Европу: германский натиск». Страница 48

А в Италии не попытались ли ариане начать гонения в конце правления Теодориха, когда король приказал казнить Боэция и грозил низложением папе Иоанну? В этом можно усомниться: Боэция и папу обвинили не за приверженность ортодоксальной вере, а за многочисленные услуги, оказанные ими Византии. Кажется, остготы никогда не помышляли о том, чтобы обратить ортодоксов в арианство, и все арианские храмы, по-видимому, были новыми постройками.

Таким образом, мы видим, что за исключением Африки арианство не приводило с неизбежностью к фанатизму или гонениям, но, рано или поздно, происходило обращение в ортодоксальное христианство. Почему в Карфагенском королевстве события приняли другой оборот? Одни ли вандалы повинны ли в этом? Или еще и другие обстоятельства их завоевания?

Существует великое множество текстов, которые в самых жестких выражениях бранят религиозные взгляды вандалов. Последние уже пользовались дурной славой в миру: в 406 г. святой Иероним наделил их эпитетом ferocissimi (жесточайшие), а их дальнейшие подвиги не способствовали их оправданию. Затем в имени Гензериха было выявлено число зверя. Но только после «Истории гонений вандалов» Виктора из Виты (конец V в.) вандалы были приняты за эталон варваров-гонителей ортодоксальной веры: но заслуженно или напрасно? Давно установлено, что в «вандализме» этот народ не превосходил своих современников. Но куда сложнее вынести беспристрастное суждение по поводу религиозной проблемы. Идет ли речь об арианском фанатизме в чистом виде (это мнение священнослужителей того времени), о религиозном продолжении социального, в сущности, противоречия между вандальскими королями и римской земельной аристократией (это точка зрения Куртуа), о сложном сплетении обстоятельств, куда африканскую Церковь завела традиционная жесткость ее политико-религиозных позиций, а Гензериха — полное отсутствие чуткости к нюансам (во что нетрудно поверить)?

Истоки этой борьбы ясны: с момента своего прихода к власти Гензерих проводил массовые конфискации, которые серьезно затронули крупных землевладельцев. Первое место среди них занимала Церковь. Прежние хозяева были ограблены и изгнаны, чтобы не омрачать радость новых. Этой участи подверглись и многие епископы. В конечном счете имущество досталось вандалам, а церкви — арианскому духовенству, начиная с кафедрального собора в Карфагене. Меры, принятые против ортодоксальной иерархии, были одним из аспектов общей политики, направленной против римского правящего класса, но они имели больше отголосков, чем прочие.

В отчаянии, африканская Церковь легко нашла поддержку: внутри страны, среди класса собственников, пострадавшего одновременно с ней и бывшего ее союзником в донатистских спорах, и за рубежом, в имперском правительстве, не желавшем смириться с потерей Карфагена. Таким образом, сопротивление духовенства окрасилось в цвет политического заговора. В 440 г. обозначились рамки, в которые можно вписать всю историю отношений между вандалами и ортодоксами. Это была «непримиримая борьба», отмеченная ссылками епископов на рудники Сардинии или в Сахару, многократными конфискациями (в 484 г. — всех ортодоксальных церквей), указами, предписывающими обращение в арианство и перекрещивание ортодоксальных христиан. Кризис продолжался порядка сорока лет. В 495 г. церкви были возвращены ортодоксальным христианам, и все успокоилось; но до воцарения Хильдериха в 523 г. епископат оставался объектом ограничительных мер и всяческих придирок (запрет церковных выборов).

Короче говоря, арианство явилось скорее поводом, чем настоящей причиной конфликта, в котором столкнулась жестокость вандалов — не имевшая религиозных истоков — и воинственность африканской Церкви, обратившей против вандалов оружие, выкованное в ходе спора с донатистами. Проявления чисто религиозной нетерпимости имели место только на продвинутой стадии борьбы и были сравнительно непродолжительными. Только епископат постоянно находился под прицелом, поскольку являл собой руководящую верхушку римского общества Африки и главное политическое препятствие на пути к духовному единению вокруг короля вандалов.

