Читать онлайн «1612. Минин и Пожарский. Преодоление смуты». Страница 24

Из хаоса можно извлечь все, что угодно. Заговорщики, отброшенные развернувшейся смутой как грязная ветошь, лгали как только могли, чтобы обелить себя и унизить и испачкать Династию, на которую они посягнули.

Клевета следует за династией по сей день. Эмигрантские источники свидетельствовали, что Великий Князь Владимир Кириллович с красным бантом прибыл в Думу во главе Гвардейского экипажа. Кто придумал этот красный бант? Один из лидеров мятежа Родзянко, чьи воспоминания грешат не только романтическими фантазиями и превознесением своей роли в «спасении России», но и ложью о том, что будущий император в изгнании Кирилл I будто бы «всем сердцем присоединился к происходящему». Хладнокровный историк Сергей Мельгунов разоблачил эту ложь: «канва рассказа шита белыми нитками». Кирилл Владимирович приезжал на Дворцовую площадь, где без ясно поставленной задачи собирались войска. Он сообщил генералу Хабалову, что готов присоединиться к войскам с Гвардейским экипажем, если те будут действовать против мятежников, а если нет, то солдаты останутся в казармах. Великий князь прислал две наиболее надежные роты учебной команды.

Михаил Владимирович Родзянко

Известно, что Кирилл Владимирович участвовал лишь в одном «проекте» того периода – подготовке манифеста о даровании Конституции. Великий князь Павел Александрович писал своему племеннику Кириллу 2 марта: «…мы должны быть начеку и всячески, всеми способами сохранить Ники престол. Если Ники подпишет манифест, нами утвержденный, о конституции, то ведь этим исчерпываются все требования народа и Временного правительства». Кирилл отвечал по поводу Михаила Александровича, которого тогда прочили в регенты: «Миша, несмотря на мои настойчивые просьбы работать ясно и единомышленно с нашим семейством, прячется и только сообщается секретно с Родзянко». Современный комментатор излагает то же самое, меняя смысл на противоположный: «Миша, несмотря на мои настойчивые просьбы, работает ясно и единомысленно с нашим семейством, он прячется и только сообщается секретно с Родзянкой». И далее, якобы свидетельство «измены»: «Я был в эти тяжелые дни совершенно один, чтобы нести всю ответственность перед Ники и Родиной, спасая положение, признавая новое правительство». Фразу можно повернуть и так, и сяк. Но если не искажена первая часть записки, то она понимается однозначно: никакой измены не было.

«Красный бант» появился на груди Кирилла Владимировича, благодаря «свидетельствам» думского заговорщика Родзянко. Вероятно, ему казалось, что в эти дни все офицеры должны носить красные банты на форменной одежде. Ибо только это (якобы) и спасало их от солдатских расправ. Это ложь, многократно опровергнутая. Государыня Александра Федоровна тоже поверила в эту историю, написав со слов «друга» в письме, что Кирилл «ошалел, ходил в Думу с экипажем и стоит за них».

Считается, что еще до «отречения» – 1 марта – Кирилл Владимирович обратился к своему Гвардейскому экипажу, а также к начальникам Царскосельского гарнизона, с предложением присоединиться у Думе – казавшемуся единственным центру сопротивления хаосу. Если такое обращение существовало, это была ошибка. Но между ошибкой и изменой – дистанция огромного размера! Ни о каком отречении Государя великий князь не помышлял, монархии и династии не изменял. Другое дело, что он так легко поверил в отречение… При чудовищном хаосе, явленном мемуаристикой, можно предположить, что дата не соответствует действительности, и реально заявление великого князя было сделано уже после того, как речь об «отречении» облетела Петроград. На это указывает и записка, текст которой приведен выше.

Вполне возможно, что текст «отречения» был распространен среди некоторых лиц заранее. На это указывает полное бездействие Синода, а потом спешное решение синодалов от 2 марта (до «отречения») о «вхождении в сношение» с временным комитетом Думы – группой самозванцев и изменников. Уже 4 марта Синод проходил под председательством назначенного Временным правительством обер-прокурора и торжественно возвестил о «новой эре в жизни Православной Церкви». 5 марта Синод постановил не провозглашать в церквях многолетие Царствующему Дому. Сразу после 3 марта в адрес Временного правительства из всех епархий посыпались телеграммы в знак признания и поддержки.

