Читать онлайн «Почетный академик Сталин и академик Марр». Страница 18

Все послереволюционные годы у Марра были дружеские и деловые контакты с Н.И. Бухариным, А.В. Луначарским, М.Н. Покровским, А. Бубновым, А. Енукидзе, М. Горьким, А. Сванидзе, Н. Троцкой (женой Л. Троцкого) и другими высшими партийными и государственными деятелями. Тогда же он стал председателем Центрального совета научных работников, одного из первых советских объединений ученых. Вскоре после завершения Гражданской войны Марр, в отличие от многих академиков старой формации, окончательно попытался стать своим для новой власти. И дело здесь было не только в карьеристских замыслах. Как и многие открыто не выступавшие против советской власти ученые, он, без всяких дополнительных политических ухищрений, занимал в то время с десяток различных должностей и возглавлял несколько крупных научных учреждений. До начала 30-х годов крупные ученые помимо идеологического прессинга не испытывали еще того административного давления со стороны власти и не переживали того страха, который стал обыденностью после так называемого «Академического дела» и в гибельные последующие годы. Марр добровольно и сознательно не просто пошел на сотрудничество с советской властью, а демонстрировал поиски стыковок своей дисциплины и научной концепции с идеологией и политической практикой нового строя. Это его стремление совпало со встречным стремлением власти опереться на авторитетнейших ученых-академиков с целью установления контроля над своевольной бывшей Императорской академией и над российским научным сообществом в целом.

В 1918 году Марр выступил с инициативой слияния факультета восточных языков, который он возглавлял, с историко-филологическим факультетом Петербургского университета. Марр давно ставил об этом вопрос, обоснованно мотивируя объединение факультетов единством задач и методов изучения восточных и западных языков и литератур. Он же был назначен деканом нового единого факультета. Существование двух факультетов символизировало несхожесть и несопоставимость Запада и Востока, с чем Марр никогда не соглашался. До революции центром археологической работы в России была Археологическая комиссия, под руководством которой наука достигла значительных результатов, признанных во всем мире. Археологическая комиссия, обладавшая до революции значительной научной автономией, после Октября 1917 года также оказалась в оппозиции к большевистской власти. Марр, как доверенное лицо этой самой власти и как признанный археолог Кавказа, вошел в состав комиссии и даже стал ее первым выборным в советское время председателем. Но как показала практика в этом и других случаях, Марр оказался плохим политиком и не очень расторопным администратором, а потому не смог существенно повлиять на деятельность и этой организации. Кроме того, на каком бы посту Марр ни находился, какими бы проблемами ни занимался, везде и всегда он навязчиво пытался внедрить свое, особенное видение задач. В начале 1919 года Марр обратился в советское правительство с проектом создания Академии материальной культуры, которая должна была не только заменить Археологическую комиссию, но и переориентировать археологическую науку на системное изучение материальных памятников с точки зрения функционального подхода. В.И. Ленин, по свидетельству Марра, слегка подправив название, 18 апреля 1919 года подписал декрет о создании Академии по истории материальной культуры (ГАИМК), в основу которого был положен проект Марра. Руку Марра в этом проекте выдает довольно бестолковый текст, в особенности в той части, где сформулированы задачи академии: «Для археологического и художественно-исторического научного исследования вещественных как монументальных, так бытовых памятников, предметов искусства и старины и всех вообще материальных культурных ценностей, а также научной охраны всех таких ценностей, находящихся в пределах Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, учреждается в Петрограде Академия по истории материальной культуры»[84]. Академия подчинялась одному из структурных подразделений Народного комиссариата по просвещению (Наркомпроса). Следуя этой формулировке, «материальной культурной ценностью» можно было объявить все, что угодно. Из этой преамбулы очень трудно понять, чем же конкретно должна была заниматься академия? Положение спасло то, что согласно этому же декрету Археологическая комиссия в прежнем составе и с прежнем финансированием переходила в новое учреждение как ее составная часть. Помимо основной деятельности на академию возлагалась также охрана памятников старины и тем самым в ведение Марра попало еще и музейное дело. В дальнейшем Марр оказался активнейшим членом Всероссийской коллегии по делам музеев и охраны памятников в составе Наркомпроса. Вскоре по инициативе Марра в рамках ГАИМК был создан Институт археологических технологий, новаторское по тем временам исследовательское учреждение, которое должно было применять методы естественных наук для анализа и датировок древних памятников материальной (вещной) культуры. В 1924 году Марр был избран еще и директором ленинградской Государственной публичной библиотеки. Но наиболее для него важным и любимым детищем стал Институт языка и мышления АН СССР (просуществовал до 1950 года), выросший из эфемерного марровского же Яфетического института[85]. Я не буду перечислять другие учреждения, в которых Марр принимал участие или заново организовывал. Отмечу только, что он с каждым годом пользовался все большим авторитетом и доверием со стороны членов правительства ленинского набора.

