Читать онлайн «Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934». Страница 72

В разделах, посвященных внешней политике Польше, отмечалось, что «исчерпание локарнского периода германской политики» и хозяйственный кризис привели к обострению польско-немецких отношений, «правительственная пресса выступает против Германии, правительственные круги организуют антигерманские демонстрации». «Однако дальше этих тактических маневров правительство Пилсудского не пошло», оно «заняло выжидательную в дипломатическом отношении позицию», создавая впечатление, что «Польша заинтересована лишь в неприкосновенности польско-германской границы от ревизионистских поползновений германского национализма. Это поведение польской дипломатии по отношению к Германии целиком укладывается в рамки линии Пилсудского, всегда стремившегося к соглашению с Германией против СССР». В этом контексте акция Патека преследовала цель «ликвидации рапалльской политики», что могло бы подготовить сближение Варшавы и Берлина. Кроме того, предложение о пакте ненападения, основанное на принципе «круглого стола», было призвано смягчить польско-румынские разногласия и привести к усилению пошатнувшегося влияния Польши в Прибалтике.

Что касается отношения Польши к Советскому Союзу, то в ее тактике «в последние месяцы» отмечались «некоторые новые моменты» (являющиеся, впрочем, лишь «отражением новой международной обстановки») – примирительный тон заявлений официальных лиц и польской прессы, не изменившийся даже после отповеди Москвы в конце августа. В политических кругах Польши существуют различия по вопросу об отношении к СССР, «было бы, однако, неправильно предполагать», указывалось в записке НКИД, «что внешняя политика Польши может зависеть от отношения к ней тех или иных политических партий», в частности национальных демократов, – «направление внешней политики определяется планами диктатуры Пилсудского». Из окончательного текста доклада исчезло инспирированное сообщениями Антонова-Овсеенко предположение о наличии двух тенденций в «правительственных кругах» по поводу пакта с СССР. Было изменено и жесткое заявление о том, что программа Пилсудского, направленная на отторжение Советской Белоруссии и Советской Украины – при поддержке Франции и благожелательном нейтралитете Германии, – «остается в полной силе». Вместо этого в направленном Политбюро тексте подчеркивалось, что «в пределах правительственного лагеря законом является воля Пилсудского и его ближайшего окружения, по-прежнему стремящихся к осуществлению известных федералистических идей Пилсудского» и потому не имеющих «каких-либо серьезных намерений к улучшению отношений с СССР, в частности, к заключению пакта о ненападении с СССР». Главную причину акции 23 августа и «шумихи» вокруг него авторы доклада усматривали в «стремлении запугать Германию перспективой франко-польско-советского сговора, сводящего на нет все договора Германии с СССР» и привести ее «к осознанию необходимости поворота от СССР». Из этих положений вытекала позитивная оценка опровержений и заявлений, сделанных НКИД в конце августа: «Мы разоблачили легенду о польско-советских переговорах и тем самым успокоили находившуюся в большой тревоге Германию, а также Литву. Тем самым мы сорвали польско-французскую попытку нанести удар советско-германским и отчасти советско-литовским отношениям». Райвид и Николаев предлагали завершить доклад Наркоминдела выводом, в котором был бы учтен обмен мнениями на заседании Политбюро 3(5) сентября, т. е. указать, что залпом августовских разоблачений «осуществлена лишь одна часть нашей внешнеполитической задачи в отношении Польши. Вторая часть должна заключаться в том, чтобы в соответствующее, благоприятное для этого время, выявить нашу готовность к заключению советско-польского пакта о ненападении и тогда окончательно разоблачить антисоветские планы правительства Пилсудского».

В отзыве на проект доклада Н.Н. Крестинский сделал два частных замечания, усиливавших негативную тональность документа, но не возражал против заключительного предложения. Копии проекта были направлены также Стомонякову в Берлин и переданы Литвинову (вероятно, после его возвращения в Москву). Беседы, которые велись в Женеве между наркомом по иностранным делам и руководителями французской дипломатии, утвердили его во мнении, что поиск договоренности с Польшей, по меньшей мере, излишен. Высказывания Массильи «о желательности улучшения наших отношений с Польшей, иначе Франция попадет в трудное положение», Литвинов прокомментировал: «Исполняют какой-то неприятный долг», под «улучшением отношений» «можно понимать избежание полемики». На самом же деле, Польша «попала в неловкое положение даже перед Францией».

Бриан приехал на подготовительную сессию Конференции еще до отъезда Литвинова в Москву, но не обратился к нему с предложением о встрече. «Это доказывает равнодушие его к польским проискам, иначе он пожелал бы поговорить со мной о польско-советских предложениях»[876]. Процитированный выше абзац был снят, и записка приобрела следующее завершение: «Понятно, что наша позиция была бы еще сильнее, если бы мы в наших выступлениях подробно разоблачили те условия, которыми Польша сделала невозможным заключение пакта с СССР. Однако опубликование и критика этих условий в тот момент еще больше бы усилили полемику с Польшей, в которой мы не были заинтересованы»[877]. Таким образом, официальная записка НКИД окончательно приобрела характер апологии его действий, а Политбюро предлагалось ограничиться их полной поддержкой и пересмотреть высказанные под влиянием Сталина критические суждения.

