Читать онлайн «Вечное движение (О жизни и о себе)». Страница 3

Во время русско-японской войны отец был награжден георгиевским крестом и произведен в кондукторы. Это было началом его продвижения во флотских рангах. В 1906 году в чине кондуктора, как специалиста по минному делу, его перевели в Кронштадт. В этом замечательном морском городе я и родился в 1907 году. В Кронштадте мать родила еще двоих детей - Ольгу и Павла.

Надо отдать должное незаурядной личности моего отца. Попав во флот отсталым парнем из глухого села, он жадно впитывал знания. Самоучкой овладел грамотой, основами математики и физики и стал руководителем группы флотских минеров. Вместе с ними он выходил в море, переживая события их сложной и опасной профессии. Затем отец был преподавателем минного дела в учебном минном отряде Балтфлота, который базировался в Кронштадте и проводил маневры в Финляндии. На этом поприще заслужил он погоны поручика, а затем, в конце войны 1914-1918 годов, - штабс-капитана.

Отец запомнился мне как добрый друг ребят. Он много возился с нами, меня научил плавать, когда мне было лет пять. Запомнилось несколько ярких эпизодов того времени, среди них - мой выстрел в самого себя. Это было в Финляндии, на острове Тейкарсари. Здесь на рейде стояли корабли учебного минного отряда, а на острове летом жили семьи моряков. Каким-то образом у меня оказался малокалиберный пистолет "Монте-Кристо". Собралась толпа мальчишек и девчонок, и мы отправились на берег залива. Здесь, встав на валун, я хотел выстрелить по стоящему вдалеке миноносцу. Было мне шесть лет, и сил не хватило взвести курок, он сорвался, раздался выстрел, и пулька вонзилась в бедро у самого живота. Потекла кровь, я завертелся волчком и заорал. Долго не заживала рана, а кусочек свинца у самой бедренной кости ношу до сих пор.Другой эпизод связан с моим другом Пашкой Бурцевым. Эта дружба принесла мне неприятность. Однажды у Пашки появились деньги. Он купил много конфет, угощал меня, и весь вечер мы провели в кинематографе. Оказалось, что он стащил деньги у своей матери. Когда я пришел домой, его мать была уже у нас, искала Пашку, и все рассказала. Отец жестоко выпорол меня широким флотским ремнем. Я очень обиделся. Но обида скоро прошла. Я знал, что отец любил меня. Его радовали мои первые успехи в школе.

В эти же годы начал я увлекаться рыбной ловлей. В стае мальчишек от 6 до 15 лет ловили мы ершей на кронштадтских причалах. Однажды один такой удалой рыбак, забрасывая свою леску, попал крючком мне в глаз. Крючок вонзился в бровь и насквозь пробил ее. Когда меня привели домой, мать обмерла, увидев мой глаз, залитый кровью, с торчащим крючком. Она взяла щипцы-кусачки, откусила петлю крючка и вытащила его из кровоточащей брови. К счастью, глаз мой был цел и невредим.

Кронштадт - это прекрасный русский город, в котором каждый камень говорит о великой истории. В 1704-1720 годах были построены его крепости. Как замком, он закрыл с моря все подходы к Петрограду - столице России. Прошло много лет, но я и теперь ношу в себе очарование Петровского парка, Якорной площади со стоящим на ней памятником знаменитому адмиралу С. О. Макарову, его причалов, маяков, прозрачной светлой воды Балтийского моря с опускающимся в него оранжевым солнцем. Бирюзовые купола его Морского собора видны далеко в море, они первые встречают моряков, плывущих в Кронштадт, и последние прощаются с ними, когда моряки уходят в море.

Со своей флотской командой отец жил общей жизнью. Его постоянная забота о подчиненных, чуткое, товарищеское отношение к матросам заслужили ему любовь и большую популярность. Когда грянул революционный шторм в матросском Кронштадте, много надменных и жестоких офицерских голов скатилось на кораблях и улицах бушующего города. В эти же дни матросы проявили доверие и дружбу к моему отцу.

1 марта 1917 года отец по требованию команды был назначен начальником учебно-минного отряда. После Великой Октябрьской социалистической революции он занимал высокий пост, и его называли красным адмиралом. Осенью 1918 года отец погиб.

8 февраля 1919 года штаб Балтийского флота обратился в Комиссариат социального обеспечения со следующим письмом за № 458:

"Препровождая прошение гражданки Анны Дубининой и удостоверение о действительной пропаже без вести ее мужа военного моряка Петра Дубинина, Интендантский отдел штаба флота просит о назначении пенсии согласно Декретов Совета Народных Комиссаров, опубликованных Извес. Всерос. Центральн. Исполкома от 28 января за № 19/571, от 15 октября 1918 года № 224 и от 18 августа 1918 г. № 168.

