Читать онлайн «Завещание Джона Локка, приверженца мира, философа и англичанина». Страница 39

Понятие «англиканский роялизм», на котором настаивает Голди, следует скорее соотносить с особым феноменом «priestcraft», т. е. с политикой церкви, направленной на подчинение светской власти. В этой политике высшее духовенство опиралось на короля как главу церкви. Борьба, которую, по мнению Марка Голди, Локк вел с «англиканскими роялистами», происходила скорее внутри «англиканского роялизма» за то или иное его толкование и за тот или иной политический курс.

Толкований этих было множество, и они тоже не сводились к простым политическим дихотомиям, таким как «виги – тори». Можно, конечно, сказать, что Локк выступал против репрессивной политики, которую называл «папизмом». Но обвинения в «папизме» выдвигались не только вигами в отношении тори, их выдвигали и тори в отношении вигов. Долгое время некоторые историки вообще обсуждали вопрос, кем был Локк – вигом или тори? Если не считать позиции Ашкрафта, который относил Локка к радикалам и республиканцам, и позиции Филипа Абрамамса [278] , который склонялся к трактовке политической позиции Локка как консерватора, близкого к тори, общее мнение сегодня заключается в том, что Локк был все же вигом. Но что это означает?

«Во время кризиса исключения виги выступали как поборники антипапства, изображая себя защитниками английских законов, свобод и собственности и противниками замыслов убить короля, отменить конституцию, ввести папскую тиранию и вернуть земли средневековой церкви восстановленной католической иерархии. При этом пропагандисты-тори ловко использовали этот термин [ «папизм»] в своих целях. Для тори угроза исходила от вигов. Это виги были замаскированными бунтовщиками, республиканцами и сектантами, в прошлом цареубийцами, а ныне разжигателями еще одной гражданской войны. <…> Они угрожали нации тиранией народного правления и возвратом к пуританскои теократии» [279] .

Важной частью пропаганды, за которой стояло высшее англиканское духовенство, было обвинение вигов в том, что их идеи производны от концепций римско-католической церкви; в войне памфлетов часто повторялся тот аргумент, что «паписты» и виги добиваются одного и того же, а именно лишения короны власти и передачи ее или папе, или «народу» (т. е. парламенту). Несмотря на попытки некоторых вигов опереться в обосновании своих идей на «древнюю конституцию» Англии, генеалогия их взглядов возводилась в оценках англиканского духовенства 1660-1680-х гг. к Суаресу и неотомистам, а в конечном счете к Аквинату.

В ходе собственного рассуждения, различая в «смысле» любого исторического текста причины его появления и собственно «содержание», которое может быть привязано к различным «традициям», современный историк Гордон Шошет замечает: «Локк в „Двух трактатах“ опирался на целый ряд „традиций“ рассуждения. В частности (но совсем не обязательно исключительно), это были: доктрина природного закона, восходящая через Гроция и, в другом повороте, через Гукера, в конечном счете – к Аквинату (и, возможно, к Аристотелю); теория собственности, от Гроция и Пуфендорфа и, возможно, в негативном плане, если вообще об этом можно говорить, от Филмера, но также опираясь на схоластическую родословную, восходящую к св. Фоме; доктрина революции/распада, имеющая менее определенную историю… но, предположительно, включающая Джорджа Лоусона, Джорджа Бьюкенена, «Vindiciae contra Tyrannos» и – вновь – Фому Аквинского; и концепция политического обязательства как согласия/общественного договора, имеющая столь же разнообразных предков, через Гроция, Пуфендорфа, Гукера и Vindiciae, в глубине Средневековья» [280] .

По замечанию К. Скиннера, тезис о том, что «любая легитимная полития должна происходить из акта согласия, была, разумеется, общим местом схоластики… последователей и Аквината, и Оккама» [281] . Парадоксальным образом Локк, по оценке К. Скиннера, «повторяет ряд центральных положений иезуитских и доминиканских авторов. Он соглашается с их анализом ius naturale… с их трактовкой решающей роли ius naturale в любом легитимном политическом обществе, описывая его как „вечное правило для всех людей“ и настаивая на том, что все акты наших законодателей должны „сообразовываться“ с его требованиями» [282] . Согласно Скиннеру, существует интеллектуальное единство неотомизма эпохи контрреформации, прежде всего идей Ф. Суареса, и основных посылок «Двух трактатов о правлении» Джона Локка.

Первое же знакомство с идеями контрреформации показывает их близкое родство как со средневековой схоластикой, так и со многими идеями реформации, которые использовались католиками в аргументации, направленной, казалось бы, на прямо противоположные цели. Локк повторяет аргументы доминиканцев и иезуитов, и в то же время его «Два трактата о правлении» – «классический текст радикальной кальвинистской политики», в котором «мы находим тот же набор заключений», защищаемых в весьма значительной степени с помощью «того же набора аргументов» [283] .