Остается лангобардское арианство. Несмотря на столетнее опоздание, ситуация в лангобардской Италии была сходна с той, что сложилась у вандалов. Как и вандалы, лангобарды с момента появления в Италии повели себя очень сурово с местным населением; римлян не защищал никакой faedus. Как и в Африке, ортодоксальная Церковь оказалась солидарна с ограбленной аристократией; к тому же близость Равенны и Рима, остававшихся под властью Восточно-Римской Империи, вызывала политические подозрения. Тем не менее лангобарды никогда не выходили за рамки индивидуальных преследований, возможно, по причине опасности, которую представляло для них столь близкое соседство с византийцами, а еще, может быть, потому, что они в какой-то мере унаследовали терпимость готов. За пределами своей столицы Павии они оставили ортодоксальных епископов на их кафедрах и, кажется, не отнимали церквей в массовом порядке. Правда, итальянское ортодоксальное духовенство было не слишком склонно к войне и никогда не образовывало такого монолитного фронта, как африканская Церковь, а политика эвакуации, начатая после 569 г., имела целью скорее разрыв контактов, чем начало открытой борьбы.

Думаем, можно сделать вывод, что западное арианство не было заведомым гонителем ортодоксальной веры. Когда ариане дурно обходились с ортодоксальным населением, это происходило не по призыву их церкви, а потому, что являлось неизбежным следствием политики их правителей по отношению к римским правящим классам. Сцены фанатизма были лишь побочным эффектом. Даже удивительно, что арианство в большей степени не воспользовалось обстановкой, созданной варварскими нашествиями. Чаще всего ариане допускали мирное сосуществование двух культов — что ортодоксы с ужасом отвергали; даже побеждая, арианство обычно соглашалось со скромным положением религии меньшинства. Весьма вероятно, что причина этого кроется в интеллектуальной слабости арианской иерархии, плохо подготовленной к полемике, неспособной и помыслить о миссионерских планах. Данный Вульфилой импульс, который, быть может, еще поддерживался некоторыми священнослужителями остготской Италии, угас довольно быстро.

За неимением настоящей идеологии, нацеленной против римлян, варвары-ариане смогли извлечь из гражданских и религиозных законов Империи элементы покровительственной сегрегации, оградившие их национальное меньшинство от незамедлительного растворения в недрах римской цивилизации, которое постигло большую часть германских групп, получивших разрешение поселиться на имперских землях до 406 г.

Римское законодательство с 370 г. запрещало браки между римлянами и варварами под страхом смерти. Это непомерное требование, противоречащее церковному праву, тем не менее было подхвачено несколькими варварскими королевствами, и прежде всего готскими. Остготы соблюдали его до конца, вестготы отказались от него только при Лео-вигильде, когда идеал испанского единства побудил их к объединению в интересах арианского элемента. Бургундское право, напротив, сняло этот запрет еще в V в. (Lex Burgundionum, XII, 5). Франкское законодательство обошло его молчанием, безусловно, по причине раннего обращения в ортодоксальную веру. Позиция вандалов неясна[299].

Нравы соответствовали закону. В городах Италии — единственной страны, о которой мы что-либо знаем точно, — римские и варварские кварталы разграничивались достаточно четко. В готскую эпоху, как и в эпоху лангобардов, ариане жили вокруг своих церквей и королевских дворцов. Готская Равенна имела civitas barbarica (варварский квартал) и 6 арианских церквей (называвшихся ecclesiae legis Gothorum (церкви готского права) или legis sanctae (святого права)). На о. Градо и в Салоне было по два центра притяжения в виде ортодоксального и арианского кафедральных ансамблей. В Цивидале дель Фриули, важном гарнизонном городе, лангобардский квартал вокруг церкви Св. Иоанна был отделен от знаменитого в истории искусства Темпьетто и основного квартала маленькой оградой между римской стеной и рекой Натисоне[300].

В нескольких государствах, например у остготов и лангобардов, военное ремесло и право ношения оружия было закреплено за варварами, однако бургундские короли охотно принимали на военную службу своих римских подданных, и Меровинги сделали то же самое, правда, не столь открыто. Это было связано с дуалистической структурой, положенной в основу государства. Далее мы вернемся к персональное™ законов, еще одной дискриминационной практике, которая также способствовала сохранению самобытности варварских групп[301].