Помощник Главного интенданта флота подпись Комиссар подпись Старший делопроизводитель подпись".

Комиссариат социального обеспечения предоставил пенсию нашей семье в размере 3 тысяч рублей в месяц. Но в это время мы находились уже далеко от Кронштадта.

Весною 1918 года, за несколько месяцев до гибели отца, мать с четырьмя детьми - Алексеем, Марией, Павлом и мною (Екатерина и Ольга умерли) - выехала в родное село Спасское, Труден был путь. В нашей стране начиналась иностранная военная интервенция и гражданская война. Спровоцированный империалистами корпус чехословаков захватил Поволжье.

Наша первая остановка была в Петрограде. Здесь на причале произошел сильный взрыв. С пристани пришлось бежать, она мгновенно была охвачена пожаром, над головой летели балки и куски железа. До Рыбинска ехали поездом. Затем пароход довез нас до Ставрополя, а дальше не пошел ввиду близости фронта - чехословаки развивали наступление от Самары.

Это была излучина Волги, знаменитое место, где в 1955 году встала громада плотины электростанции имени В. И. Ленина, а перед нею разлилось Куйбышевское море. На правом берегу в Жигулях вырос в наши дни огромный автомобильный завод в городе Тольятти. В последние годы в своих поездках на Урал-реку несколько раз я проезжал по этой гигантской плотине, сидя за рулем автомобиля, и ни с чем не сравнимый пейзаж новой России всегда глубоко потрясал меня.

А в те далекие тревожные времена пусто было на прекрасной излучине Волги. На той стороне молчали курчавые зеленые шапки Жигулевских гор, на нашей пристани стояли и словно бы ждали чего-то одинокая баржа и несколько лодок. Я, конечно, немедленно занялся своим любимым делом рыбалкой. Хорошо тогда на струе клевали крупные чебаки. Как-то, стараясь быть поближе к рыбе, я прыгнул с высокой баржи в привязанную к ней лодку и ногой угодил на гвоздь, который насквозь прошел через большой палец. Я поддел пальцами обеих рук свою ногу и сорвал ее с гвоздя. В первый миг вверх фонтаном ударила струя крови. Меня отнесли в домик на пристани, положили на стол, и мать туго завязала мою ногу. Много дней я потом ковылял, оберегая свой раненый палец.

На одиннадцатый день нашего ожидания чехословаки обстреляли берег и пристань беглым шрапнельным огнем и прошли мимо нас, спрятавшихся в лесу.

Спустя некоторое время мы наконец приехали в Спасское.

Жизнь моей матери, казалось, вернулась к своему истоку, к тяжелому крестьянскому труду. Нас, ребят, также ожидали трудные дни, но вместе с тем и радости деревенской мальчишеской жизни. Работали в поле и на огороде. Я пас лошадей. Мы носились на конях по кочкарнику за Иржей. Однажды моя лошадь так споткнулась о кочку, что я вылетел через ее гриву далеко вперед. Двоюродные братья - Федя Дубинин и Костя Галий стали моими друзьями.

В то время свирепая болезнь - испанка гуляла по голодной России. Она косила и старых, и малых. Это была жесточайшая эпидемия особого злокачественного гриппа. Болезнь появилась в Испании и в течение 1918-1919 годов охватила весь мир. Много жизней унес этот необычайно свирепый вирус гриппа. Страшная болезнь пришла и в наше село. Я лежал в бреду, в горячке звал кого-то на помощь. Мать извелась, пока выходила меня и младшего брата Павла. Долго, уже выздоравливая, как тени, мы бродили по дому.

Ранней весной 1919 года в деревне стало особенно тяжело. Родным по матери и по отцу самим было нечего есть, и я ушел из дому, решил, что сам сумею пропитаться. С попутчиками добрался до Сергиевска, залез на товарную платформу и поехал в Самару.

Но и в Самаре пришлось голодать. Всегда тянуло там на Хлебную площадь, одно название которой, словно запах, неудержимо влекущий, напоминало о пустом желудке. На этой площади был знаменитый базар, где нам, беспризорникам, удавалось иногда что-либо поесть. Через некоторое время на этом базаре меня захватила облава, и я попал в Самарский детский распределитель, куда с улицы собирали мальчишек, грязных, голодных, бездомных ребят.

В детском распределителе маленьких безжалостно били и заставляли прислужничать более взрослые ребята, а мне тогда исполнилось всего лишь 12 лет. Нередко сверкали лезвия раскрытых ножей. Были подонки, которым унижение маленьких доставляло наслаждение. Дно жизни в эти тяжелые дни раскрылось перед нами, оно издевалось и угрожало нашим телам и душам. Воспитатели мало занимались ребятами. Помню, все же мы получили тогда чистое белье, помылись, в какой-то мере избавились от вшей. Нам показали, где стоят наши кровати.