Читать онлайн «Полное собрание сочинений. Том 8. Мир за нашим окном». Страница 31

Фото из архива В. Пескова. 10 июля 1971 г.

(Окно в природу)

Помню эту минуту: мы ждали, когда самолет вырулит против ветра, и боялись, что не взлетим — антарктический ветер может и понести самолет, как игрушку. Одежда была из кожи, но я чувствовал, как из тела уходит тепло. Под ногами блестел бугристый полированный ветром лед. Когда взлетели, внизу поплыла белизна без единого пятнышка жизни.

— Даже микроб не может тут жить, — сказал механик, сжимая в ладонях кружку с горячим чаем…

Привыкнув к запахам лета, к зеленому цвету трав, щебетанию птиц, к грибным дождям и теплому ветру, нам трудно представить, что на земле есть место без жизни.

Жизнь вездесуща. На голых камнях растут вековые сосны. Старая колокольня становится приютом для семени, занесенного ветром, и мы вдруг видим: на кирпичах вырастает береза.

В безводной пустыне с наступлением ночи слышишь звуки и шорохи жизни. На высоких горах у снега растут эдельвейсы, и совсем в поднебесье альпинисты находят каких-то козявок. В дьявольской глубине океана, под толщей воды и мрака, недавно нашли животное, красивое, как цветок. Жизнь ютится в глухих пещерных озерах. Почти до полюса населен северный океан, тут ходят медведи, на льдины вылезают моржи и тюлени. Только южная шапка земли мертва.

Впрочем, самый край ее населен. В воде, куда постепенно сползает антарктический лед, мы наблюдаем даже обилие жизни. Именно тут пасутся стада китов. Тут живет масса летающих птиц и несколько видов пингвинов, приспособивших крылья для плавания.

Край жизни потребовал от всего, что тут обитает, особенных свойств. В шкафу у меня лежит антарктический камень со щеткой мха.

Мох черный и жесткий, как проволока. Только так можно выжить. Черный цвет лучше всего поглощает скупое тепло. А жесткость — сопротивление ветру.

Или возьмите пингвинов. Часто ли видим мы их в зоопарках? Нет. Пингвин — дитя Антарктиды. Крайняя приспособленность к холодам не дает птице долго прожить в умеренном климате. Но зато как «притерся» пингвин к Антарктиде! Самые крупные из пингвинов — императорские пингвины — яйца несут при морозах до сорока градусов. Без гнезда птица высиживает (а вернее, выстаивает) свое единственное яйцо, пристроив его на лапы и прикрыв складкою живота. Если яйцо нечаянно покатилось, его сейчас же присвоит соседка. И никто в птичьей колонии не осудит «нахалку». Это забота о продлении рода — на морозе даже доля минуты может стать для яйца роковой, надо скорее упрятать его под живот.

Вся конституция организма пингвинов (слой жира, необычный покров из перьев, обогрев складки на животе) приспособлена к выживанию на морозе. Но этого мало. Бывают моменты, когда каждый пингвин в отдельности обречен. И только сбиваясь в плотную массу, согревая друг друга, переносят птицы жестокую непогоду. В тесные кучки («детские сады») сбиваются пушистые пингвинята, когда покидают убежище под родительским животом.

А вот посмотрите, как на лед из воды высаживается десант пингвинов адели. У льдины — отвесная стенка, вскарабкаться наверх по ней невозможно. Да пингвины и не пытаются. Они поступают иначе. Разогнавшись в воде, пингвин торпедой вылетает на воздух и не падает на живот, а ловко, столбиком садится на лед.

Любопытство заставляет пингвинов иногда совершать экскурсии «вглубь Антарктиды». Пройдут пешим строем километров пять — десять и — назад, к океану. Однажды ученый мир облетела сенсация — поймали пингвина в сотне километров от побережья. Как и зачем мог забраться пингвин так далеко? Но это был розыгрыш. Подшутили над учеными летчики, прихватившие птицу на побережье…

Граница жизни на юге нашей планеты проходит почти по кромке антарктических льдов. В глубь континента проникло только одно существо — человек. К холоду он приспособлен гораздо хуже пингвинов. Но разум помог человеку изобрести искусственную среду, которую он носит с собой, проникая во враждебные жизни пространства. Одежда — простейшая форма этой среды. Палатка, передвижной дом, скафандр, батискаф, кабины самолетов и космических кораблей — более сложные оболочки. Они-то и дали людям возможность проникнуть в зоны, лишенные жизни.