Вопрос о содержании понятия «виги» не очевиден, во всяком случае для 1680-х гг. Некоторые историки вообще подвергают сомнению сам факт существования вигов как партии в период до «славной революции» и даже в первые годы после того, как она произошла, усматривая в утверждении этого факта попытки последующих поколений политиков выстроить исторически безупречную родословную.

С учетом этого, что мы знаем о Локке? С конца 1660-х гг. он находился в орбите Шефтсбери, стал государственным служащим. Верно служил короне, пока не пал жертвой политических манипуляций. Несколько лет находился в эмиграции. После смены власти был восстановлен, а затем повышен в должности. Локк никогда не заседал в парламенте, не участвовал в партийной борьбе. В последнее время историки все чаще обращают внимание на то, что он был «вигом двора». Но и это понятие запутывает суть дела. Виги действительно пользовались в 1690-х гг. влиянием при дворе и в парламенте. Друг и родственник Локка Эдвард Кларк был вигом. Вигом был патрон Локка Джон Сомерс. В отличие от них, Локк не был политиком или партийным идеологом. Он был в лучшем случае экспертом или привлекался в качестве эксперта по экономическим вопросам как чиновник, имевший опыт работы в комиссиях и советах конца 1660-х – начала 1670-х гг. Кроме того, власти было выгодно иметь в своих рядах мыслителя, имевшего европейскую репутацию и обширные связи на континенте.

В начале 1687 г. ранее разнонаправленные силы начали складываться в единый вектор. «Англикане должны были решить, как действовать, стратегия выжидания перестала служить оправданным выбором. Подобно этому диссентеры не могли далее высчитывать шансы, им необходимо было занять ту или иную сторону. А Вильгельм Оранский должен был решить, может ли он позволить Англии, Шотландии и Ирландии, входившие в наследство его жены, попасть под власть потенциально бесконечной династии католических монархов и вступить в прочный альянс с главным врагом Объединенных Провинций – Францией» [284] . Несмотря на геополитическую очевидность, диктовавшую необходимость вторжения, принц Оранский колебался: перед его глазами еще стояла судьба восстаний Аргайла и Монмута, не нашедших поддержки в английском обществе.

Впрочем, время шло, и неуверенность начала казаться непозволительной роскошью. С точки зрения многих английских подданных (в том числе в высших эшелонах власти), в конце XVI и в XVII столетиях протестантизм начал отступление во всей Европе в результате успехов, достигнутых силами контрреформации в религиозных войнах и Тридцатилетней войне (1618–1648). «Последними оплотами протестантизма на северо-западе Европы были стюартовские королевства Англии и Шотландии, а также Объединенные Провинции, которые сталкивались в лице Франции с агрессивным соседом, имевшим очевидные экспансионистские амбиции» [285] . В апреле 1688 г. Вильгельм дал знать о своих намерениях сочувствовавшим англичанам, однако широкую известность его планы превентивной оккупации Англии получили только в сентябре 1688 г.

Непосредственным поводом к вторжению стал арест в конце сентября во французских портах всех голландских судов. Это подорвало торговые позиции крупнейших городов Нидерландов, и бюргеры наконец дали согласие на полномасштабное финансирование военной операции. Впрочем, подготовка к вторжению шла уже летом и не могла остаться незамеченной. Информация о концентрации военного флота поступила Якову II и Людовику XIV не позднее середины августа 1688 г. В отличие от Людовика, пригрозившего в случае вторжения объявить войну Нидерландам, Яков II поначалу отказывался верить в очевидное, видимо считая все это обычными политическими маневрами.

Пока Нидерланды готовились к вторжению, Яков II как будто нарочно делал все, чтобы окончательно подорвать свои позиции внутри страны. 27 апреля 1688 г. он вновь выступил с Декларацией о снисхождении, на этот раз добавив к ней приказ огласить декларацию в ближайшие два воскресенья в англиканских церквях. Духовенство отказалось зачитывать декларацию, а семь епископов (в их числе и архиепископ Кентерберийский) подали королю петицию с протестом. Яков пришел в ярость, заявив, что это «шаг к восстанию». Тем не менее по всей стране Декларация была прочитана не более чем в 200 церквях (из более чем 9 тысяч). Позицию епископов поддержали умеренные диссентеры, прежде всего из числа пресвитериан, которые увидели в реакции короля атаку на протестантизм в целом и признаки возвращения к репрессиям эпохи Марии Тюдор.