Читать онлайн «Кто и как изобрёл еврейский народ». Страница 62

Центральная роль женщин в распространении иудаизма указывает, возможно, на существование особой женской заинтересованности в насаждении новой системы супружеских отношений, включавшей сложные правила ритуальной чистоты вместо повседневных языческих практик. Впрочем, ее можно объяснить и проще — женщинам не нужно было проходить обряд обрезания, отталкивавший многих мужчин-прозелитов. Кроме того, во II веке н. э. император Антоний Пий (Antonius Pius, 86-161) отменил декрет Адриана, запрещавший проведение этого обряда, и разрешил евреям производить обрезание своим детям. Однако, желая остановить приток новообращенных, он оставил в силе запрет обрезать младенцев нееврейского происхождения. Это была дополнительная причина, по которой наряду с прозелитами, то есть теми, кто полностью переходил в иудаизм, существовала еще одна (промежуточная) категория людей, называвшихся «богобоязненными». По-видимому, это термин восходит к библейскому выражению «боящиеся Бога» (sebomenoi по-гречески и metuentes на латыни)[310].

Именно эти люди, по существу, полупрозелиты, и населяли все более расширяющуюся периферию иудейского мира. Они участвовали в культовых церемониях и собирались в синагогах, однако исполняли далеко не все религиозные заповеди. Флавий неоднократно упоминает таких полупрозелитов и, в частности, называет Поппею, жену императора Нерона, «богобоязненной». Кроме того, этот термин появляется в многочисленных надписях, найденных в развалинах синагог того времени и в римских катакомбах. Новый Завет также подтверждает массовое присутствие в иудейской среде полупрозелитов: «В Иерусалиме же находились Иудеи, люди набожные, из всякого народа под небом» (Деяния апостолов 2: 5). Прибыв в Антиохию, Павел вошел в синагогу в разгар субботы и начал свою проповедь следующими словами: «Мужи Израильтяне и боящиеся Бога! Послушайте...» (Деяния апостолов 13: 16). Если кто-то из его слушателей и удивился такому разграничению, последующие слова разъяснили его смысл: «Мужи братия, дети рода Авраамова и боящиеся Бога между вами! Вам послано слово спасения сего» (Деяния апостолов 13: 26). Далее текст рассказывает, что «когда же собрание было распущено, то многие Иудеи и чтители Бога, обращенные из язычников, последовали за Павлом и Варнавою» (Деяния апостолов 13:43). На следующей неделе разгорелся конфликт между ревностными иудеями и двумя удачливыми апостолами, вследствие чего «иудеи, подстрекнув набожных [богобоязненных] и почетных женщин и первых в городе людей, воздвигли гонение на Павла и Варнаву и изгнали их из своих пределов» (Деяния апостолов 13: 50). Далее миссионеры сообщают, что, прибыв в македонский город Филиппы, они «разговаривали с собравшимися там женщинами. И одна женщина из города Фиатир, именем Лидия, торговавшая багряницею, чтущая Бога...» дала себя убедить и приняла христианство вместе со всей семьей (Деяния апостолов 16:13-14)[311].

Именно в «серой области» между колеблющимся язычеством, частичной приверженностью иудаизму и полным его принятием прокладывало себе дорогу христианство. На широкой волне поднимающегося иудейского монотеизма и расцветших вокруг него многообразных синкретических культов сформировалось новое, более открытое и гибкое вероучение, умевшее достойно принять каждого, кто обратился к нему. Поистине удивительно, до какой степени последователи Иисуса, авторы Нового Завета, осознавали характер различий между двумя миссионерскими моделями, жестоко соперничавшими, но постепенно все дальше уходившими друг от друга. В Евангелии от Матфея мы находим высказывание, свидетельствующее не только об иудейских миссионерских устремлениях, но и о пределах их возможностей: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя бы одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас» (Евангелие от Матфея 23: 15)[312].

Вне всяких сомнений, налицо критическое замечание опытного проповедника в адрес сковывающего своими предписаниями культа, от которого он начал отдаляться. Эти новые проповедники гораздо лучше распознали эмоциональные проблемы пошатнувшегося политеистического мира и потому могли предложить ему более удобную и изысканную «операционную систему», также ведущую к монотеистическим высотам.

Следует спросить: что думали их конкуренты, более традиционно настроенные представители иудейской духовной элиты, об иудейском миссионерстве и расширении иудейского мира?