Вчера я связался по радио с Антарктидой. Там живут сейчас 227 наших полярников. Отвечал на вопросы начальник шестнадцатой антарктической экспедиции Иван Петров. Вот запись его сообщения: «У нас сейчас самый разгар зимы.

На побережье сильные ветры. Температура в «Мирном» — минус 23, на «Молодежной» — минус 29, на станции «Восток» (тысяча пятьсот километров от побережья) 17 июля температура была минус 75 градусов… Много работы.

С трудом веришь, что где-то есть сейчас зелень, можно купаться, ходить за грибами и земляникой. Для нас тут высшее удовольствие — баня с березовым веничком».

Это голос с крайнего юга нашей планеты.

Фото автора. 18 июля 1971 г.

— Подходим к Калязину, — сказал капитан и протянул мне бинокль. — Полюбуйтесь речным маяком. Наверное, слышали?..

Капитан включил микрофон и объявил пассажирам: «Подходим к знаменитой затопленной колокольне. Она будет у нас по левому борту».

Через десять минут левый борт теплохода слегка накренился — все хотели увидеть знаменитую колокольню…

От изначального родника до впадения в море Волга пробегает 3 690 километров. Есть люди, которые видели весь этот путь волжской воды. Видели реку, когда ее можно перешагнуть и когда ее берег синеет вдали, подобно морским берегам. Путешествие по реке, если было оно неспешным и несуетным, становится частью биографии человека. Много увидишь, много почувствуешь и поймешь, осилив великий путь, пролегающий по дремучим лесам, по землям, где эти леса синеют уже островками, по хлебным степям, по пустыням, по камышовым джунглям у Каспия.

Кое-кому длинное путешествие покажется монотонным. Но после даже самый нелюбознательный человек припомнит место, чем-то его взволновавшее, вспомнит, что где-то очень хотелось остановиться, выйти на берег, поближе разглядеть землю, уходящую за горизонт, сиреневый цвет рубленых изб, табунок лошадей на зеленом бугре, большой белый город, плотину. Память сохранит встречную лодку, с которой незнакомый тебе человек махал рукой потому только, что рад был с кем-то встретиться на воде… Пролитые на волне красные и зеленые огоньки. Цапля на отмели… Все будешь помнить.

Украшением волжского путешествия служит и колокольня возле Калязина. История белой каменной свечки, выступающей из воды, такова.

За год до войны, построив плотину у города Углича, стали наполнять волжскую пойму водой. Нижняя часть старинного городка и церковь на берегу затоплялись. Колокольню так же, как все домишки, надо было сломать. Но кому-то пришла хорошая мысль: зачем же ломать, пусть остается в воде.

Для речников маяком будет, для всех остальных «изюминкой» в волжском пейзаже. Говорят, были споры. Но умный человек настоял. И вот уже тридцать лет украшает Волгу необычный маяк.

На маленькой лодке можно к нему пристать, потрогать рукой белый камень. В открытый проем нижнего яруса колокольни заплывают, наверное, рыбы, наверх садятся отдохнуть чайки. А люди, проплывая на теплоходах, на баржах, плотах, байдарках и быстрых «Ракетах», непременно оставят в памяти этот момент — «колокольня возле Калязина». Это как узелок на длинной нитке волжского путешествия.

Фото из архива В. Пескова. 22 июля 1971 г.

(Окно в природу)

Сначала о том, что видел сам… Я видел удар молнии в камень, лежавший от ноги в одном метре. Гром. Свет. Камень — на две половинки, и только легкий дымок от камня. Видел убитого молнией человека. По деревенской наивности его прикопали землей и ждали: не отойдет ли?..

На курильском острове Кунашире я проснулся от странного скрипа. Скрипел деревянный домик гостиницы. «Что это?..» — «Спите, — спокойно сказала из коридора старушка-администратор, — это землетрясение». На Кунашире привыкли к тряскам земли… С такой же тревогой вскочил я с постели в Ташкенте. Тут гостиница была каменная и незачем было спрашивать, отчего стены качаются и хрустит, сминаясь, штукатурка на потолке. В Антарктиде я видел, как начинает рождаться айсберг. От края материкового льда отделялся «ломоть» (на котором бы сел большой самолет!). Мы стояли у трещины в жутком благоговении. Пустая бочка исчезла с замирающим гулом, и удара о дно ледяной щели мы не услышали. Толщина льдов в Антарктиде местами измеряется километрами, и эта тяжесть движет окраинный лед в океан. На Камчатке в жерле вулкана мы стояли, как на горячей сковородке.