Читать онлайн «Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы». Страница 57

Красный карандаш следователя ринулся в бой, словно лентой алой крови отмечая строчки, пропитанные буржуазным духом:

«Я нахожу, что при создавшемся положении настоятельно необходимо спрятать возможно надежнее, например, в подвале кладовой, бо́льшую часть процентных бумаг и наиболее ценное из серебра. Часть денег и вещей лучше оставить, дабы иметь возможность, если уж понадобится, выбросить это на съедение товарищам, лишь бы отстали».

Довольный, что дело сдвинулось с мертвой точки, Соколов откинулся на спинку конфискованного барского стула, маленько передохнул от контрреволюционной переписки и принялся за третье, последнее письмо. Дата на нем проставлена: 10/23 апреля 1918 года. То есть писалось вскоре после Брест-Литовского мира с Германией. Следователь, в предвкушении новой порции контрреволюции, стал потирать руки: молодой писака наверняка обмолвился о своем недовольстве большевиками, которые отдали немцам остзейские провинции и еще какие-то свои территории. Даже эсеры, преданный делу революции народ, и те не удержались, им, видите ли, жалко стало русской земли, и они обозвали товарища Ленина немецким шпионом. Никакой политической дальнозоркости не проявляют, не в силах понять, что буквально со дня на день грянет мировая революция и весь мир будет наш. И этот, наверное, с их голоса поет…

Так и есть: «Граф Мирбах — хозяин Москвы, так его называют московские немцы в кавычках и без оных».

Немногим более часа понадобилось следователю Соколову, чтобы написать рапорт и закончить его кратким выводом, выдержанным в привычных революционных тонах: «Так как прилагаемые письма компрометируют власть Советов, то данная комиссия и предлагает отстранить от должности Николая Андреевича Никитского, как служащего в советском учреждении и не стоящего на платформе Советской власти».

Но в Московском революционном трибунале, ознакомившись с рапортом Соколова и антисоветскими цидулками Никитского, решили, что калязинский следователь излишне мягкосердечен. Ведь на что посягнул в письме к отцу этот молодой сочинитель? На народное серебро! И к чему он стремится, упомянув про надвигающийся голод? К всеобщей панике! Ведь на кого он намекает словами «немцы в кавычках»? На товарищей Ленина и Троцкого! Нет чтобы в письмах к старорежимному отцу убеждать его поверить в правоту пролетарского дела — ему интереснее насмехаться над рабоче-крестьянской властью. Посему, чтобы в следующий раз знал, о чем надо писать родителю непролетарского происхождения, постановили «за игнорирование Советской власти подвергнуть Никитского Н. А. тюремному заключению на три года».

Частная переписка в обществе «свободы, равенства и братства» перестала быть личным семейным делом. За неосторожное слово, доверенное родному человеку, можно было оказаться перед грозными лицами стражей революции, которым было наплевать и на свободу, и на равенство, и на братство.

По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 228

Комиссар Главного морского хозяйственного управления Дмитрий Александрович Виноградов, удивленный непомерно большими окладами членов коллегии Морского комиссариата на фоне всеобщего голода, запросил управляющего делами Совнаркома: утверждено ли это денежное довольствие, и если да, то каким постановлением?

Ответа он не получил, но зато получил выговор от товарища Альтфатера за обращение без спроса в Совнарком. Тогда комиссар Виноградов, искренне веривший в большевистский лозунг «Свобода, равенство, братство», заявил на очередном заседании возмущенным его поступком членам коллегии комиссариата, что разоблачит их через печать.

В ежедневной газете «Анархия» 23 мая 1918 года появилась его статья.

ВЫПОЛНЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ РЕФОРМ

Заставила меня взять в руки перо и набросать эти строки та несправедливость, которая творится в Комиссариате по морским делам. Состоя комиссаром финансовой счетной части Комиссариата, я вижу всю ту несправедливость коллегии Морского комиссариата и замечаю пристрастие членов коллегии к шелесту кредиток выше всяких идей народовластия и социальных реформ. Я пишу, основываясь не на слухах, а на данных, имеющихся у меня, и ниже привожу копию протокола.

Протокол заседания верховной морской коллегии от 27 февраля 1918 года, № 21

Слушали: Доклад 2-го помощника морского министра об установлении содержания членам коллегии Морского комиссариата применительно к 32-му разряду расписания окладов содержания служащим в морском ведомстве.

