Читать онлайн «Педология: Утопия и реальность». Страница 17

Обилие современных молодых неврозов, обусловленных, конечно, голодовками и эмоциями лет блокады и гражданской войны, а также и голодными стипендиями вузов, «адвокаты» нашей молодежи с торжеством приписали целиком победе своей «защитной» точки зрения.

Таким же образом оценивают и результаты тяжелейшей, невиданной в истории мозговой нагрузки революционного нашего авангарда, при этом работающего и работавшего в уродливейших условиях: «несовершенный, конституционально ограниченный мозг реактивно сламывается». Мозг, наследственно впитавший в себя длительно, поколениями развивавшуюся способность к высокой мозговой культуре, несравним по своей творческой мощи с мозгом «наследственных рабов»?!

Отсюда биологическое право на власть, в первую голову, у отпрысков сытых слоев и у наследственно стажированной технической интеллигенции[85]. Рабочий класс по биологической конституции своей — это костяк и мышцы общества, мозг же последнего и нервные его пути — это «квалифицированные организмы!»

Как видим, рядом с биогенетическими, древними тормозами мы имеем не менее актуальный, современный «научный» тормоз, мешающий быстрому продвижению именно пролетариата к высотам культуры. Вопрос о том, насколько действительна и тугоподвижна скверная общая и мозговая наследственность эксплуатируемых слоев, насколько ценны положительные стороны их наследственности, насколько быстро они сумеют преодолеть отрицательное в себе и развить хорошее, — вопрос этот делается одним из острейших вопросов повседневной классовой практики.

С этой точки зрения необычайно пышно развернувшиеся за последние 10–15 лет учения о конституциях, о врожденных диатезах, в той их части, которая дает скептический, пессимистический материал, сигнализируют нам грозную опасность: социальной динамике революции организованно снова «научно» противопоставляется косность организма.

Специфична в этом смысле нашумевшая и, несомненно, оригинальная гипотеза Э. Кречмера. По неизвестным причинам в человечестве выделились два основных конституциональных типа циклоиды и шизоиды. Первые — открытые, социабельные, живые; вторые — замкнутые, напряженные, медленные. Через всю историю человечества проходят эти типы (очевидно, формируясь через брачные сочетания, так как иных путей влияния социальной истории Кречмер нигде не раскрывает), налагая свою давящую печать на все исторические события, с которыми соприкасаются. Столкнулся с французской революцией шизоид Робеспьер и «погубил» ее, в то время, как слишком рано погибший циклоид Мирабо был призван ее «спасти». Мрачные, шизоидные волнения в папской церкви порождены шизоидом Савонаролой, а беспорядочный, почти веселый фон германской реформации обусловлен циклоидностью Лютера и немецких князей. Отвлеченные, философские науки формируются шизоидными мозгами, а конкретные, практические — циклоидами.

Очевидно, если, боже упаси, циклоидов народится мало, неизбежно погибнет тогда материалистический прогресс пролетарской мысли. Мало того, наплыв шизоидов — непреодолимый биологический тормоз для развития коллективистических элементов в человечестве. Помимо брака между соответствующими «типами», иного способа овладения их нежелательными иногда проявлениями Кречмер нигде не указывает. С раннего детства «стихийно» вырисовывается тот или иной специфический тип, и педагогика должна идти в хвосте этого типа, энергично оберегая его от чуждых влияний, пассивно используя его свойства.

Теория Кречмера — классическая и современных реакционных учениях об эндотипах, ее пути — это общие пути почти всех необычайно размножившихся современных «конституцийных» гипотез[86]. Основная социальная их мудрость — фатальное, грубое дробление человечества на биотипы, отсутствие у социальной среды возможности властно вмешаться в структурные процессы этих типов, биологические предельности наших общественных переустройств.

Учениям о конституциях в реакционном их устремлении энергично помогают теории о невозможности менять свойства организма в дальнейших поколениях («непередача», «неизменность»). В пределах индивидуальной жизни не переделаешь конституции, попытки же эти останутся бесплодными и на последующее время, так как не в силах внедриться путем наследства.

