Читать онлайн «Секретные бункеры Кёнигсберга». Страница 55

Шли очень долго, буквально выбились из сил. Трончинский даже в сердцах бросил свой чемодан в придорожную канаву… „На кой он мне, черт!“ — говорит. Делать нечего. Я спустился вниз, чемодан Трончинского достал и крепко-накрепко привязал его брючным ремнем к своему чемодану. Так мы и дотащились до городской комендатуры, которая располагалась в большом сером здании на Хаммервег[164]…»

Несмотря на то что было раннее утро, комендант — молодой боевой генерал, недавно оказавшийся в роли «хозяина города», — был на месте. Он приветливо встретил прибывших, напоил их чаем, даже рассказал о том, что в этом самом кабинете весной 1945 года допрашивали командующего немецкой группировкой в Кёнигсберге генерала Ляша. Комендант распорядился через своего адъютанта о предоставлении гостям комнаты в офицерской гостинице на улице Гарденбергштрассе[165], совсем недалеко от комендатуры.

В сопровождении капитана-артиллериста, которому генерал поручил опекать «представителей искусства», Кучумов с Трончинским быстро добрались до гостиницы. Этот район города казался не столь разрушенным. Здесь в Амалиенау[166] было много больших домов, роскошных вилл, сохранились даже вывески магазинов и афишные тумбы. Волна переименований только еще поднималась, так что кое-где можно было увидеть курьезные названия типа «Пищепромовская улица», что тут же обратно переводилось на немецкий как «Продуктенштрассе».

Первый день прошел в хлопотах, связанных с размещением, оформлением необходимых документов в разных учреждениях города. А на следующее утро Анатолий Михайлович и Станислав Валерианович в сопровождении офицера из комендатуры отправились в замок. Путь их лежал через центр города, представлявший собой сплошные развалины.

Из воспоминаний А. М. Кучумова.

Диктофонная запись. Август 1990 года

«…Мы шли к замку. Был очень сильный ветер, особенно почему-то на Штайндамме. С изуродованных крыш домов летела черепица и поэтому нам приходилось идти по середине улицы. А там — машины, одна за другой. Вот так, шарахаясь, и шли…

Штайндаммская кирха была полуразрушена, колокольня отсутствовала… На тротуаре лежал громадный слегка покореженный циферблат башенных часов с золочеными цифрами… Около кирхи — какой-то бетонированный водоем и памятник из серого камня: солдат, обнимающий плачущую женщину…»

Скелеты зданий на бывшей Кантштрассе[167] сохраняли призрачное великолепие своих фасадов, как будто это были декорации гигантского театра абсурда. Живописные развалины почтамта, покрытые копотью готические формы Альтштадтской кирхи, руины Росгартенской кирхи, классическая архитектура двух некогда величественных зданий на Мюнцплатц. И над всем этим возвышалась громада Королевского замка.

Конечно, первое, что намеревались осмотреть Кучумов и Трончинский — это Большой орденский зал, где в 1945 году Брюсов обнаружил остатки сгоревшей Янтарной комнаты. Обогнув нагромождение развалин, они прошли вдоль северной части замка по улице, еще не очищенной от громадных куч щебня и перегороженной в самом начале высокой баррикадой. Поваленные и искореженные фонарные столбы, сгоревший остов трамвая с чудом сохранившейся на боку рекламой яблочного сока, ржавая афишная тумба с раскисшими обрывками каких-то объявлений… За углом, там, где высилась семиугольная башня Хабертурм, открылась площадь, с одной стороны которой находилось здание Имперского банка, сильно пострадавшее во время штурма, а с другой — восточное крыло Королевского замка со старинными въездными воротами посередине. Анатолий Михайлович разглядел прямо над аркой дату постройки, изображенную римскими цифрами — MDXXXII[168], и лаконичную надпись по-латыни: «Turns fortissima nomen domini», что Станислав Валерианович перевел как «Имя Господа — сильнейшее оружие».

Двор был пустынен. Все сооружения замка по его периметру казались вымершими. Черные глазницы окон и арок, проломов и пробоин в сочетании с кое-где сохранившимися сугробами снега производили жуткое впечатление. И только стоявший около одного из подъездов «студебеккер» свидетельствовал о том, что среди зловещих развалин присутствует жизнь и какое-то движение: по-видимому, хозяйственники одной из воинских частей собирали среди хлама остатки того, что могло еще послужить, — посуду, столовые приборы, бутылки из толстого зеленого стекла… Как потом оказалось, замок не был столь уж необитаемым: одну из уцелевших комнат облюбовало себе подразделение дорожно-эксплуатационного батальона.

