Читать онлайн «Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934». Страница 84

29 марта 1932 г.

Опросом членов Политбюро

62/68. – Дело В.

а) Предложить Чехо-Словацкому правительству по делу Ванека согласительную комиссию вместо арбитража, мотивируя отклонение арбитража невозможностью подыскания беспристрастного арбитра. Компетенция комиссии должна быть ограничена вопросом о корректности упоминания имени Ванека в конфиденциальном сообщении японскому послу.

б) Дело Годицкого поставить в суде при закрытых дверях с допущением представителя чехословацкой миссии.

Выписка послана: т. Литвинову.

Протокол № 94 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.4.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 12. Л. 37.

В начале весны 1932 г. выяснилось, что чехословацкая дипломатии твердо намерена требовать от Москвы «компенсаций» ее поведения в организованном советскими властями «деле» К. Ванека. Если в январе Крестинский и Литвинов предупреждали полпреда в Праге, что «ни на какое отступление в этом деле мы не пойдем» и «совершенно естественно не пустим Ванека сюда даже на короткий срок»[1002], то в начале весны расчеты, что возмущение Града уляжется, обнаружили свою беспочвенность. В конце марта даже полпред Аросев, обычно склонный к конфронтационным акциям (для разоблачения «неискренней» политики ЧСР в отношении Советского Союза), повторял: «Совершенно ясно, что чехи будут до конца настаивать на арбитраже. Поэтому нам, если мы не хотим разрыва отношений, который я по-прежнему считаю при нашем отказе идти на арбитраж вероятным, то нам необходимо найти выход, который, с одной стороны, не вызывал бы риска разрыва отношений и, с другой стороны, чтобы арбитража все-таки избежали»[1003]. Такой выход был подсказан чехословацким представителем в Женеве З. Фирлингером, намекнувшим советскому делегату Б.Е. Штейну, что МИД ЧСР мог бы согласиться на рассмотрение спора относительно обоснованности «дела Ванека» в согласительной комиссии. Этот и другие «вопросы, связанные с делом Ванека, мы вносим в инстанцию», сообщал 27 марта первый заместитель наркоминдела[1004].

Недоступность текста обращения НКИД к руководству ЦК ВКП(б) не позволяет судить о степени соответствия предложений ведомства постановлению Политбюро и, тем более, об их мотивировке. Несомненно, однако, что наряду с упорством чехословацкой стороны, на решение об изменении советской позиции повлияли неблагоприятные международные комментарии возникшего в начале марта «дела Штерна-Васильева-Любарского», когда сходные обвинения в провокации войны с СССР были предъявлены должностному лицу Польской республики. Поскольку советские власти согласились допустить на судебное разбирательство обвинений против Штерна и Васильева представителей польской миссии в Москве, отказаться от аналогичной акции в отношении миссии ЧСР было затруднительно (тем более, что чехословацкие дипломаты протестовали против абсурдных обвинений своего сотрудника гораздо резче поляков). Найденный НКИД и одобренный Политбюро компромисс не мог поставить под сомнение декабрьский сценарий ОГПУ или принципиальную позицию СССР в отношении недопустимости для него любых процедур международного арбитража и вместе с тем предоставлял Чехословакии некую моральную компенсацию.

30 марта М.М. Литвинов направил полпреду в Праге санкционированную Политбюро директиву[1005], и 2 апреля Аросев предстал перед «удивленным задержкой нашего ответа» Э. Бенешем. Ознакомившись с советским предложением, министр оспорил невозможность для СССР найти арбитра, например, в Турции или Германии; полпред «настаивал на том, что наша социальная и экономическая структура в корне отличается от такой же в Европе и поэтому предпочитали бы договориться без арбитров». Он далее пояснил, что согласительная комиссия может быть создана специальным соглашением, и ее полномочия будут ограничены разбором лишь одного из аспектов «дела Ванека». Аросев не мог скрыть бессмысленность предложенной Москвой процедуры, заявив в ответ на возражение Бенеша, что если голоса членов советско-чехословацкой комиссии разделятся поровну, «то у нас остается возможность придти к соглашению обычным дипломатическим путем» (т. е. вернуться к взаимным препирательствам предшествующих месяцев). Обсуждение этой темы министр закончил предложением предоставить ему «на отзыв» «детальный и конкретный проект предлагаемой нами комиссии»[1006]. 11 апреля Аросев изложил заместителю министра иностранных дел ЧСР К. Крофте существо посланного им в Москву проекта соглашения о согласительной комиссии[1007].