Мы уже видели, что на протяжении целой эпохи — от иудейско-эллинистических авторов II века до н. э. до Филона Александрийского в начале I веке н. э., — распространение иудаизма не только всячески приветствовалось, но и было «сверхзадачей» произведений этих писателей. Их сочинения следует рассматривать как прямое развитие идей, появляющихся уже в некоторых библейских пластах конца персидской эпохи. В той же мере можно трактовать христианскую литературу как прямое продолжение иудейско-эллинистического литературного корпуса. Именно интеллектуальный космополитизм, возникший благодаря синтезу иудейского монотеизма и эллинизма, подготовил почву для павлианской революции, в корне изменившей культурную морфологию античного мира.

Но если пространство между Сионом и Александрией породило универсальную религию, то на территории, простиравшейся между Иудеей и Вавилоном, сформировался фарисейский иудаизм, определивший религиозные принципы и культовые правила для последующих поколений иудеев. Ученые, которых со временем станут называть сначала мудрецами, а позднее таннаями (если речь идет о соавторах Мишны) и амораями (соавторов Талмуда), еще до разрушения Храма приступили к сооружению наковальни, на которой будет закалена стальная вера упрямого меньшинства, сумевшего выстоять, вопреки всем трудностям, в окружении гораздо более мощных религиозных цивилизаций. Тем не менее было бы ошибкой приписывать этому меньшинству «врожденный» отказ от прозелитизма и распространения иудейской религии. Хотя в ходе болезненных взаимоотношений между фарисейским иудаизмом и павлианским христианством в конечном счете внутри первого возобладали изоляционистские тенденции (особенно в крупных культурных центрах средиземноморского, а затем и европейского мира), страсть к миссионерству угасла совсем не скоро.

Часто цитируемый афоризм рава Хелбо, произнесенный, по-видимому, в начале IV века н. э.: «Тяжелы прозелиты для Израиля словно чесотка» (Йевамот 476) — никоим образом не отражает позицию Талмуда по вопросу о прозелитах и принятии иудаизма иноплеменниками. Ему можно противопоставить не менее определяющее и, по всей вероятности, более раннее высказывание рава Элазара: «Лишь для того рассеял Святой, благословен Он, Израиль среди народов, чтобы к нему присоединились прозелиты» (Псахим 876). Другими словами, тяготы «диаспоры» и оторванность от Святой земли потребовались лишь для того, чтобы иудейская религиозная община пополнилась новыми адептами и укрепилась. Между этими двумя полюсами находится широкий спектр самых различных мнений, отражающий как революционные перемены, произошедшие в первые века новой эры, так и персональные склонности законодателей.

Трудно точно датировать утверждения мудрецов и мидраши, вошедшие в Галаху. Можно предположить, что афоризмы, негативно трактующие прозелитизм, были сформулированы преимущественно в эпохи притеснений, восстаний и гонений, а в периоды более спокойных отношений с властями торжествовали тенденция к открытости и стремление к экспансии. Тем не менее чрезвычайно осторожный подход к прозелитизму был обусловлен не столько сопротивлением язычников, сколько распространением христианства, воспринимавшегося как вопиющая ересь. Окончательная победа христианства в IV веке н. э. навсегда охладила иудейский миссионерский пыл в основных культурных центрах, а впоследствии породила стремление вытравить из истории саму память о нем.

Мишна, оба Талмуда и мидраши изобилуют высказываниями и дискуссиями, единственное назначение которых - убедить широкие слои иудейских общин принимать в свои ряды прозелитов и относиться к ним как к равным. Немало галахических постановлений были приняты лишь для того, чтобы пресечь изоляционистские социально-идентификационные тенденции, присущие любой общественной структуре, принимающей в свою среду новых членов.

Свидетельство о том, что обращение в иудаизм широко практиковалось в период таннаев, можно найти в книге «Песнь Песней Раба» (комментарий к библейской «Песне Песней»): « Когда мудрец проповедует, обращается множество прозелитов ». В разделе Мидраш Раба, посвященном книге «Экклезиаст», обнаруживается еще одно свидетельство массового притока новообращенных: «Все реки текут в море, но море не переполняется. Так все прозелиты приходят к одному лишь Израилю, и никогда не убывает число его сынов». Существует немало сходных изречений, подчеркивающих стремление многочисленных язычников перейти в иудаизм.