Читать онлайн «Хватит убивать кошек!». Страница 55

В период кризиса, постепенно углублявшегося на протяжении XVI–XVIII вв., университеты оказались прибежищем весьма консервативных интеллектуальных практик, начиная с семи свободных искусств и кончая теологией и медициной, преподавание которой ориентировалось гораздо больше на толкование античных и средневековых текстов, чем на зарождающиеся естественные науки. По-видимому, наиболее «современной» из университетских дисциплин была юриспруденция, но и она все меньше ассоциировалась с университетом. В XVII в., чтобы получить хорошее юридическое образование, приходилось брать частные уроки у знаменитого «юрисконсульта» или адвоката, а пребывание на «факультете», иногда сведенное к нескольким месяцам, было лишь проформой, необходимой для докторской степени. К XVIII в. большинство университетов представляли печальное зрелище: несколько десятков или немного сотен студентов да горстка плохо оплачиваемых невежественных профессоров.

Главные интеллектуальные движения эпохи развивались вне университетских стен. Уже среди гуманистов Возрождения университетские профессора составляли незначительное меньшинство, а в XVII–XVIII вв. новая «социальная инфраструктура» стремительно растущего естествознания формировалась главным образом при дворах светских государей, создававших королевские академии и научные общества. Что касается новых форм образования, то они развивались в церковных, прежде всего иезуитских колледжах и военных училищах. В этих последних преподавали не только фехтование, верховую езду и танцы, но и иностранные языки, географию, астрономию, новые математические дисциплины: баллистику и фортификацию. Именно здесь формируются основы учебного плана, положенного в основу преподавания в первых реформированных в XVIII в. университетах.

Такие университеты появляются в Германии уже в первой половине XVIII в.[308] Они пытаются опереться на достижения новой науки, воплощенные в королевских академиях, и новой педагогики в стиле церковных колледжей и военных училищ. Но систематический и всеобщий характер реформа приобретает после создания в 1811 г. Берлинского университета (на базе Прусской академии наук), по образцу которого в Германии вскоре были модернизированы остальные университеты. Средневековая структура университетов, состоявших из одного младшего (искусств) и трех старших (теологии, медицины и права) факультетов, в этот период уступает место новой структуре: факультеты искусств превращаются в философские факультеты, приобретают равный со старшими статус и становятся главными центрами обновления учебного плана. Впрочем, и на других факультетах (прежде всего медицины и права, но в какой-то степени также и теологии) постепенно приживаются дисциплины и методы преподавания, ориентирующиеся на достижения современной мысли. В университетах теперь преподают новые науки, начиная от физики и математики и кончая философией и историей. К 1820–30-м гг. с возникновением первых научно-исследовательских семинаров и лабораторий основы университетской структуры нового типа были в целом созданы (конечно, эта структура в дальнейшем продолжала развиваться в связи с формированием новых наук и сфер занятости).

Университет нового типа обычно называют гумбольдтовским. Правда, его формирование началось задолго до Вильгельма фон Гумбольдта, но тот действительно внес большой вклад в теоретическое обоснование и практическое осуществление университетской реформы начала XIX в. Важнейшим элементом того идейного фона, на котором происходило зарождение нового университета, было характерное для Германии конца XVIII в. неогуманистическое движение. Его отличительными чертами были представление о творчестве как о назначении человека и своеобразная идея образования — Bildung, предполагавшая развитие в человеке человеческого с помощью творческого освоения культурной традиции. Акцент неогуманизма на творчестве определил положенную в основу гумбольдтовского университета концепцию знания-науки (Wissenschaft). Если в первой половине XVIII в. университетские профессора считали себя прежде всего хранителями усвоенного знания и довольно редко брались за перо, то теперь знание стало рассматриваться как продукт творческого процесса, а профессора начали проявлять заботу о списках публикаций. Соответственно и учеба была понята как участие в производстве знания. Именно отсюда происходит модель исследовательского университета, в котором научные исследования и преподавание неразрывно связаны и оплодотворяют друг друга.