Поднявшись по ступенькам портала, некогда украшавшего северное крыло замка с внутренней стороны, Кучумов с Трончинским попали прямо на тот этаж, где находились основные орденские помещения — так называемые покои Великого магистра, Маршальские покои и ремтер, капелла Святой Анны и Фирмария[169]. В залах с огромными стрельчатыми окнами был собачий холод. Ветер продувал насквозь, а пол, усеянный обломками и мусором, был покрыт, особенно в углах каменных стен, толстым слоем слежавшегося грязного снега. Стены и сводчатый потолок были в крупных трещинах и черной копоти. Под ногами хрустело стекло.

Из книги А. М. Кучумова и М. Г. Воронова

«Янтарная комната». Москва, 1989 год

«…При тщательном просмотре всего слоя гари и мусора на каменном полу Большого Орденского зала, где якобы сгорела Янтарная комната, были обнаружены кусочки золоченого левкаса[170], большое количество мебельных пружин и железных оковок старых немецких шкафов, из чего можно было сделать вывод о том, что в этом зале находилась и сгорела мебель Кайзерлинга[171].

Около входа в зал с наружной лестницы в слое гари были найдены три совершенно перегоревшие, обесцветившиеся мозаичные картины. По профилю бронзовых рам и чеканным виньеткам, украшенным камнями на углах, удалось установить, что это были флорентийские мозаики работы XVIII века из Янтарного зала…»

Многие годы спустя, вспоминая подробности того дня, Анатолий Михайлович рассказал мне, как бегло осмотрев зал, обратил внимание на слежавшуюся кучу золы справа от входной двери. Среди золы и пепла были отчетливо видны обуглившиеся доски, составлявшие, по-видимому, когда-то упаковочный ящик. Он стал осторожно очищать это место от грязи и увидел такое, от чего у него потемнело в глазах. Под трухой сгоревшей древесины лежало хрупкое панно флорентийской мозаики — элемента убранства Янтарной комнаты. Как известно, эти изящные инкрустации из цветных камней украшали ее центральные панели и представляли собой аллегорические картины, символизирующие пять чувств человека — вкус, зрение, слух, осязание и обоняние. И вот сейчас творение художников Флоренции, некогда сверкавшее яркими красками, лежало в груде мусора, обесцвеченное, деформированное, потускневшее. И хотя в потрескавшемся изображении на панно можно было узнать один из сюжетов, стало ясно, что это фактически только жалкий след прежнего великолепия. Едва Анатолий Михайлович попробовал приподнять панно, оно рассыпалось на мелкие кусочки, а шифер, служивший основой для мозаики, образовал кучки пепла, который сразу же стал разноситься сквозняком по всему залу. Под первым панно лежало второе, точно в таком же состоянии, затем третье, уже почти полурассыпавшееся. Чудесные флорентийские мозаики, исполненные по эскизам итальянского художника Джузеппе Дзокки в середине XVIII века, исчезли навсегда.

Разгребая золу, Анатолий Михайлович нашел несколько кусков бронзовых рамок, служивших оправой для мозаики. Все было каким-то скрюченным, обожженным, оплавленным. Чудом сохранились чеканные латунные виньетки с растительным орнаментом, располагавшиеся в углах рам. Но и они были покрыты копотью и совершенно потеряли свой прежний вид. Бережно завернув их вместе с россыпью потускневших осколков мозаики в кусок материи, Анатолий Михайлович положил находки в вещмешок. Похоже, что они были единственным материальным свидетельством гибели Янтарной комнаты. Кстати говоря, и эти находки ожидала печальная судьба.

Из воспоминаний А. М. Кучумова.

Диктофонная запись. Август 1990 года

«…Когда мы вернулись в Ленинград, Трончинский попросил меня привезти ему найденные в Кёнигсберге остатки флорентийских мозаик Янтарной комнаты для того, чтобы показать их своему начальству. Я привез ему жалкие остатки в небольшой картонной коробочке…

Спустя некоторое время Трончинский ушел в отпуск, оставив обгоревшие куски мозаичных панно в книжном шкафу. По-видимому, в его отсутствие уборщица, наводившая порядок в рабочем кабинете, посчитала кучку серых камешков и закопченных металлических предметов никому не нужным мусором и из благих побуждений, естественно, выбросила находки…»