Постановили: Утвердить с введением в силу 1 февраля 1918 года старого стиля.

Подписали: Вахрамеев, Сакс, Раскольников.

Со вниманием прочитав сей протокол, каждый из читателей увидит всю безалаберщину, творящуюся в социальном строительстве Российской Советской республики. Его удивит то, что помощник министра адмирал Максимов является докладчиком тем членам коллегии, которые увеличивают себе содержание. Интересно знать, что думали те три ослиные головы, когда слушали доклад бывшего адмирала об увеличении им содержания до 1117 руб. 33 коп., а в настоящее время 15 000 руб. в месяц? Да, они слушали и ухмылялись и, потирая руки, про себя говорили, что, дескать, «мы, получая провизию по портовой цене, поживем в роскоши, получив такое огромное жалованье, а Феденька с Ванечкой [Федор Федорович Раскольников (1892–1939) и Иван Иванович Вахрамеев (1885–1965)] купят своим Мусенькам по хорошей брошке».

Это пресловутое постановление будет историческим документом будущих времен, и я уверен, что ни один из старожилов не запомнит таких постановлений царских сановников, и не было и не будет таких случаев ни в одной монархической стране, ибо это только возможно для ставленников Ленина и Троцкого.

Я, как представитель матросских масс и народный контроль, протестовал по поводу несправедливого действия коллегии и апеллировал в управление делами Совнаркома, за что получил выговор от членов коллегии.

Далее. Член коллегии Вахрамеев поставил свою супругу Наденьку секретарем при коллегии и притом положил небывалый оклад содержания. И вышло очень хорошо: жить вместе, служить вместе и деньги класть вместе (а их в получку 2127 руб. 33 коп.). И хорошо за народные гроши бесплатно занимать два номера в гостинице «Красный флот». Пример Вахрамеева заразил и других чиновников Морского комиссариата, и много жен служат в Морском комиссариате, которые могли бы существовать на средства мужей, и на их места могли бы поступить гибнущие от голода люди.

Наивный Виноградов не понимал, что канули в Лету царские чиновники, но наступила эпоха так называемых народных чиновников, готовых ради своего благосостояния выпить последнюю кровь из народа. За свое непонимание и поплатился. Через день после выхода газеты с его статьей, он, до этого проживавший бесплатно в гостинице «Красный флот», получил счет с требованием уплатить деньги за проживание в казенной квартире за последние тридцать пять суток. Зав. хозяйством гостиницы Лапин заявил, что таково постановление коллегии комиссариата, членов которой он раскритиковал. А к вечеру того же дня по ордеру, подписанному Заксом, ВЧК арестовала «бывшего комиссара Виноградова», заодно тщательно обыскав его квартиру: нет ли еще какой крамолы о народных комиссарах?

Отдел по борьбе с должностными преступлениями ВЧК начал вести следствие по делу большевика Виноградова, которого в дни Октябрьской революции матросы линейного корабля «Республика» командировали в Петроград заседать в Военно-морском революционном комитете, но который меньше полугода сумел продержаться на должности чиновника советской эпохи.

Революционное прошлое обвиняемого «в спекуляции и саботаже» бывшего кронштадтского матроса спасло его от тюрьмы. Трибунал постановил «дело производством прекратить за отсутствием состава преступления». Но революционную Москву, в которую уже переехало из Петрограда большевистское правительство, вольготно разместившееся в лучших особняках города, не в меру щепетильному бывшему комиссару пришлось покинуть. Оставшийся свой век Виноградов тихо коротал на родине, в деревне Редькино Емельяновской волости Старицкого уезда Тверской губернии.

По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 326.

Викентий Петрович Петров, еще в июле 1914 года в возрасте 20 лет призванный на военную службу, не отсиживался в тылу, отчего и дослужился через два года до офицерского чина и возглавил пулеметную команду. Воззрения бывшего типографского наборщика были весьма революционны, и Октябрьскую революцию он принял с восторгом. Однако нелепая сумятица 1918 года, когда все друг друга грабили и фронтовые дезертиры становились красными командирами, пришлась боевому офицеру не по нраву, и он решил хотя бы временно перебраться на спокойное житье в Швейцарию, где его брат учился в Политехническом институте.