Читать онлайн «Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934». Страница 161

Оценить действительные масштабы перемен, внесенных рассматриваемым постановлением Политбюро в деятельность БМИ, затруднительно. В частности, несмотря на отсутствие упоминания о секретности работы Бюро, она оставалась таковой. По представлению Я.Е. Брезановского в конце июля 1934 г. опросом Секретарей ЦК ВКП(б) были утверждены «Правила обращения с секретными докладами и сообщениями БМИ», которые во многом повторяли ограничения, установленные в конце 20-х гг. для материалов Политбюро (запрет на хранение секретных докладов и сообщений БМИ в личных архивах, возврат материалов в установленные сроки «лично товарищами, которым они адресованы или их доверенными» и др.) Получателям докладов и сообщений радековского Бюро разрешалось «знакомить с их содержанием лишь узкий круг работников – членов ВКП(б), которым это необходимо по характеру работы»[2004].

Направление Секретарю ЦК ВКП(б) Жданову текста постановления о БМИ вступало в противоречие с его тогдашними полномочиями заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК; лишь 4 июня Политбюро включило в сферу его компетенции Секретариат, Управление делами, политико-административный отдел ЦК и др. Запись о направлении протокольной выписки по этому делу свидетельствует, таким образом, что укрепление влияния Жданова в аппарате ЦК после XVII съезда происходило быстрее, чем принято считать на основании относящихся к этому постановлений.

Послевоенная европейская дипломатия гордилась способностью извлечь уроки из внешнеполитического наследия монархических и олигархических систем, на которые возлагалась главная вина за катастрофу 1914–1918 гг. Главным из них считалась необходимость признания примата «внешней политики», определяемой демократическими государственными институтами, над «методами, посредством которых эта политика осуществляется» дипломатами и другими представителями ведомств по иностранным, внешнеторговым и военным делам, ограничение роли зарубежных представителей в проведении внешней политики[2005]. В столкновении с другими новыми явлениями международной жизни (возрастание числа ее участников за счет новых государств и наднациональных организаций, расширение круга и усложнение вопросов, являвшихся предметом переговоров, развитие новых средств коммуникации и т. д.) эти сдвиги привели к противоречивому результату в том, что касалось компетенции и политической роли дипломатических, торговых и военных представителей[2006].

Особенно остро это противоречие проступало в системе международных сношений СССР, характерной чертой которых являлась узость каналов взаимодействия с другими странами. В 1920 г. первый советский полпред в Эстонии был уполномочен «вести беседы от имени Правительства Российской Республики», «заключать все виды соглашений и договоров с включением условий и гарантий, которые он считает необходимыми и приемлемыми», и т. д.[2007] С преодолением международной изоляции Советского Союза и расширением внешних контактов самостоятельность советских представителей уменьшилась, но их политическая роль оставалась, как правило, более значительной, чем роль дипломатов других европейских стран. Это вызывалось, во-первых, потребностями Центра в достоверной зарубежной информации. Ограничения на выезд за границу и на поступление сведений извне, отсутствие внутри страны подлинного общественного мнения и свободного обсуждения международных проблем, способного генерировать представления о происходящих в мире процессах и вариантах взаимоотношений с ним, враждебно-подозрительное отношение к любым сведениям и суждениям, исходившим от социально чуждых сил, вынуждали советское руководство опираться исключительно на собственные источники информации. Пронизанные идеологемами сведения Коминтерна, трудноотделимые от дезинформации данные спецслужб, анализ иностранной прессы в берлинских и московских экспертных центрах не могли заменить результатов непосредственного наблюдения, дискуссий с представителями правительств, политических, хозяйственных, военных элит, иностранными дипломатами, зондирования настроений, анализа и верификации слухов[2008]. Во-вторых, в отличие от большинства современных государственных деятелей, руководители Политбюро вплоть до середины 30-х гг. упорно воздерживались от непосредственного участия в переговорах с западными представителями (пребывая, по ироническому выражению британского дипломата, в «почти монашеском затворничестве, дабы избегнуть опасности заражения западными идеями»)[2009]. Вплоть до ноября 1940 г. ни один из председателей Совнаркома – членов Политбюро не выезжал с официальной миссией в европейские страны, и тщетно Чичерин предлагал Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) совершить инкогнито поездку на Запад[2010]. Бремя ответственности за ведение переговоров падало на плечи руководителей центрального аппарата ведомств иностранных дел и внешней торговли и их представителей за рубежом. Независимо от объема полномочий, предоставлявшихся при этом Москвой, в ходе осуществления ее директив заграничными представителями советская позиция неизбежно претерпевала различные модификации, в том числе фактически необратимые[2011]. Присущее советскому внешнеполитическому механизму жесткое разграничение между принимающими решения вождями и исполняющими их зарубежными представителями на деле поэтому означало важную (хотя и не всегда заметную) роль последних как в практике международных сношений СССР, так и в выработке политических решений.