Информация эмигрантских лгунов противоположна фактам. И потому следует говорить о злонамеренном искажении истории. С какой целью? С единственной: недобитых членов династии необходимо всячески дискредитировать, уничтожить морально. И сделать соборную клятву 1613 года неисполнимой для народа и не исполненной для Династии. Тем самым вина за нарушение присяги Государю Императору как бы снималась, а «революции» 1917 года становились следствиями «недееспособности» самой Династии, что запутывало и скрывало следы заговора.

Тайна лжи и беззакония имеет в XX веке отправную точку – так называемое «отречение». До февраля 1917 года Россия шла «царским путем», и путь личного духовного спасения был делом частным. После устранения «удерживающего» Россия хранима Богом только для того, чтобы вернуться на «царский путь», для чего требуется коллективное покаяние за непротивление злу. Шанс на это сохраняется, и мы обязаны его использовать, понимая, что тайна беззакония действует уже не в отношении частных лиц, а в отношении России и русского народа, а. многие из нас вольно или невольно втянуты в процесс уничтожения нашей страны и нашего народа.

Как же была создана иллюзия отречения Государя, которого в действительности не было? Как явно сфабрикованная бумажка с невнятной подписью (неизвестно чьей рукой) в уголочке листа «Николай» была выдана за Высочайший Манифест? Текст, где имеется фальсифицированная подпись Государя, – это телеграмма Генеральному Штабу. А текст, который по 8 копеек продавали на петроградских улицах, – это уже Манифест. Причем, оформленный, как положено для подобного рода документов, словами: «Мы Николай Второй,…» и так далее.

Сокрытие факта фальсификации было одной из задач, которую решали и большевики. Им нужно было представить, что в феврале 1917 года они подобрали «ничью» власть, что законного правителя у России на тот момент не было. Поэтому уже после Великой Отечественной войны из-за рубежа был извлечен совсем уже дряхлый «монархист» Василий Шульгин со своей версией «отречения», и с его участием изготовлен пропагандистский фильм «Перед судом истории». Где внимательный взгляд обнаруживает массу накладок. К примеру, в рассказе Шульгина по подписании «отречения» отсутствует важное лицо – тот, кто напечатал текст на пишущей машинке. «Отречение» возникает как из воздуха и исправляется чудесным образом без присутствия исполнителя. Фантазии Шульгина становятся чуть ли ни документом, хотя внимательный исследователь Сергей Мельгунов, проживший, а потом детально изучивший Февраль, неопровержимо доказал, что все мемуарные сочинения Шульгина – это плод его воображения, создающего иллюзию, а не воспроизводящего реальные факты.

Современная власть также тщательно обходит вопрос об «отречении», поскольку прямо наследует свою «легитимность» от коммунистического режима, образовавшегося воровским образом. Если этот режим является просто следствием антигосударственного мятежа, то он был незаконен. Следовательно, и очередная «экспроприация экспроприаторов» в 1991 году также была незаконной: вор у вора дубинку украл. Именно поэтому с такой поспешностью и массой нелепостей власть «разрешила» проблему «екатеринбургских останков», превратив всю процедуру научных экспертиз в фарс – фактически передав ее организацию заинтересованным лицам за рубежом. История, по задумке фальсификаторов, должна выглядеть примитивно: Царь отрекся, а большевики убили гражданина Романова. Преступление, таким образом, будет касаться только убийц, но не созданных в результате незаконного захвата власти органов управления, которые арестовали Царя, а потом отдали его в руки душегубов.

Внешне ситуация февраля-марта 1917 года выглядела так: в Петрограде начинаются волнения праздношатающихся солдат из запасных полков. Их никто не призывает к порядку, хаос нарастает. В думских кругах начинают говорить о необходимости «отречения». Гучков и Шульгин без всякой санкции каких-либо коллегиальных (самозваных) органов отправляются в Псков к Государю и на следующий день прибывают с текстом отречения. Тут же исполком Петросовета выносит решение об аресте отрекшегося Государя. И все это в течение недели!

Могли ли два думских завсегдатая добиться от Государя отречения? Могли ли истеричные телеграммы о беспорядках в Петрограде испугать Николая II, имевшего опыт подавления революции в масштабах страны? Да ни под каким видом! Можно с уверенностью сказать, что происходившее в Петрограде не имело к «отречению» никакого отношения. Просто два авантюриста исполнили необходимую сцену заготовленного спектакля. Кто-то же должен быть привезти «отречение»!