Читать онлайн «Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках». Страница 20

Кроме перемены двуперстия на триперстие реформа патриарха Никона состояла в переделке содержания важнейших молитв и богослужебных текстов.

Справщики изменили написание имени Спасителя, добавив в него лишнюю букву «и» — вместо прежнего написания Исус теперь стали писать по новогреческой традиции Иисус. Из Символа веры исключили слово «истиннаго» в отношении Святого Духа. Это изменение было необоснованным с канонической точки зрения. Один из исследователей «книжной справы» писал об этом так: «По самому смыслу Символа веры требуется в нем исповедовать Духа Святого Истинным, как исповедуем в том же Символе Бога Отца и Бога Сына Истинными»{34}.

Кроме того, из Символа веры справщиками был убран «аз» — буква перед словами о Спасителе: «рождена а не сотворена». Между тем этот «аз» напоминал верующим о напряженной борьбе за православие с ересью арианства, умалявшего божественную природу Христа. Аз подчеркивал единосущность Сына Отцу, равенство всех лиц Святой Троицы. «Аз же той в Символе старом во всех словеньских книгах святых неизменно от начала веры, и подобает ему нужно быти ту и неотменно, понеже противу Ария еретика поставлен ту, яко кол острый, от святых отец наших Перваго Собора Вселеньскаго. Арий бо тварь глаголаше Сына Божия быти, сиречь создана от Бога Отца; святые же отцы исповедаша, по Писанию Святому, рождена от Бога Отца, а не сотворена. Сия суть сила во азе том содержится»{35}.

В большинстве случаев исправления текстов, проводившиеся справщиками Никона наспех, отличались от старых редакций в худшую сторону, иногда принимая вовсе соблазнительный двусмысленный характер. Так, в стихире на «Господи возвах» вместо прежнего текста: «праотца бо Адама прельстивый древом Крестом побеждается…» в исправленном варианте сказано: «…Крестом прельщается…»{36}. В чине Крещения старый текст: «…молимся тебе, Господи, ниже да снидет с крещающимся дух лукавый» был заменен новым: «…ниже да снидет с крещающимся, молимся тебе, дух лукавый»[12]. В тропаре Великого Четверга старый дониконовский текст: «Но яко разбойник исповедаяся вопию Ти», а в новом варианте: «Но яко разбойник исповедаю Тя»{37}.

Подобные «исправления» оказывались не улучшением, а очевидной порчей богослужебных книг. Но реформа коснулась не только текстов. Велено было крестный ход совершать отныне против солнца, на просфорах древний православный восьмиконечный крест был заменен четырехконечным, распространенным у католиков и протестантов, а число самих просфор, каждая из которых имеет важное значение, сократили с семи до пяти. Протопоп Аввакум писал о реформе: «Удумали со дьяволом книги перепечатать, вся переменить, крест на церкви и на просфирах переменить, внутрь олтаря молитвы иерейские откинули, ектеньи переменили, в крещении явно духу лукавому молитца велят… и около купели против солнца лукавой-ет их водит, такоже и церкви святя, против солнца же… а в крещении и не отрицаются сатоны. Чему быть? — дети ево…»{38}.

Одним из самых серьезных новшеств было решение, отменяющее перекрещивание католиков. Отныне их следовало принимать в православие только через покаяние в ересях. Отмена перекрещивания означала признание католиков христианами, лишь в чем-то погрешающими или заблуждающимися. Это революционное изменение в корне переворачивало старый взгляд православных на еретиков как нехристиан. Оно символизировало принципиальную перемену в сознании тех людей, кто определял политическое и духовное развитие страны. Фактически отменялось прежнее направление государственного развития, начатое много веков назад, прерванное Смутой и вновь возрожденное патриархом Филаретом, — направление в сторону максимального удаления от иноверных соседей.

Примирительное отношение к католикам со стороны греческой церкви было вызвано политическими причинами. Гибнущая Византия надеялась найти помощь со стороны западных стран в борьбе с турками. Позднее, потеряв самостоятельность и оказавшись в подданстве у султана, греки тем более имели причины искать контактов с прежними противниками, которых некогда отлучали от церкви на своих соборах. Выше приводились примеры того, какое разрушительное влияние на внутреннюю жизнь восточной православной церкви имели контакты с протестантским и католическим миром. Это были изменения в канонах и обрядах, распространение некоторых богословских мнений, которые ранее в самой греческой церкви почитались еретическими, учение о чистилище, обливательное крещение и многое другое.