В архиве Марра сохранилась переписка со значительным количеством выдающихся лиц эпохи; сохранились также следы его переписки с партийными и государственными деятелями, репрессированными в годы сталинского террора. Архивный фонд Марра — один из самых богатых по своему составу из всех известных мне персональных документальных собраний ХХ века. В нем насчитывается 5940 единиц хранения (для сравнения: в архиве Сталина несколько более 1700 единиц хранения). Особенно впечатляет его переписка, насчитывающая несколько сотен имен. В их числе письма «проклятых и забытых»: Н.И. Бухарина, А.И. Рыкова, А.С. Бубнова, А.С. Енукидзе, Л.М. Карахана, А.И. Корка, В.И. Невского, М.Я. Рафаила, А. Сванидзе, Н.И. Троцкой, С.Н. Быковского. В описи фонда указано, что переписка Марра с этими людьми была изъята (карательными органами. — Б.И.) в один день — 10 февраля 1939 года, то есть спустя пять лет после смерти Марра и в самый пик господства языковедческой «школы» марристов, возглавляемой академиком И.И. Мещаниновым. Скорее всего, изъятие было связано с очередной чисткой в архивах деятелей революционной эпохи, проводившейся в связи с процессом Бухарина и его подельщиков. Н.И. Бухарин, который в конце 20-х годов был еще в полной политической силе и числился в союзниках Сталина, писал о Марре: «При любых оценках яфетической теории Н.Я. Марра необходимо признать, что она имеет бесспорную огромную заслугу как мятеж против великодержавных тенденций в языкознании, которые были тяжелыми гирями на ногах этой дисциплины»[86]. Но именно эта «антивеликодержавность» яфетической теории, которую точно подметил Бухарин, послужит главной, но скрытной причиной ее низвержения после Великой Отечественной войны. В своих работах и выступлениях Бухарин часто ссылался на Марра, поскольку «школа академика… дает историко-социологическую трактовку языка»[87]. Даже находясь в тюрьме, в своих предсмертных рукописях Бухарин помянул добрым словом лингвистическую концепцию Марра, поставив ее в один ряд с концепциями крупнейших философов и лингвистов своего времени. «Само мышление, как и язык — мы касались этого вопроса отчасти и мимоходом в другой связи, — писал он в камере на Лубянке, — есть социальный продукт. Еще в трудах Макса Мюллера, Лаз. Гейра и Л. Нуаре имелся достаточный фонд аргументов, которыми доказывалось происхождение языка и мышления из трудовой практики людей и процесс образования понятий брался именно в этой связи. Новейшие исследования по истории языка и мышления — в частности и в особенности, труды покойного академика Н.Я. Марра — дают огромный материал, подтверждающий эти положения»[88].

Наверняка в архиве Марра были документы, принадлежавшие перу и других погибших большевистских функционеров, например, таких как Г. Зиновьев, который до 1926 года возглавлял Петроградский Совет и без содействия которого Марр и Академия наук, находясь в Ленинграде, вряд ли могли обойтись. В фонде Марра отсутствуют и письма Сталина, хотя в фонде вождя следы их переписки сохранились. Предположительно эти и другие документы были бесследно «вычищены» сразу после смерти академика, то есть в 30-х годах.

Тесные связи были у Марра и с всесильным сталинским наместником Кавказа Л.П. Берией, сыгравшим особую роль в его посмертной судьбе. В архиве Марра я обнаружил рукописную записку на грузинском языке. Привожу ее в переводе на русский язык: