Читать онлайн «Европейский фашизм в сравнении: 1922-1982». Страница 30

Со времени захвата власти Муссолини социалистические и коммунистические теоретики фашизма неоднократно пытались объяснить возникновение и структуру фашизма с помощью критериев, извлеченных Марксом и Энгельсом из анализа бонапартистского режима Наполеона III во Франции[151]. Они доказывали, что фашизм, подобно бонапартизму, пришел к власти в ситуации равновесия классовых сил, когда буржуазия была уже неспособна, а пролетариат оказался еще неспособным взять и удержать власть. В этой ситуации партии и круги, связанные с буржуазией, отказались от политического управления в пользу исполнительной власти, чтобы надежнее закрепить свою социальную власть – власть над средствами производства. Осуществляя это политическое управление, контролируемая фашистами исполнительная власть стала в значительной мере независимой и поднялась над всеми классами.

Мы не можем входить здесь в подробности такой интерпретации фашизма, ориентирующейся на теорию бонапартизма. Мы решительно отклоняем даже во многом реалистическую попытку Августа Тальгеймера отождествить фашизм с бонапартизмом; но все же следует отметить некоторые прямо бросающиеся в глаза параллели и черты сходства между фашистским и бонапартистским режимом. Во всяком случае, первая французская империя, и в особенности вторая, были попытками сдержать и преодолеть революцию революционными средствами. Бонапартистской системе Наполеона I и Наполеона III удалось интегрировать большие, главным образом крестьянские, массы и противопоставить их революционному движению, а это движение, в свою очередь, умиротворить репрессиями и также методами интеграции. Например, Наполеон III умел добиваться плебисцитарного согласия, проводя социальные улучшения, а в первое время стремился отвлечь внимание от внутренних общественных проблем видимостью внешних успехов. В целом, таким образом был подготовлен и проведен переход от аграрного общества к массовому индустриальному обществу, проходивший во Франции медленно и с запозданием, но без значительных общественных беспорядков. Более поздний фашизм принял за образец эти амбивалентные репрессивно-интеграционные методы господства, выработанные бонапартизмом. Хотя контрреволюции, прошедшие под знаком бонапартизма, снова и снова устранялись революциями снизу (1830, 1848, 1870), бонапартистская традиция во Франции уцелела, дополнив и отчасти заменив собой революционную традицию.

Это проявилось в 1887—1888 годах, когда во время экономического и политического кризиса республики генерал Буланже, применивший антипарламентские и плебисцитарные методы, сумел выиграть выборы как раз во многих промышленно развитых местностях Франции[152]. Хотя «кризис Буланже», в котором Фридрих Энгельс усматривал уже новый, «третий период бонапартизма», не привел к гибели республики, он показал правым и монархическим силам Франции, как можно успешно бороться с ненавистными им революционными традициями Франции с помощью идеологий, особенно действующих на массы как раз вследствие их революционного происхождения. Таковы были идеологии национализма, обращенного в прошлое реакционного антикапитализма и особенно антисемитизма, проявившего во время «дела Дрейфуса» в конце 19 века свою способность к мобилизации масс и вместе с тем свою поляризующую силу.

В 1899 году, на вершине «дела Дрейфуса», эти идеологические течения были восприняты и использованы организацией, ставившей себе, наряду с националистическими и антисемитскими, также некоторые антикапиталистические и даже синдикалистские цели. Это была «Аксьон Франсэз» («Французское действие», «Action Francaise»), имевшая в лице Шарля Морраса выдающегося идеолога, а в качестве партийной силы – «Королевских молодчиков» («Camelots du Roi»), готовых добиваться политических целей также и насильственным путем. В организационном и идеологическом отношении «Аксьон Франсэз» была предшественницей многих черт будущего итальянского фашизма[153]. Фашистские движения, возникавшие во Франции с 20-х годов, были не только родственны «Аксьон Франсэз» и составляли в идеологическом отношении ее прямое продолжение – они были связаны с ней также в конкретно-историческом смысле и даже персонально, так что «Аксьон Франсэз» была не просто предшественницей фашизма. Но хотя вследствие этого во Франции можно было ожидать быстрого и успешного развиаия фашизма, ничего подобного не произошло. Это объясняется экономическими, социальными и политическими условиями, сложившимися во Франции после 1918 года.

