Читать онлайн «Золото Трои». Страница 23

Что касается отношения к Шлиману, то давайте попробуем поставить себя на место Эванса. Чтобы это сделать, нам нужно немного больше узнать об интеллектуальной атмосфере того времени, когда в 1904 г. Эванс впервые изложил свою теорию трехпериодной хронологии на заседании Антропологической секции Британской ассоциации. Как уже упоминалось, Эванс родился в 1851 г., его отец был известным антикваром, первым британским ученым, принявшим идеи Дарвина и применившим их на практике в исследованиях древней истории. Дарвиновская теория эволюции человека в конце XIX в. оказала сильное воздействие на гуманитарные науки, и особенно на археологию и изучение древней истории. Прекрасный ученый, намного превосходивший в научной подготовке Шлимана, Эванс едва ли мог быть лучше оснащен, морально и интеллектуально, для создания системы классификации древней Эгейской истории, и этим-то он и занимался. Имелось уже достаточное число моделей, таких как изобретение Лаббоком понятий палеолит и неолит. Однако в общих вопросах культурных чередований в искусстве и цивилизации авторитетами считались немецкие ученые. В частности, знаменитый афоризм о фазах древнего искусства — «необходимое, прекрасное и чрезмерное» (Винкельман) — являлся эталоном для гуманитарных наук XIX в. Общие теории, подобные этой, применялись в 1830–1840 гг. к социологии и антропологии. «Primitive Culture [Примитивная культура (1871)]» Тайлора — один из основных трудов по «культурной антропологии» в Англии, подразделял эволюцию культуры на три стадии: от примитивного «анимизма» (слово Тайлора), через высшие монотеистические религии, к триумфу науки.

Подобные теории убеждали Эванса в тесной взаимосвязи между искусством и археологией: «Обе [науки] демонстрируют одну и ту же цель — проиллюстрировать законы эволюции в приложении к человеческим ремеслам», — писал он еще в 1884 г. Хотя, как и в случае с Шлиманом, у нас все еще нет надежной биографии Эванса, представляется возможным связать его собственные идеи об исторических переменах, прогрессе и упадке с идеями, царившими тогда в обществе. Такой биологический подход к человеческой эволюции, к примеру, мог соблазнить Эванса датировать таблички с линейным письмом Б более ранним периодом, чем тот, к которому, как мы теперь знаем, они относились. В глазах Эванса линейное письмо Б должно было являться «значительным достижением в Искусстве письма», как писал он в 1909 г., и «высочайшей ступенью развития минойской системы письменности…» (1921), «графическим выражением тенденций, созданных прекрасным «дворцовым стилем» в Искусстве». Посему таблички едва ли могли относиться к последнему периоду существования дворца, который он считал временем упадка. Пытаясь оправдать датирование табличек XV в. до н. э., он изменял обстоятельства их находки, записанные в полевых журналах. Вот чем вызваны несовпадения между «Дворцом Миноса» и повседневными записями и отчетами, несовпадения, приведшие к резким научным дискуссиям и даже обвинениям в мошенничестве. На самом деле, линейное письмо Б — письменность чужеземных, греческих завоевателей, и ни один из архивов табличек не мог быть датирован периодом до последней фазы дворца, завершившейся около 1200 г. до н. э. сильным пожаром, свидетельство которого Эванс обнаружил в первые дни раскопок 1900 г.

Эванс, подобно Шлиману, был первопроходцем, а первопроходцы, как правило, не избегают ошибок. Основная часть трудов Эванса, включая его замечательную сравнительную периодизацию Эгейского бронзового века, триумфально выдержала проверку временем.

Почему мы были столь робки в Микенах десять лет назад, когда нужно было делать выводы из ваших открытий в купольных гробницах? Мне кажется, мы были слишком напуганы тем, что нашли, и тем, что мы довольно скверно датировали «[Сокровищницу] Атрея». Знаете, эта старая традиционная точка зрения, которую мы все приняли на веру без вопросов и которую «критяне» все время восхваляют, конечно, совершенно неверна — я имею в виду ту точку зрения, что позднеэлладский период III [1400–1200 гг.] был периодом упадка… [это] была высшая точка микенского величия в богатстве, могуществе и роскоши. И эта величайшая вершина была достигнута в тринадцатом веке.

Взгляды Эванса доминировали в науке на протяжении полувека, чему способствовало и то, что он не смог полностью опубликовать тексты табличек с линейным письмом Б.