Судя по отсутствию каких-либо материалов о дальнейших дискуссиях по «делу Ванека», убедившись, что ею достигнут предел возможных уступок со стороны СССР и дальнейшие переговоры ни к чему более приведут, Прага перестала проявлять интерес к предложенной СССР схеме. Сведений относительно проведения и исхода закрытого судебного процесса над Годицким не обнаружено.

1 апреля 1932 г.

21. – О торговых операциях с Финляндией.

а) Разрешить увеличить план импорта из Финляндии с 700 тыс. рубл. (27 млн. ф.м.) до 4,5 млн. (173 млн. ф.м.) по прилагаемому списку (см. приложение).

б) Закупаемые сверх импортного плана товары в Финляндии, могущие быть реализованы в Торгсине, передавать в первую очередь ему для реализации на инвалюту по ценам, выше закупаемых.

в) Обязать т. Розенгольца дать сообщение в отделе хроники о произведенных в Финляндии закупках на 5 млн. марок и впредь после закупки каждой категории товаров объявлять об этом в печати.

Выписка послана: т. Розенгольцу.

Протокол № 94 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 1.4.1932. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 11. Л. 34.

За парафированием пакта о ненападении не последовало быстрой его ратификации. Президент Финляндии П. Э. Свинхувуд не желал торопить события. Финляндия ратифицировала пакт только 11 июля 1932 г. Полпред Майский прямо называл в марте 1932 г. поставленную перед ним задачу добиться быстрейшей ратификации невыполнимой. Он писал Б.С. Стомонякову: «Вы хотите, чтобы в тот момент, когда Эстония и Румыния вообще отказываются подписывать пакт, когда Франция и Польша не хотят подписывать парафированных текстов… чтобы в такой момент Финляндия решилась на свой страх и риск ратифицировать пакт». Полпред обращал внимание руководства на то, что у СССР «скромные экономические козыри», имеющие к тому же в основном форму «неопределенных обещаний»[1008]. Хотя нельзя отрицать прямую связь между позицией Майского и решением Политбюро от 1 апреля об активизации торговых отношений с Финляндией, едва ли оно не вызывало принципиальных возражений со стороны НКВТ, всегда скептически относившегося к возможностям развития торговли с Финляндией и государствами Прибалтики, и НКИД. В письме Майскому, отправленному одновременно с вынесением решения Политбюро, член Коллегии Стомоняков писал: «Ваше заключение о том, что «можно думать», что Коскинен будет оттягивать ратификацию в ожидании наших заказов, представляется мне все еще слишком оптимистическим. Нашими заказами мы не побудим Финляндию, после того как у нее состоялось соглашение с другими лимитрофами пойти на ратификацию. Я, конечно, не хочу сказать, что, теоретически говоря, финнов вообще нельзя было бы купить, – я полагаю лишь что заказами в возможных для нас размерах сделать этого невозможно»[1009]. Позиция Стомонякова объясняется, прежде всего, его убежденностью, что отношения СССР с соседями на востоке Балтики определяются исключительно международно-политическими факторами, а не уровнем торговли. Б.С. Стомоняков, А.П. Розенгольц и, скорее всего, руководящие члены Политбюро (в отличие от Майского) рассматривали программу закупок как кратковременную (или разовую) уступку Финляндии. Политбюро поддержало позицию НКИД по вопросу о закупке молочных продуктов в Финляндии. Майский неоднократно подчеркивал в своих донесениях, что закупка молока на 500 тыс. рублей даст эффект, равный размещению заказов для финской промышленности на 3 млн. рублей, поскольку может основательно повлиять на настроения финского крестьянства, до сих пор, в силу кризиса сельского хозяйства, являющегося социальной базой лапуаского движения.

Согласно приложению к данному пункту протокола Политбюро, основная часть выделяемых на закупки средств направлялась не на приобретение бумаги (как это было в 20-х гг.), а на закупки ферросплавов, электрооборудования, моторов. Лишь десятая часть средств отпускалась на приобретение продукции сельского хозяйства[1010].

Период оживления двусторонних торговых связей был кратким. Поскольку дополнительный нажим на НКВТ со стороны НКИД явно не нашел бы поддержки со стороны Политбюро, руководство внешнеполитического ведомства настоятельно рекомендовало полпреду в Хельсинки при встречах с представителями финских политических и деловых кругов отрицать взаимосвязь между ратификацией подписанного в январе пакта и советскими заказами. Майский должен был подчеркивать, что, «помимо коммерческих условий», советской стороной будет учитываться и «атмосфера в наших отношениях»[1011].