Читать онлайн «Педология: Утопия и реальность». Страница 20

Мы говорили уже выше, что кортикальные элементы современного передового человека как новые, не вполне еще устоявшиеся, не успели пока четко проектироваться в периферии тела, и практических указаний из этих периферических данных для анализа качеств коры мы получить сейчас не можем. Единственный результат этих «периферийных» исследований — непосредственный анализ костно-мышечных качеств, т. е. качеств рабочей скотины.

Истязания, которым подвергают многие педологи сейчас учителей и студентов, заставляя их в избытке пользоваться метром и килограммом в педагогической практике, в советских условиях чрезвычайно мало окупаются результатами, и вне сомнения, мы на грани резкой реакции в области «макрометрирования».

В недалеком будущем советский педолог основное внимание будет уделять не макростатике, а микродинамике. От макростатики отказываться, конечно, нет нужды, так как надо все же искать научной увязки между «макро» и «микро», но эти поиски практически окажутся теперь на втором, а не на первом плане[95]).

Что можем мы сказать о втором основном столпе современной методики изучения детства — о «психологических тестах»?

Тесты — это определенные, жестко (по возможности) дозированные задания, требующие определенного, закономерного выполнения. Степень полноты этого выполнения, быстроты его и прочие качества решения учитываются по определенной шкале, которая фиксирует уровень успешности в области исследуемого навыка. Все бы это было совсем хорошо, если бы подобные тесты адресовались… машинам (на предмет определения их годности, грузоподъемности и пр.) или людям для использования их в качестве… машин.

Однако люди (масса) оказываются машинами лишь в представлении эксплуататорского класса, фактически же они представляют собою необычайно динамические живые существа, отличающиеся очень сложными процессами, часть которых уже заканчивается, часть лишь началась, часть продолжается; различные слои психофизиологической «аппаратуры» проникают друг в друга, сталкиваются, сливаются, впадают в конфликты, — и выделить машинную «статику» в этой горящей живой динамике более чем трудно.

То же учение о коре, об условных рефлексах, та же теория доминанты вдребезги разбивают подобный машинный подход к человеку.

В самом деле: предъявим тест в виде вкусного, остропахнущего мяса лабораторной собаке, вполне здоровой, притом и голодной собаке, — как она разрешит «задачу»? Не возьмет мяса. Прикажете это понимать как болезнь, как расстройство пищеварения? Хорошо, если мы знаем, в чем дело, и прозвоним десять раз в колокольчик, — тест тогда разрешен. Ну, а если не знаем этого, как же быть тогда?

Предъявим лягушке Ухтомского «тест» на защитную реакцию. Колем ее, обжигаем, однако она не двигается, не убегает, и лишь судорожно сжимает лапками предмет, к которому еще до того крепко, судорожно прижалась, еще более судорожно сжимает, чем до уколов. В чем дело? Болезнь, извращение защитного рефлекса? Хорошо, если мы знаем, что лягушка сейчас в стадии полового возбуждения, половой доминанты, в стадии обнимательного рефлекса, который усиливается от всякого, хотя бы и чуждого ему, даже враждебного раздражителя (доминанта). А если не знать этого, лягушка окажется «не выдержавшей экзамена», она будет заштампована как «вообще» дефективная в области защитного рефлекса.

Человек же, как мы знаем, нервно сложнее, чем собака и лягушка, и условно-рефлекторное его поведение может исказить всякие непосредственные ответы на тесты. Тест в современном его построении адресуется человеку, как машине, игнорирует момент «заинтересованности» (машина — и вдруг интерес!), кора же регулируется как раз факторами интереса (очаг оптимального возбуждения, доминанта). И если тест минует этот доминантный очаг, он вызовет чахлую, плоскую реакцию взамен горячего, глубинного, творческого отзвука, который выявился бы при ударе о доминанту.

Тест большей частью строится по линии механического определения навыка, а не по доминантному адресату (современный тест — почти всегда механизированный сигнал); вызвать же доминантную реакцию такой тест не в силах еще потому, что дается в неестественной, лабораторно-экзаменационной обстановке, чужой, новой для динамического ребенка, неспособной возбудить его доминантные участки[96].