Подбор, согласование и назначение лиц, которым могла быть делегирована ответственность за представительство советских интересов за рубежом, приобретал поэтому существенное значение и постоянно находился в поле внимания как руководителей центральных ведомств, так и ЦК ВКП(б). Сложившаяся в 20-е гг. система назначений воплощала как дихотомию партийного руководства и государственного управления, так и доминирование первого над вторым. Согласно советскому законодательству, назначение и отзыв полномочных представителей СССР являлись прерогативой ЦИК Союза, а глав представительств, делегаций и миссий – СНК СССР. Руководители ведомств обладали полномочиями по назначению и отзыву председателей делегаций в смешанных комиссиях, агентов, а также советников, секретарей и атташе полпредств (НКИД), торговых представителей и персонала торгпредств (НКВиВТ (с 1930 – НКВТ), военных, военно-морских и авиационных атташе (агентов) при полпредствах СССР за рубежом (НКВМ/РВС СССР (с 1934 – НКО). Кандидатуры торгпредов и военных атташе (а также иностранных корреспондентов ТАСС и органов печати) подлежали согласованию с Наркоматом по иностранным делам[2012]. В действительности, эти официальные полномочия государственных органов осуществлялись ими либо исключительно формально (ЦИК и СНК СССР), либо были ограничены стадиями отбора кандидатов и их выдвижения (союзные ведомства).

Все руководящие и политико-функциональные должности в представительствах СССР за рубежом являлись номенклатурой ЦК ВКП(б)[2013]. К началу 30-х гг. по каждому из центральных ведомств были определены перечни должностей, кадровые перемещения на которые (и с которых) производились с санкции Секретариата, Оргбюро и Политбюро ЦК[2014]. Рабочим аппаратом этих органов служил Организационно-распределительный отдел ЦК (главным образом, его Загрансектор), с которым в 20-е гг. взаимодействовало Бюро заграничных ячеек ЦК ВКП(б), позднее Комиссия ЦКК по проверке товарищей, вернувшихся в СССР с заграничной работы[2015]. Важнейшей в номенклатуре представителей СССР за рубежом являлась должность полномочного представителя. Хотя с 1924 г. в верительных грамотах полпредов в соответствии с Венским регламентом 1815 г. указывался их ранг (Ambassadeur Extraordinaire et Plénipotentiaire либо Envoyé Extraordinaire et Ministre Plénipotentiaire), по внутренним установлениям послы (в том числе, в Польше (с марта 1934 г.), посланники (в Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше (до марта 1934 г.), Чехословакии и Румынии (с июня 1934 г.), главы миссий (до июня 1934 г. – в ЧСР) являлись полномочными представителями СССР. По первоначальному замыслу, полпред являлся полномочным представителем верховной власти, а не дипломатического ведомства (такая должность в штатах НКИД отсутствовала)[2016]. В начале 20-х гг. права НКИД в отношении работы полпредов вызывали немало неясностей, и руководство ведомства готово было удовлетвориться требованием не приостанавливать выполнение полпредами директив НКИД при обжаловании их в ЦК ВКП(б)[2017]. Даже значительно позднее апелляция полпреда в ЦК («в сессию») при возникновении расхождений с Коллегией НКИД по важным политическим вопросам являлась скорее правилом, нежели исключением[2018]. По мере упрочения контроля НКИД над текущей деятельностью полпредов главным инструментом контроля над ней стороны Политбюро оставалось решение об их отзыве и назначении. Судя по формулировкам постановлений Политбюро, этот контроль с конца 20-х гг. даже усилился[2019]. Утвердившееся название таких решений («О полпреде…») предполагало, что на рассмотрение инстанции выносилось несколько кандидатур. Возможно, они выдвигались не только Коллегией НКИД[2020], но и самими членами высшего партийного органа. Замещение должностей полпредов, как и другие кадровые проблемы, находилось в поле зрения Секретаря ЦК Кагановича, с которым руководители НКИД и сами полпреды обсуждали возможные перемещения, однако, возглавляемые им Оргбюро и Секретариат официально не принимали участия в подготовке решений Политбюро этого номенклатурного уровня. В силу этой процедурной особенности в номенклатуре ЦК полпреды, даже если под их началом находились всего два-три ответственных сотрудника, занимали более высокое положение, чем командиры дивизий. В результате эту группу зарубежных представителей окружал ореол членов особой корпорации, «внесистемной» по отношению как к ведомству, так и к механизмам ЦК партии.