В дополнении к этому документу Литвинов, «ввиду крайней серьезности проблемы польско-советских отношений, затрагивающих основы всей нашей внешней политики», счел «необходимым изложить вкратце свою точку зрения на эту проблему». В первой части составленной в энергичных выражениях записки Литвинова предлагалось признать, что «предпосылкой к обсуждению» отношений с Польшей являются следующие «совершенно бесспорные» положения. «Из Западных государств Германия является не только первой, но и единственной страной, установившей с нами полностью нормальные дипломатические отношения» (п. 1) и проявляет наибольшую заинтересованность в экономическом сотрудничестве с Советским Союзом (п. 2). Именно «о крепкий утес наших взаимоотношений с Германией» разбивались «попытки создания единого капиталистического фронта против СССР» (п. 3). Ослабление антагонизма между державами Согласия и Германией приводит к утрате этого фактора как важнейшей скрепы рапалльского сотрудничества, но, с другой стороны, «начатая Штреземаном политика сближения с Францией лишает Германию возможности продолжать считать отношения между СССР и Францией серьезным фактором советско-германских отношений», что предоставляет Москве дополнительную свободу маневра. «Иначе обстоит дело со вторым фактором рапалльской акции»: в отношении Польши «Германское правительство твердо отстаивает свой курс непримиримости» и потому «не может не придавать огромнейшего значения отношениям СССР с Польшей». Их «серьезное изменение» «автоматически влечет за собой со стороны Германии отказ от рапалльской политики и изменение, в сущности, советско-германских политических взаимоотношений» (п. 4). Неразрешимость вопроса о долгах и идеологическая антиверсальская установка СССР сильно ограничивают возможности сотрудничества с Францией даже после подписания с нею пакта о ненападении и торгового договора; перспектива прихода к власти в Англии консерваторов фактически исключает сближение с нею; «Италия не захочет оставаться единственной европейской страной, поддерживающей с нами приличные отношения». Литвинов предоставлял высшему руководству СССР возможность самому сделать вывод о том, что утрата Германии в качестве стратегического партнера была бы поэтому невосполнима (п. 5).

Шестой предпосылкой внешнеполитического решения о пакте с Польшей нарком считал положение в Прибалтике. «Серьезнейшей задачей польской политики за последние десять лет является оформление блока с Прибалтийскими странами и создание для себя положения гегемона во всех государствах от Финляндии до Румынии». В результате ее осуществления «и без формального союза, в случае военного столкновения между нами и Польшей, последней рано или поздно придут на помощь Прибалтийские страны»; теперь Польша борется за заключение «общей военной конвенции», которая бы позволила ей «обеспечить себе командующую роль по всей нашей западной границе с самого начала столкновения». «Главным, если не единственным, препятствием в осуществлении такой политико-военной задачи Польши является непримиримость Литвы, – напоминал нарком, – Это упорство Литва может проявлять, только опираясь на СССР и Германию… Достаточно измениться советско-германско-польским отношениям, чтобы не только полонофильские, но и другие партии в Литве почувствовали себя лишенными опоры и вынужденными идти на соглашение с Польшей». Тогда СССР окажется перед лицом «политического или даже военного финско-эстонско-латвийско-литовско-польско-румынского союза», своим острием направленного исключительно против него. В второй части записки М.М. Литвинов напоминал основные факты дискуссий с Польшей о пакте ненападения после прекращения в 1927 г. переговоров на этот счет. Ссылаясь на свои женевские беседы с Брианом и Массильи, он уверял, что советские опровержения конца августа 1931 г. не только успокоили Берлин и Ковно, но не оказали никакого негативного влияния на переговоры СССР с Францией. «Я был поэтому крайне удручен и поражен, когда узнал, что наше опровержение вызвало недовольство в Москве, – переходил в наступление нарком, – <…> мы сорвали польский трюк. И какие основания думать, что наша акция имеет какие-либо отрицательные последствия, если не считать недовольства польской и отчасти французской прессы? Решительно никаких. Не в наших интересах помогать Польше получить иностранные займы, выжимать из Румынии новые уступки или помогать германской социал-демократии, толкающей Германию на дальнейшее сближение с Францией и Польшей. Именно поэтому НКИД и раньше опровергал неоднократно вздорные польские слухи о переговорах без всяких возражений с чьей бы то ни было стороны. Непонятно, почему на этот раз опровержение признается неправильным поступком».