Читать онлайн «Почетный академик Сталин и академик Марр». Страница 49

Он делит звуки, для удобства буквенного их обозначения на простые (единицы), составные из двух звуков (десятки), в буквах слитно-двузначные, составные из трех звуков (сотни) и т. п., в буквах слитно-трехзначные построения»[263].

Здесь Яковлев обращает внимание на то, что современный аналитический алфавит Марра построен на прямо противоположных принципах по сравнению с историей развития речи, которой придерживался сам Марр. Ведь он утверждал, что речь первоначально состояла из нерасчлененных диффузных комплексов-звуков, из которых постепенно стали выделяться все более и более членораздельные звуки. В этом Яковлев увидел основной порок аналитического алфавита, который являлся искусственной конструкцией, приспособленной исключительно для исследовательских целей. В этом алфавите делалась попытка поставить в соответствие каждому простому звуку одну и только одну букву из простых латинских, частично греческих и русских букв («как цифры для единицы»). Буквы для составных звуков также являются составными — к простым буквам добавляются знаки: нули, точки, черточки, птички, хвостики и пр. Так получаются буквы «десятки», а затем и более сложные буквы «сотни»[264]. Таким образом, этот алфавит не отражает историю развития речи, а представляет собой разработанный Марром механизм графической передачи современных звуков речи различной сложности{18}. Начиная с 1924 года аналитический алфавит Марра пытались приспособить для абхазской письменности. Абхазские руководители сами проявили инициативу и обратились за помощью к Марру по поводу латинизации своего алфавита. Но Марр убедил их в преимуществах своей транскрипции и с 1925 года аналитический алфавит без особых изменений был принят в качестве официального и для обучения в школах. Но она оказалась неимоверно громоздкой (более 70 знаков), трудно усвояемой школьниками и мало пригодной для нужд печати. И теперь, когда абхазам приходится отказываться от марровского алфавита, академик и его последователи, продолжал Яковлев, предлагают применить этот алфавит для всех народов СССР, а в будущем для всего человечества? Сторонники Марра критикуют латинизацию за то, что она не приводит к унификации алфавитов народов России, а, наоборот, фактически усиливает их языковую изоляцию, так как такой алфавит способствует консервации норм национальных языков. Унификация алфавитов не ведет к большему пониманию и сближению народов. Яковлев, соглашаясь с этим, в то же время замечает, что латинизация — это всего лишь переходная ступень (?) и она, оказывается, не претендует на роль общемирового алфавита.

Последнее признание, как и вполне убедительная критика аналитического алфавита, привело к тому, что без особого шума, и, конечно же, решением Сталина, марровское предложение было отвергнуто, а через два года после смерти Марра, в 1936 году, было покончено и с латинизацией решительно и бесповоротно. До 1941 года все латинизированные письменности были переведены на кириллицу[265]. К этому времени Яковлев стал одним из самых ярких и последовательных сторонников Марра, плодотворно развивавшим его методы на примере изучения кавказских языков. А народы, веками создававшие памятники письменности на арабском алфавите, были насильственно переучены на алфавит латинизированный и, более десятилетия прожив с ним, вынуждены были заново переучиваться на кириллическую письменность. И все это сопровождалось кампаниями, убеждавшими людей в правильности языковой политики партии и правительства. На самом деле никакой продуманной политики в этом не было, а была прихоть малограмотного диктатора, который сначала поверил в одну романтическую идею, затем чуть не соблазнился другой, а когда понял, что ни та ни другая не решают проблемы всемирного языка и письменности, отказался от них, не очень думая о том культурно-историческом уроне, который он наносит многим народам своей страны. Попытки доказать, что Сталин, как закоренелый русификатор, повсеместно ввел кириллицу для того, чтобы обеспечить господство русской культуры, совершенно несостоятельны. Со своей национальной письменностью он милостиво оставил грузин и армян, а с латинизированной графикой — латышей, эстонцев, литовцев. С позиции же сегодняшнего дня можно утверждать, что перипетии с алфавитами можно рассматривать в качестве редких социальных экспериментов, позволяющих сделать определенные выводы.

