Читать онлайн «Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом». Страница 84

В рассматриваемый период появилась новая форма церковных музеев – древлехранилища (до этого традиционно приходские храмы и монастыри хранили древности в своих ризницах). Первые древлехранилища возникли при духовных академиях: Киевской (1872), Петербургской (1879) и Московской (1880). Большинство церковных музеев было создано на рубеже XIX – ХХ веков при церковно-археологических обществах и при православных братствах[1026]. Целью церковных музеев было «собирание местных исторических памятников и развитие в местном обществе, и особенно в среде духовенства и духовных воспитанников, археологического интереса и знаний»[1027]. Музеи занимались собиранием, изучением, охраной церковных памятников древности, популяризацией историко-археологических знаний. Для централизации церковных музеев в 1914 году при Синоде была учреждена Архивно-археологическая комиссия.

Интерес к культурному наследию проявился и в росте посещаемости музеев. Так, например, число посетителей музеев Академии наук с 1857 до 1877 год выросло с 10 до 70 тысяч, а Румянцевский музей на следующий год после перевода в Москву посетило 42 тысячи человек[1028]. Посещаемость местных музеев почти никогда не опускалась ниже тысячи человек в год в пореформенный период и постоянно росла (скачок посещаемости, по наблюдениям Д.А. Равикович, пришелся на 1900-е годы). Например, посещаемость Иркутского музея выросла с 1764 человек в 1885 году до 30 тысяч человек в 1907 году. Среди посетителей преобладали мужчины, к 1910-м годам процент женщин заметно вырос; в некоторых музеях женщины составляли около трети посетителей. Музеи расширяли аудиторию за счет малоимущих слоев населения, для которых в воскресенья и праздники предлагалось льготное или бесплатное посещение. Так, например, Румянцевский музей в 1911 году бесплатно посетили 79 464 человека, а заплатили за вход всего 15 805 человек. На популярность музеев влияли различные события в стране. Так, например, рост ежегодного посещения Морского музея с 4701 до 61 916 человек в 1900–1916 годах был обусловлен не только проведением специальных экскурсий для военных чинов[1029], но и интересом общества к военной проблематике в годы Русско-японской и Первой мировой войн. Состав посетителей различался в зависимости от музея. Так, например, Исторический музей сравнительно мало интересовал учащихся и рабочих[1030], которые преобладали среди посетителей большинства центральных и всех местных музеев, где реже бывали представители других городских сословий.

Благодаря проведению экскурсий, народных чтений местные музеи заняли нишу организаций внешкольного образования[1031]. При некоторых музеях (например, при Московском политехническом, Нерчинском, Минусинском и др.) создавались образовательные отделы. После первой революции 1905 года музеи включились в политическое просвещение народа. Например: Политехнический музей предоставлял аудитории для монархистов, либералов и социал-демократов, в Историческом музее выступали преимущественно члены монархических организаций, Музей содействия труду Московского отделения Русского технического общества, занимавшийся пропагандой профсоюзного движения, сотрудничал с социал-демократами[1032].

В начале XX века происходило дальнейшее развитие форм мемориализации культурного наследия: были созданы Санкт-Петербургский и Московский археологические институты[1033], организовывались экспедиции[1034], увеличилось число фрагментарных реставраций[1035], появлялись новые музеи, росла их посещаемость (прежде всего, за счет учащихся), проводились исторические выставки. Возникают новые общественные организации в сфере охраны культурного наследия.

Императорской археологической комиссии, созданной в 1889 году, так и не удалось полностью сосредоточить в своих руках охрану культурного наследия, поскольку законодательное регулирование не распространялось на памятники, находящиеся в частном владении. Кроме того, в этой сфере сохранялась и ведомственная разобщенность: церковные памятники по-прежнему находились в ведении Синода, музейные учреждения и археологические общества подчинялись различным инстанциям. В деле изучения культурного наследия продолжала обширную работу Императорская академия наук (подчиненная министерству народного просвещения). Технико-строительный комитет МВД, сотрудники которого не обладали достаточными знаниями, по-прежнему собирал сведения о памятниках (в 1901 году было учтено 4108 памятников) и выдавал разрешения на их ремонт[1036]. Однако дело здесь обстояло далеко не во всем благополучно. Поэтому в 1906 году при участии общественных организаций создается проект «Положения об охране древностей», в котором впервые появляются уголовно-правовые запреты на разрушение памятников[1037]. Текст положения отражал стремление отдельных ведомств и общественных организаций к централизации системы охраны памятников, но проект не получил поддержки Государственной думы.