Эта модель определила внутренний распорядок университетской корпорации, каким он оформился в 30–40-е гг. XIX в. Под влиянием системы ценностей, отождествлявшей смысл человеческой жизни со знанием-наукой, в эти годы складывается новая система университетских rites depassage и новая иерархия должностей — ординарных и экстраординарных профессоров и приват-доцентов, — назначение на которые было сопряжено с научными достижениями, а также защитой диссертации и «хабилитации» (Habilitation). Одновременно, как уже было сказано, в учебный план были введены исследовательские семинары. Наука оказалась главным содержанием университетской жизни, источником репутации, власти и благосостояния членов корпорации.

К середине XIX в. материальное положение университетов существенно улучшилось, а численность профессоров и студентов возросла. Однако вплоть до второй половины XIX в. рост университетов оставался умеренным. Речь шла скорее о создании и консолидации новой модели, нежели о ее взрывном распространении. Новый университет сложился, таким образом, в условиях «доброй старой Германии» — мелких и средних княжеств, управляемых консервативными правительствами, в условиях сравнительно благополучного и стабильного общества, еще не испытавшего последствий индустриальной революции. Задачей университетов было тогда не кадровое обслуживание растущей промышленности, но обеспечение скромных потребностей государственного аппарата, церкви и гимназий. Вместе с пасторами и чиновниками университетские профессора были частью зажиточного слоя образованной буржуазии (Bildungsbürgertum), довольного своим положением в социальной системе и вблизи власти. Самосознание этой группы в значительной мере определялось идеалом Bildung, предполагавшим самодостаточность культуры.

Итак, новый университет в основных чертах сформировался в последние десятилетия немецкого Старого порядка, что благоприятствовало воспроизведению в нем средневековой корпоративной структуры. Его внутреннее функционирование было подчинено логике самовоспроизводства университетской корпорации. Обоснованию этой логики служил идеал знания-науки.

Во второй половине XIX в. университет столкнулся с вызовами индустриализации, которая, вопреки тому, что можно было бы ожидать, усилила его тенденцию к самовоспроизводству. На последнюю треть XIX — начало XX в. приходится стремительный (в три-четыре раза по числу студентов и профессоров) рост университетов в Германии и распространение немецкой модели университета на другие страны. Именно в эти годы университет превращается в важнейший институт формирующегося демократического общества, в основу системы светского образования — не говоря уже о его роли в подготовке кадров для динамически развивающейся промышленности. Рост университета способствовал усложнению его организации и формированию современной структуры научных дисциплин. Но, развивая новые формы общественного служения, этот рост вместе с тем создавай беспрецедентные возможности для самовоспроизводства корпорации, поскольку в самом университете создавалось больше рабочих мест.

Именно в этот период происходит становление университетской среды как самостоятельной социальной группы, основы того слоя, который тогда же стали называть интеллектуалами или интеллигенцией[309]. Университетская профессура начинает осознавать себя как значительная общественная сила и выходит на арену публичной политики, прежде всего в качестве идеологов формирующегося среднего класса. Хрестоматийным примером здесь является, конечно же, «республика профессоров», как называли Третью республику во Франции; но и в других странах, например в Германии и России, университет активно поставляет идеологов и даже лидеров политическим партиям (прежде всего либералам, радикалам и социалистам, т. е. тем партиям, на взаимодействии которых сегодня основано демократическое государство всеобщего благоденствия).

На этот же период приходится деятельность отцов-основателей социальных наук и рождение этих последних как политического проекта и как системы академических дисциплин. Успехи их институционализации в этот период несомненны, пусть она и осталась незавершенной[310]. Одновременно заканчивается формирование системы основных исторических понятий, в которых нашел воплощение идеологический проект социальных наук. Политическое значение этого проекта таково, что, например, во Франции в первое десятилетие XX в. дюркгеймовская социология становится едва ли не официальной идеологией Третьей республики, в то время как в Германии, Англии и России социология служит обоснованию программ ведущих политических партий и движений (преимущественно либералов в России и Германии и социалистов в Англии). Социальные науки в значительной степени создают язык политики и тем самым структурируют социальный мир. Вырастая из моральной философии, они готовы принять на себя попечительство над общественной нравственностью и указать рецепты врачевания социальных язв (медицинские метафоры постоянно появляются под пером основателей социальных наук).