Тесты слишком часто дают «невнимательных», «беспамятных», «безграмотных» и т. д. детей вовсе не потому, что таково истинное состояние памяти, внимания и пр. у ребенка, а лишь вследствие полного равнодушия последнего к тесту, — отсюда и торможения «экзаменуемых» процессов.

Как бы живо ни был построен «экзаменационный» тест (чем он живее, тем он менее точен, т. е. тем менее полезен как тест), все же он никогда не сравнится с живой, динамизирующей силой естественного раздражителя, извлеченного из обычной социальной, педагогической и прочей детской среды. Такой раздражитель действительно обнаружит динамику поведения ребенка, истинное состояние его навыков и свойств, мало того, он выявит и скрытые его потенции, временно заглушенные случайными торможениями, устранимыми при внесении соответствующего нового, тоже естественно-жизненного раздражителя.

Мы не возражаем против тестового обследования профессиональных навыков у взрослого человека, поскольку профессия в условиях индустриализации должна быть максимально механизирована. Но мы горячо возражаем против машинизации не созревшего организма, вся жизнь, вся пластичность которого является ударом по машинному подходу, питаясь кортикальной изменчивостью, диалектикой доминантных процессов.

Лишь сейчас, в условиях власти труда, просыпаются действительно мощные доминанты кортикально богатого человека, и судить об их эволюции на основании кастрированных методов было бы отвратительным классовым преступлением. Динамика, творческая изменчивость, т. е. и грядущая творческая мощь трудового человечества не может быть изучена механизированными, статическими методами.

Старые цифры, сколько бы их ни предъявляли, в деле понимания истинного темпа детской эволюции для нас далеко не обязательны, так как они слишком часто собирались для иных, не наших целей, в иных, не наших условиях, во многом для нас совершенно неприемлемыми методами. Путь для пересмотра путей и темпа детского развития перед нами свободен, и первым этапом продвижения по этому пути будет пересмотр методов изучения детства[97].

Специальна ли поставленная нами в предыдущих главах проблема? Одних ли педагогов и врачей она касается? Должна ли ею заинтересоваться и марксистская мысль в целом?

О том, куда биологически идет человек, марксистская мысль не может не думать. Темп, которым продвигается человеческий организм к социалистическому обществу, не может не заботить теоретиков и практиков строящегося социализма. Методы активного влияния на пути и темп биологического социализирования человека тоже для них «не безразличны». Аполитичным, внеклассовым считать наш спор, как видим, не приходится.

Но при чем тут ребенок, зачем спорить так специально, — скажут нам. Позвольте же и мне спросить, как узнать о динамике человеческого организма, о законах, регулирующих этапы и темп биологического развития человека без тщательнейшего предварительного исследования законов развития «предвзрослого» — ребенка?

Устраниться от этого «детского» «педагогического» спора, как «будто бы» не общемарксистского, не остро общемарксистского, — было бы, выражаясь мягко, необычайной классовой близорукостью. Вне сомненья, спор в ближайшее время охватит самые широкие марксистские круги, — общемарксистские круги, а не только узкий слой марксизированных педологов и педагогов.

Итак, предстоит горячая и длительная дискуссия, основная острота которой выявится, конечно, на буржуазном Западе. Дискуссия уже началась, но позиции воюющих еще далеко не уточнились. Естественно, что эта предбоевая полоса развития науки влечет подчас к ряду самых неожиданных и самых нелепых недоразумений: «свои своих не познаша».

Педологические работники, обретающиеся на старых позициях, в особенности на Западе, пока выглядят довольно победоносно. Их положение, несомненно, внешне, для глаза неосведомленного человека достаточно выигрышное.

В их распоряжении толстущие томы цифр, статистических обобщений, собранных буржуазной педологией в течение десятков лет, — отсюда гордый «математический» тон, сногсшибательные колонки и графики, обильные «убедительные» плакаты. В их руках штампованная, а потому «авторитетная» старая методика исследования, обильная готовая стандартизированная аппаратура, чрезвычайно легкая возможность быстро поставить многочисленные работы, вовлечь в них большое число народа, так как используемые методы — готовые, простые (мы видели уже, в чем их простота), надо лишь им технически научиться.