Для России перемена отношения к католикам не была обоснована никакими объективными обстоятельствами, но развивалась так же стремительно. Очень скоро московское правительство даже войдет в Священную Лигу — объединение христианских держав под руководством Ватикана против Османской Турции.

Таким образом, окончательно будет признано, что папа римский такой же христианин, как русский царь…

Это была не только измена внука, царя Алексея, памяти и делам своего деда, патриарха Филарета, но делу жизни и памяти всех русских святителей и государей, от корня которых, хотя и не совсем обоснованно, так любил производить себя этот Романов.

Однако хуже и опаснее всего для будущего российского государства было то, что на самом деле тот западный «христианский» мир, руку которому подавали православные греки и русские, как раз в это время уже переставал быть собственно христианским. Цивилизация европейского Запада, с восторжествовавшими в ней началами рационализма и материализма, становилась в непримиримо враждебные отношения с любой культурой и цивилизацией, основанной на религиозных ценностях.

«Патриарх иноземцев!» — так называл в глаза своего противника Никона протопоп Иван Неронов. И это очень верная характеристика, но только в применении к фактическим последствиям действий патриарха, а не к его собственным убеждениям и целям. Никон принадлежит к числу тех общественных деятелей, свершения которых прямо противоречат их стремлениям.

Он вовсе не был ксенофилом. Скорее наоборот. Именно он настоял на запрете для иноземцев переодеваться в русское платье, чтобы их всегда можно было сразу распознать на улице и они не могли пройти незамеченными в православную церковь и тем самым осквернить ее. Для ограничения нежелательных, по его мнению, контактов москвичей с иностранными гостями Никон положил начало выселению последних в фактическую резервацию — будущую Немецкую слободу. Он постоянно преследовал любые нарушения традиционного московского уклада жизни, противостоял проникновению иноземных (в первую очередь западноевропейских) культурных влияний, жег иконы и живопись западных мастеров.

Но личные стремления патриарха, импульсивного и необразованного человека с задатками авторитарного диктатора, уже не имели значения, когда своими действиями он безрассудно внес смуту во внутренний мир православного царства, бросил его святыни на поругание формально единоверным грекам, которым издавна была глубоко враждебна и неприятна сама идея существования русского Третьего Рима в то время, когда их отечество и культура оказались поверженными. А за спинами этих «единоверцев», не скрываясь, стояла совсем другая цивилизация, духовно и материально подчинившая их себе, сделавшая из них агентов своего влияния и экспансии. Не умели или только не хотели понять этого патриарх Никон и его «собинный друг» царь Алексей — не так важно для истории.

Перемена церковного чина, правка богослужебных книг, проклятия в адрес двоеперстия произошли так резко и неожиданно, что и впрямь могли казаться наваждением. Однако новые, не менее удивительные события, продолжали изумлять москвичей. В июле 1658 года, просидев на патриаршем престоле всего шесть лет, Никон объявил о сложении с себя достоинства главы русской церкви. После литургии в Успенском соборе он демонстративно, на глазах потрясенных прихожан, снял с себя дорогие архиерейские одеяния и надел черную монашескую мантию, купленную заранее на торгу по его приказу. «Ленив я был учить вас… От сего времени не буду вам патриархом», — заявил Никон и хотел идти прочь. Его задержали посланные от царя, требуя прекратить недостойный спектакль. Он лишь передал Алексею Михайловичу письмо, написанное здесь же, в алтаре, и пошел из собора. Пешком добрался до патриаршего подворья, а оттуда уехал в свой любимый Воскресенский монастырь, построенный им на берегу подмосковной речки Истры.

Уход Никона был следствием серьезных разногласий с царем и охлаждения их прежней дружбы. В то время, пока православные жители Московского государства пытались осознать произведенные церковные новшества, между патриархом и царем возник спор ни много ни мало о приоритете светской или духовной власти.