Итак, снова фатум, методологические корни которого, конечно, в чистой метафизике (внутренняя сила, отталкивающая новые признаки, притом появившаяся неизвестным путем), классовая же его причина в пессимизме по адресу возможностей пролетарской революции.

Естественно, что самые «левые» педагогические попытки влиять на конституцию чаще всего сводятся к элементарному гигиенизму (точное повторение подхода к «конституции» возрастов), к вопросам питания, жилища и пр. при полном игнорировании путей воспитательного кортикального вмешательства в элементы конституции.

Сочетаниями раздражителей на протяжении ряда лет, комбинируя явлениями возбуждения и торможения, переключая комплексы функций, перемещая участки доминантного возбуждения и тем меняя питание органов, темп и качества их работы, — жизнь вносит серьезнейшие реформы в унаследованные признаки, ломая их в процессе настойчивого повторного своего давления на протяжении двух-трех поколений.

Любопытно, что наследственные, врожденно «готовые» болезни сейчас отрицаются. Еще более любопытно, что авторитетные изыскания приводят к положению, что наиболее фатальные заболевания, именно душевные болезни, в половине случаев не имеют «сумасшедших» предков и в половине случаев не имеют «сумасшедших» потомков.

Пожалуй, еще более любопытно, что по стопам учения о психоневрозах, работая методами этого учения, один из величайших психиатров современности, Блейер, доказал необычайный динамизм одного из самых страшных человеческих психозов — шизофренического слабоумия. Оперируя над блейлеровским материалом аналитическим ланцетом, можно докопаться до идущих из социальной среды влиятельнейших благоприобретенных факторов развившегося психоза, т. е. зачастую и до путей возможного его педагогического предупреждения.

Сам же Кречмер, несмотря на свой «конституцийный» фатум, незаметно для себя открывает чрезвычайно богатые горизонты для педагогической борьбы с разрастанием эндотипа: фактически именно из его объяснений вытекает понятие о переходе нормы в психоз под качественным влиянием «сгущения нормы»; для сгущения же нормы факторы социально-педагогического характера оказываются, конечно, слишком часто решающими.

Одновременное существование фаталистической крепелиновской школы[87] и динамической — Блейлера, реакционных учений о конституциях и тенденций к радикальному пересмотру роли наследственности в психозах нас, конечно, не удивляет: это отражения одновременного существования двух борющихся общественных классов.

Между прочим, учение о «психоневрозах» (психогенозах), родившееся в недрах «фатальной» психиатрии, оторвалось от последней и занимает одну из господствующих позиций в борьбе в «биофатумом». «Психогенозы» могут быть созданы экспериментально (павловская школа демонстрирует их сейчас на опытах с собаками) и экспериментально же ликвидируются. Эмоциональные травмы, непосильный для нервной системы груз (основные факторы психогеноза) приводят к тяжелому психозу легко наследственно обремененных кречмеровских «шизоидов» и «циклоидов», и обратно: умелым комбинированием социальных активностей тяжело обремененного (психотерапия), переключают его больные возбуждения на творческие пути и освобождают от нависшего над ним «рока», или, во всяком случае, сильно смягчают «роковую» роль этого «рока».

Глубокий кризис современной мировой психиатрии является непосредственным отзвуком этого дуализма направлений в вопросе о наследственности: ни патологическая анатомия, ни физиологическая химия, ни клиническая симптоматология, ни классификационные попытки не устранили и не устранят первопричины спора, пока его не оборвет своим вполне авторитетным практическим решением развернувшаяся пролетарская революция. Наша советская педагогика и является одним из решающих факторов спора, так как ей первой приходится вступать в исчерпывающую практическую борьбу с больной наследственностью человека.

Как видим, печальной памяти антропологическая школа (Ломброзо и др.) далеко еще не исчерпывала себя в современности, и отзвуки влияния этой никак не умирающей (пока не умрет питающая ее буржуазия) школы коснулись сейчас в первую голову все той же советской педагогики.

Целая серия всесоюзных съездов и конференций последних 3 лет (1923–26 гг.) была свидетелем ожесточенной войны между ультра-наследственническим и социогенетическим подходом к детским «психопатиям», к так называемой детской дефективности.