Читать онлайн «Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было». Страница 3

В-пятых, как понять самого Дмитрия? Гениальный полководец, великолепным маневром получивший возможность бить врагов поодиночке, вдруг перед решающей битвой оставляет войско без командования, идет сражаться простым воином и растворяется в общей массе. Бывает, конечно, что полководец в критический момент сражения сам ведет в атаку свои дрогнувшие полки и личным примером воодушевляет воинов, как это сделал, например, Наполеон на Аркольском мосту. Но бросать войско на произвол судьбы перед началом битвы – такого в истории ни за великими, ни за мелкими полководцами не числится. Тем более не пристало прославленным полководцам отсиживаться в кустах.

А по версии «Сказания о Мамаевом побоище» Дмитрий Иванович, переодевшись простым воином, в прямом смысле отсиживался всю Куликовскую битву в кустиках ближней дубравки. Столь же трусливо он повел себя через два года во время нашествия на Москву нового ордынского хана Тохтамыша. Казалось бы, над Ордой за последние годы одержано две крупные победы на Воже и Непрядве плюс успешный рейд на Волгу в Болгарское ханство «под дых» Золотой Орде. Авторитет Дмитрия среди князей северо-восточной Руси непререкаем; в строю главный военачальник и гроза ордынцев Боброк Волынский, командовавший походом на Волгу и «устраивавший полки» на Воже и Непрядве. Вроде бы все идет к тому, что надо закреплять успех, сбрасывать ненавистное иго. Но… Тохтамыш сжигает Москву без малейшего сопротивления со стороны Дмитрия, позорно удравшего аж в Кострому, полностью разоряет московские и рязанские земли, после чего спокойно удаляется с трофеями восвояси.

В-шестых, как понять московский народ? За что он был так благодарен Дмитрию, за что дал ему почетное прозвище Донского? Великий князь в донской битве сражался рядовым воином, войском не командовал и, следовательно, прозвание его Донским вообще не имеет никакого смысла.

С другой стороны, если исходить из того, что он был организатором и вдохновителем дальнего похода за Дон, то именно он ответственен за то, что на Куликовом поле зазря полегли десятки тысяч кормильцев русских семей, а единственным видимым результатом народного подвига стало новое разорение московской и рязанской земель Тохтамышем. В такой ситуации скорее можно было бы ожидать, что «благодарный» народ дал бы Дмитрию уничижительно издевательское прозвище Костромского в память о том, как он отсиживался, испугавшись Тохтамыша, в заволжской глухомани. Заметим, даже православная церковь долго, очень долго отказывала Дмитрию Донскому в святости, в отличие, например, от Александра Невского. Донской был канонизирован только… через шестьсот (!) лет после смерти, уже в наше время, в 1988 году.

Итак, шесть вопросов. А сколько ответов?

Авантюрный поход всеми силами за Дон сценарий «Руси защитник» объясняет военным гением Дмитрия Донского, который сумел все предвидеть, разумно рискнуть и не дать соединиться союзным силам. Ну что ж, гений так гений; победителей, как говорится, не судят. Хотя история, дама своенравная, не брезгует судить и победителей.

Непротивлению Тохтамышу есть два толкования. По одному из них, кстати, более позднему, Дмитрий поспешил в Кострому «собирать войска». Но почему-то не собрал. За два года до этого в считанные дни поставил под копье против Мамая сотни тысяч бойцов, и ни в какие тмутаракани ему для этого ехать из Москвы не пришлось, а тут вдруг свет сошелся на Костроме.

Другое толкование, более старое и восходящее еще к каким-то летописям, списывает трусливое поведение Дмитрия на «нежелание» воевать подвластных ему удельных князей. Вот так вот случилось, что всех их, которые в общем-то и заняты были только войнами, если не считать охот да пиров, вдруг дружно одолело нежелание заниматься своим главным делом, единственным, которое они умели делать. Как-то не верится. Можно понять, когда артачится один какой-нибудь чем-то обиженный или обделенный феодал. Но когда не желают подчиняться все, то тут что-то не так. Значит, неправда не только то, что «Куликовская победа положила начало освобождению Руси от татаро-монгольского ига», но и то, что она «стала важной вехой в процессе объединения русских земель вокруг Москвы». Не положила, не стала.