Тенденция к объединению и централизации разрозненных общественных усилий проявилась и в музейной сфере. В 1912 году Предварительный музейный съезд определил программу Первого музейного съезда, назначенного на 1915 год[1038]. Участники Предварительного съезда в своих выступлениях неоднократно обращали внимание на необходимость централизации музейной сети, унификации музейной деятельности, более четкой специализации и профилизации музеев.

Эта модель отношения к культурному наследию тяготела к научному, позитивистскому восприятию памятников, который в конце XIX века стал ассоциироваться с «археологическим подходом». Данный подход ярче всего проявился в стремлении к онаучиванию исследовательской, реставрационной практики и музейной деятельности.

Последняя по времени модель отношения к культурному наследию сложилась в начале ХХ века. Для нее характерно особое

внимание к художественным, эмоционально воспринимаемым характеристикам сооружений. Не к иконографии формы, это было и прежде, а к особенностям ее воплощения, «почерку» эпохи, проявляющему себя в нюансах архитектурной пластики, графики, колорита[1039].

Одним из видных сторонников такого отношения к культурному наследию стал в 1910-е годы Н.К. Рерих. В эссе «По старине» он писал:

Мы признали значительность и научность старины; мы выучили пропись стилей; мы даже постеснялись и перестали уничтожать памятники древности… Мне приходилось слышать от интеллигентных людей рассказы о странных формах старины… о трактовке перспективы, о происхождении форм орнамента, о многом будут говорить, но ничего о красоте живописной, о том, чем живо все остальное… Посмотрим не скучным взором археолога, а теплым взглядом любви и восторга… Дело памятников старины может вестись очень научно… и все-таки в нем может не быть духа живого… В художественном понимании дела старины есть много не укладывающегося в речи… что можно воспринимать только чутьем[1040].

Позицию Н.К. Рериха поддерживали тогда и некоторые авторитетные критики, и сами творцы культуры – В.Я. Курбатов, С.К. Маковский, А.В. Щусев, и мыслители, писавшие об «эстетике истории» (Д.В. Философов), «чувстве истории». Ряд энтузиастов объединился в начале ХХ века вокруг культурных начинаний, связанных с журналами «Мир искусств» и «Аполлон» (А.Н. Бенуа, С.П. Дягилев и др.)[1041]. Особую роль для пере оценки актуальной художественной, а не просто историко-культурной значимости наследия прошлого сыграла уже накануне Первой мировой войны деятельность журналов «Старые годы», «Столица и усадьба», «Зодчий» и др.[1042]. Одним из главных идейных вдохновителей этих проектов был тесно сотрудничавший с Эрмитажем и Институтом истории искусств графа В.П. Зубова барон Николай Николаевич Врангель (1880–1915)[1043], которого поддерживали издатель П.П. Вейнер, историк культуры Петербурга Г.К. Лукомский, художник Е.Е Лансере и др. Эти инициативы были непосредственно связаны также с деятельностью Музея Старого Петербурга (начал работать с 1907 года[1044]) и петербургского Общества защиты и сохранения памятников искусства и старины (с филиалами в Туле, Орле, Казани, Вильно, Ярославле и других городах). Общество было создано в 1909 году во главе с великим князем Николаем Михайловичем при ближайшем участии Николая Врангеля, Николая Рериха, Александра Бенуа и других защитников и любителей старины (в том числе из числа активно работающих деятелей искусства, а не только специалистов) – как раз в связи с тогдашними горячими дискуссиями о новом законодательном оформлении области охраны памятников[1045]. Художественный подход к культурному наследию привел к пониманию самостоятельной ценности уже не только допетровских строений, но и более «современной» архитектуры XVIII и XIX веков, к идее целостного восприятия памятника. Этот принцип включал внимание и к позднейшим наслоениям, признание и сохранение «неправильности» архитектуры предшествующих эпох, осмысление связи памятника и культурного ландшафта[1046].