Ввиду роста мировой экономики и благодаря немецким репарациям французская промышленность смогла быстро восполнить военные потери и преодолеть трудности перехода от военного хозяйства к мирному[154]. Если в 1920 году промышленное производство достигало лишь 67% довоенного уровня, то в 1924 году этот показатель поднялся до 114%, а в 1930 году до 133%. В тот же период происходили модернизация методов производства и процесс концентрации в экономике. Впрочем, сельскохозяйственное производство росло значительно медленнее. В областях к югу от Луары трудно было не заметить признаков медленно нараставшего аграрного кризиса. Послевоенная инфляция, с которой удалось справиться лишь в 1926 году, также указывала на кризисную структуру французской экономической системы. Поскольку немецкие репарации пришлось использовать главным образом для оплаты французских военных долгов Англии и США, их нельзя было употребить на весьма необходимую фундаментальную модернизацию французской промышленности и сельского хозяйства.

Общественные отношения во Франции сначала проявляли лишь потенциальные кризисные тенденции. Это касалось еще не затронутой, а тем более не решенной проблемы перенаселенности деревни в южных и средних регионах. Но больше всего это относилось к социальному положению промышленных рабочих. Хотя еще в 1918 году они получили коллективные договоры и восьмичасовой рабочий день, закон о социальном страховании не соблюдался, не было также удовлетворено требование рабочих об оплате отпусков.

Относительное отставание французского социального законодательства по сравнению с германским объяснялось тем, что левые были здесь ослаблены внутренними конфликтами, тогда как правые партии, соединившиеся в «Национальный блок» («Bloc National»), получили на выборах в ноябре 1918 года 137 мест из 613.

Социалистическая партия, получившая на этих выборах лишь 68 мест в парламенте, на своем конгрессе в Туре в 1920 году раскололась[155]. Ее левое крыло, имевшее на этом конгрессе большинство в 3 000 делегатов против 1 000, представлявших внутрипартийную оппозицию, образовало новую Коммунистическую партию Франции («Parti Communiste Francais»), присоединившуюся к коммунистическому Третьему Интернационалу. Меньшинство создало под руководством Леона Блюма новую социалистическую партию, которой вскоре удалось вытеснить коммунистов из их ведущего положения. На парламентских выборах 1932 года социалисты получили 98 мест, тогда как коммунисты смогли послать в парламент лишь 10 депутатов. Вопреки всей революционной риторике, реформистски настроенная Всеобщая конфедерация труда (ВКТ, «Confederation Generale du Travail») тоже сумела сохранить свое ведущее положение по отношению к отколовшейся коммунистической «Унитарной всеобщей конфедерации труда» («Confederation Generale du Travail Unitaire»). Обе профсоюзных организации, которым противостояли еще христианские профсоюзы, снова соединились в 1936 году под знаком Народного фронта.

Правые партии, правившие с небольшими перерывами (кабинет Эррио, 1924—1925) до 1932 года, могли воспользоваться относительной слабостью левых во внутриполитической области, а также тем, что «наследственный враг» – Германия – был не только побежден, но и надолго ослаблен. Поэтому агитация крайне правых не имела вначале больших шансов. «Аксьон Франсэз» в значительной мере утратила свое влияние, достигнутое в 1914 году. Здесь сыграло свою роль осуждение папой Пием XI галликанской идеологии «Аксьон Франсэз», то есть доктрины независимости французской церкви от Рима. Из-за этого запрета, последовавшего в 1926 году, «Аксьон Франсэз» потеряла не только поддержку французского клира, но и многих своих консервативно-католических членов Еще важнее оказался тот факт, что некоторые лица и группы отвергли по-прежнему монархические установки «Аксьон Франсэз» и начали ориентироваться на более современный и действенный образец итальянского фашизма[156].

К ним принадлежал Жорж Валуа, член «Аксьон Франсэз» и националистическо-синдикалистского «Кружка Прудона» («Cercle Proudhon»). B 1925 году он вышел из «Аксьон Франсэз», чтобы основать свой собственный боевой союз «Фасции» («Faisceaux»), который не только по названию, но и по своей идеологии и политической практике полностью подражал итальянским «fasci». Валуа выступал за объединение фронтовиков и производителей под знаком национального социализма, что должно было привести к преодолению классовой борьбы и международного марксизма. Он упорно, но в конечном счете не особенно успешно пытался приобрести сторонников также среди рабочих. Его организация занимала промежуточное положение между боевым союзом и политической партией. Если в недолгий период левого правительства Эррио организация Валуа имела еще некоторый успех, то новая победа правых под руководством Пуанкаре прямо и косвенно привела к поражению «Фасций», вызывавших с самого начала яростную враждебность «Королевских молодчиков» из «Аксьон Франсэз». Валуа извлек отсюда урок: увидев, что его движение неспособно конкурировать с крайне правой политикой вроде политики Пуанкаре, он решил усилить «левые» черты своей программы. Он соединял это с усиливавшейся критикой фашизма, которому он теперь ставил в вину реакционность его принципов, и с отчетливым отказом от антисемитизма. Во время Второй мировой войны Валуа, превратившийся из фашиста почти в антифашиста, погиб в немецком концентрационном лагере[157].