По остальным вопросам сценарий «Руси защитник» и вовсе хранит скромное молчание. Этих вопросов как будто не существовало, из чего можно сделать вывод, что и ответа на них тоже не имелось. Да и действительно, какое может быть объяснение, например, отказу Дмитрия от командования войском и переодевание в одежду рядового воина? Никакого. Никто его и не нашел. Или какое можно найти оправдание позорному бегству в Кострому? Тоже, казалось бы, никакого. Ан, нет, оказывается, при большом желании какое-то все же можно! Но оно порождает целый новый «уточненный» сценарий Мамаева побоища, к которому мы и переходим.

Есть расхожее мнение, даже убеждение, что русскому человеку всенепременно подавай царя. Несподручно ему жить без властной руки самодержца – менталитет не позволяет. Потому всякая демократия у нас обречена изначально и ни к чему путному никогда не приведет. Может, оно и вправду так – благо смехотворных, кабы не печальных, примеров того, чем кончались демократические игрища в России, предостаточно. Так уж повелось на Руси еще с самого первого царя, с Гороха.

Впрочем, про гороховые времена можно только гадать, а вот что со времен царя Косаря, он же кесарь, он же византийский император, так это точно. На Руси могли быть свои князья и даже великие князья, славные и почитаемые, получившие хвалебные прозвища и приобщенные к лику святых, но царь, прямой наследник римских кесарей, был один – в Константинополе. Однако после захвата в 1204 году византийской столицы крестоносцами и провозглашения Латинской империи Романии православная Византия фактически перестала существовать, подчинившись папе. Возможно образовавшийся вакуум верховной власти, сразу светской и духовной, привел бы Русь к переосмыслению ее взаимоотношений с Византией и уже тогда, в XIII веке, естественно побудил бы ее постепенно встать на путь полного суверенитета и автокефалии. Но к тому времени Киевская Русь уже фактически рассыпалась, и множеству мелких феодальных суверенитетов было не до одного большого и универсального. А всего через треть века после падения Византии, когда этот факт еще только-только осмысливался на Руси, навалилось на нее татаро-монгольское иго и как-то само собой заместило византийского кесаря в политической иерархии новым «царем» – ордынским ханом. И хотя русских митрополитов по инерции, но откровенно нехотя, еще принимали из Константинополя, ярлыки на княжения стали выпрашивать, с подобострастными поклонами и подношением богатых подарков, у ордынских правителей. По мере того как роль и авторитет константинопольских назначенцев на Руси быстро падали, роль и значение держателей ханских ярлыков столь же уверенно росли.

Основным более-менее регулярным источником доходов золотоордынских ханов была дань с покоренных земель, которую в конце XIV века собирали уже не ханские баскаки, от случая к случаю и с кого придется, а местные правители, поголовно со всего населения на вполне регулярной основе. Собственно, ярлыки на великие княжения и нужны были в первую очередь для того, чтобы получить эту доходную привилегию – к рукам сборщика дани всегда чего-нибудь да прилипнет. Резкое усиление Москвы при держателях ярлыков от Ивана Калиты до Дмитрия Донского наводит на мысль, что могло прилипать и по-крупному. Другим источником ханских доходов, эпизодическим, зато потенциально безразмерным, были набеги на сопредельные земли со всеми сопутствующими «развлечениями»: тотальным грабежом, массовыми убийствами, разгульными изнасилованиями и, наконец, растянувшимся от горизонта до горизонта обозом с награбленным добром и караваном бренчавшего кандалами полона.

Вторая половина XIV века в Золотой орде отметилась ханской чехардой, которую летописи именуют «великой замятней». За полтора столетия, прошедшие со смерти Чингисхана, его потомство изрядно расплодилось и перепуталось. Многочисленные прямые и не очень потомки Потрясателя вселенной усердно соревновались в том, кто большему числу соперников устроит фирменную секир-башку. В мутной водице этой замятии, густо окрашенной кровью претендентов на ханский трон, успешно выловил свою «золотую рыбку» темник Мамай, сумевший взять бразды правления Ордой в свои руки и уверенно державший их при быстро меняющихся ханах. Не пришедшиеся ему по душе, кстати сказать, сменялись особенно быстро. Хотя Мамай был зятем хана Бердибека и фактическим властителем Золотой Орды, формально занять ханский трон он не имел права, так как эта привилегия по завещанию Чингисхана принадлежала только его прямым отпрыскам. Зятья были не в счет. Из-за этого досадного препятствия Мамаю приходилось сажать на трон ему угодных и смещать ставших неугодными ханов из числа кровных чингизидов, благо вследствие плодовитости последних трудностей с выбором Мамай не испытывал. Собственно, именно Мамай успешно поддерживал в Орде «великую замятию» к своей выгоде долгие годы.