Но исследования Эгейского мира продолжались, и постепенно вырисовывалась цельная картина микенской цивилизации, отвергавшая предлагаемую Эвансом модель бронзового века. Ученые приходили к мнению, что микенская цивилизация была греческой. Такую точку зрения выдвинул еще в 1890-е гг. греческий археолог Цунтас, исследовавший Микены вслед за Шлиманом. Ее разделял и английский гомерист Уолтер Лиф. В период между раскопками в Кноссе и началом Второй мировой войны проводились работы в Орхомене, Тиринфе, Гле, Фивах, Асине, Мидее, Афинах и в других местах. Были найдены фрагменты надписей линейным письмом Б, что позволяло предположить, что язык вовсе не обязательно критский. Определяющими стали раскопки британского археолога Алана Уэйса в Микенах в 1922–1923 гг. и американца Карла Блегена в Кораку, Зигуриесе и Просимне.

Уэйс и Блеген — важные фигуры в нашей истории, и оба они с самого начала верили, что микенская цивилизация была греческой, что никакого культурного разрыва, вторжения пришлых народов между средним бронзовым веком и «темными веками» греческого мира не существовало. Греки присутствовали здесь с начала II тысячелетия до н. э. Лингвисты, изучающие структуру, происхождение и взаимосвязи индоевропейских языков, пришли к такой же дате. Исследования в области греческой мифологии и религии показали, что все великие классические греческие мифы привязаны к центрам микенской культуры: Атриды в Микенах, Эдип в Фивах, Ясон в Иолке, Геракл в Тиринфе и т. д., включая такие неприметные места, как Лерна, Немея, Трезен, Сикион, Мидея и другие. Если греческие мифы имеют такую точную привязку к поселениям доисторической эпохи, то почему эта эпоха не должна быть греческой? Эта точка зрения столь активно поддерживалась такими археологами, как Уэйс и Блеген (которые, в отличие от Эванса, были специалистами по материковым объектам), что в 1920-е гг. они уверенно сдвинули дату прибытия греков в Грецию примерно к 1900 г. до н. э. Правда, и сейчас еще остаются те, кто не согласен с выводами Уэйса и Блегена.

Итак, общая схема внутренней хронологии и модель материкового микенского общества были составлены без обращения к спорным свидетельствам из Кносса. Естественным шагом для Блегена, после успешных работ на материке, было вернуться к истоку своих исследований — к Трое. Так много еще вопросов нуждалось в ответах, столь многое было уничтожено или неадекватно описано Шлиманом, что после него осталось почти столько же загадок, сколько фактов. Дёрпфельд прекрасно распутал клубки архитектурных последовательностей на месте раскопок, но исследования микенской керамики находились тогда на ранней стадии, и он не мог предложить точной датировки. Действительно, гончарные изделия всего позднего бронзового века (мы называем их Троя VI, VIIa и VIIb) были при классификации свалены в кучу — в 1890-е гг. большая точность была невозможна, и Дёрпфельд поставил ориентировочный конец Трои бронзового века приблизительно на 1000 г. до н. э. Блеген был намерен вернуться в Трою для проведения серьезных научных раскопок, включая работы на участках, не тронутых Шлиманом и Дёрпфельдом. Но каким бы несомненно серьезным и научным человеком Блеген ни был, в глубине души у него, конечно, таилась и другая цель. Имея в распоряжении более современные стратиграфические методы, чем были у Шлимана и Дёрпфельда, он намеревался определить — так на каком же уровне Гиссарлыка лежит гомеровская Троя? Видимо, для читателя не будет большим сюрпризом узнать, что не в первый раз при поисках Трои археологи нашли именно то, что и надеялись найти.

Раскопки Блегена длились семь сезонов, с 1932 по 1938 г., и были одними из самых мастерски проведенных раскопок того времени. В третий раз принял Гиссарлык неугомонных изыскателей. Четырехтомная «Троя», большое количество фотографий, кинопленок — впервые раскопки Эгейского бронзового века документировались так тщательно. Для науки значимость этих раскопок, конечно, не в Троянской войне, а в новых данных о развитии цивилизации в северо-западной Анатолии бронзового века: самыми важными стали ранние слои — Троя I и II. Блеген определил внутри девяти основных «городов», лежащих поверх друг друга на Гиссарлыке, около 50 более тонких слоев, проследив историю заселения вплоть до IV тысячелетия до н. э. (сейчас мы датируем основание Трои I примерно 3600 г. до н. э.). Любопытство археологов достигло апогея при повторном изучении слоя Троя VI, объявленной Дёрпфельдом гомеровской Троей. Блеген пришел к убеждению, что разрушение города не могло быть делом человеческих рук, как считал Дёрпфельд. В одном месте сдвинулось основание стены, в других внутренние стены обрушились целиком, и обломки лежали горой, покрытые более поздними наслоениями. Казалось, иного варианта не было — даже сам Дёрпфельд вынужден был согласиться: Троя VI, город великих стен, был уничтожен землетрясением, а не армией Агамемнона. Но в других местах Блегену удалось исследовать нетронутые слои над руинами Трои VI, и он сделал поистине потрясающее открытие.