Любой алфавит является искусственным средством, и его можно с большим или меньшим успехом приспособить или специально разработать для любого языка. Любой фонетический алфавит не сближает и не разъединяет народы, хотя и способствует консервации языков. Аналитический алфавит Марра (как и другие алфавиты такого рода) не мог быть успешно применен на практике не из-за своего несовершенства, а из-за своей бесконечной «открытости» — человеческая гортань способна произнести несколько сотен «единичных» звуков, из комбинации которых возможно синтезирование звуков второго и третьего порядка. Запомнить же такое количество знаков и символов немыслимо, поэтому никакой общемировой алфавит на фонетической основе при многообразии языков мира в принципе невозможен. Так что придется ждать рождения единого для всего мира языка или воспользоваться письменностью, близкой к китайской иероглифике. В различных частях Поднебесной китайский язык так различается, что граждане одного государства и нации не понимают друг друга. Но иероглифическая письменность, передающая не звуки, а понятия и их комплексы, позволяет людям легко общаться письменно и сохранять единство государства и культуры на протяжении тысячелетий. Как мы помним, Марр хотел предложить китайцам свой вариант аналитического алфавита, а после 1950 года Сталин лично предложит китайцам перейти на фонетическую систему письменности. Тогда же в Китай были направлены советские языковеды для подготовки реформы, но они не преуспели.

Вопреки утверждениям[266], Сталин имел, пусть и самые общие, представления о яфетической теории задолго до дискуссии 1950 года. Правда, если он и знакомился с работами Марра до этого момента, то, скорее всего, поверхностно. Не будучи специалистом, да и просто систематически образованным человеком, он многое принял на веру, хотя язык и стиль академика и способ его мышления были абсолютно чужды Сталину, который, как любой много практикующий редактор, любил прежде всего ясность. Но, как и многие «прирожденные» редакторы, лишенные собственного творческого начала, Сталин не понимал, что насильственно навязываемая ясность нередко ведет к обмельчанию глубины. Тексты крупнейших мыслителей и наставников человечества приобретают ясность, только если сумеешь проникнуть сквозь непроглядную толщу глубины. В своем требовании ясности Сталин исходил из элементарного желания контролировать чужую мысль. Слишком сложное и неоднозначное («заумь», по его терминологии) ускользало от буквального контроля. Поэтому ясности он требовал и добивался во всем, особенно в сфере идей, в том числе и в своих собственных писаниях.

Сейчас трудно сказать, прочитал ли Сталин сборник статей «Тристан и Исольда», но то, что он хотя бы подержал его в руках и перелистал, это вполне могло быть. Русский перевод поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре» с предисловием академика Орбели, в котором тот восхвалял Марра, Сталин читал и не раз перечитывал. Несмотря на свою занятость, Сталин предпринимал попытки читать и оригинальные произведения Марра. Судя по цитатам из работ академика, которые Сталин приводил в своей статье 1950 года «Марксизм и вопросы языкознания», он пытался читать отдельные произведения, опубликованные в пятитомном собрании «Избранных работ» Марра, выходившие в 30-х годах. Правда, в нынешней сталинской библиотеке ни одного тома из этого собрания я не обнаружил. Неясно и то, в какие годы он знакомился с этими томами. Зато следы его усилий углубиться в лингвистические построения Марра до сих пор видны на двух отдельных работах, сохранившихся в архиве вождя. Одна из них: «Извлечение из свано-русского словаря» (Пг., 1922), вышедшая в серии «Материалы по яфетическому языкознанию. вып. Х»[267]. Скорее всего, словарь был подготовлен к печати еще до революции. Об этом свидетельствует характерное указание: «Напечатано по распоряжению Российской Академии Наук. Сентябрь 1917 года. Непременный Секретарь, академик С. Ольденбург». Ко всему прочему словарь издан по правилам дореволюционной орфографии.

С «Извлечением из свано-русского словаря» Сталин познакомился очень основательно. Он вообще с видимым удовольствием копался в разноязычных словарях, и особенно в тех, где были трудные слова и термины. И в этом специфическом словаре Сталин подчеркнул карандашом десятки сванских слов и их русские переводы и толкования. Как и все работы Марра, словарь несет на себе оригинальный стиль автора. «Извлечение» было подготовлено Марром в качестве руководства для «собирателей», «посвященных в особенности лексикологической работы по яфетическим языкам». Собственно, это был даже не словарь в подлинном смысле слова. Слова в нем располагались не по алфавиту или в ином формальном порядке, а в согласии с оригинальной методой автора были «расположены гнездами по корням»[268]. К тому же, как я уже отмечал, всю жизнь Марр занимался еще и разработкой собственной системы передачи на письме всего разнообразия звуков человеческой речи («аналитический алфавит»). Эта система стала еще одним камнем преткновения на пути признания за яфетической теорией научного статуса. С синим карандашом в руке Сталин прошелся по сорока страницам этого своеобразного свано-русского словаря. Найти какую-то систему или выявить особый интерес Сталина к тем или иным словам и понятиям, я не смог. Он привычно отметил в одном из слов ошибку в написании сванского слова «форма». Сбоку написал по-грузински так, как надо, но уверенности в том, что в данном случая вождь прав, нет. И еще одна особенность: на последней странице он дважды подчеркнул слово «дьявол», хотя все остальные слова подчеркивал только один раз[269].