Читать онлайн «Друиды». Страница 24

В свидетельстве Валерия Максима бросается в глаза то обстоятельство, что описываемый им галльский обычай выплаты долга после смерти на самом деле не согласуется с пифагорейской доктриной. Расхождения во взглядах на бессмертие души также подчеркивает Помпоний Мела, рассказывающий, что галлы сжигали или погребали своих мертвецов с теми вещами, которыми те обычно пользовались при жизни, а иногда живые даже хотели покончить с собой, чтобы вступить в новую жизнь вместе с умершим. Судя по этим замечаниям, галлы никоим образом не исповедовали учение Пифагора, согласно которому использование личных вещей или проведение отложенных сделок после смерти невозможно. Очевидно, они не верили в немедленное переселение души в тело животного или человека, но скорее в сохранение личности умершего в узнаваемой форме, по-видимому, сначала в могиле или у нее, а затем в другой области[119]. Более того, насколько мы можем судить, в вере кельтов отсутствовало представление о справедливости, так как, по-видимому, они не проводили никаких различий между судьбами плохих и хороших людей и поэтому не верили в искупление грехов путем последовательной смены смертных форм, которая составляет сущность пифагорейства. В действительности друидические воззрения в том виде, в котором они нам известны, были обобщены Луканом: «Тот же дух управляет телом и в мире ином, и… смерть посредине лежит продолжительной жизни».

Учение о переселении душ, конечно же, не было придумано Пифагором; тем не менее у нас нет никаких оснований полагать, что он основывал свою доктрину на верованиях галлов. Долгое время считалось, что он многое позаимствовал у египтян, однако, скорее всего, справедливой следует признать точку зрения, согласно которой пифагорейство восходит к орфической религии[120], которая возникла в полуварварских пограничных районах Фракии. Таким образом, весьма вероятно, что в основании как друидизма, так и пифагорейства лежат простейшие варварские верования, однако это никоим образом не означает, что между обеими системами существовали какие-либо связи.

Это наблюдение интересно тем, что оно показывает все маловероятие представлений, будто бы друидизм заимствовал что-либо у пифагорейства, не говоря уже о совершенной невероятности того, что кельты могли принять столь радикальные воззрения от чужаков. Ибо в действительности их учение о бессмертии и переселении душ просто выражало широко распространенное у варварских племен верование, хорошо знакомое любому этнографу. Поэтому нет никакой необходимости стремиться во что бы то ни стало связать религию кельтов с греческим влиянием. Даже такие первобытные племена, как аборигены Центральной Австралии, верят, что человеческая личность продолжает существовать после смерти в виде духа, который может вновь родиться в этом мире. Множество сходных представлений засвидетельствовано и у других первобытных сообществ[121]. Возможно, наиболее близкую параллель друидизму в этом отношении составляет вера племен мандинка в Западной Африке, которые придерживаются представления, что у каждого человека есть душа (niama) или движущая сила, которая после смерти может избрать местом своего пребывания любой объект: мертвое тело, дом, священный предмет или тело живого существа[122].

Поэтому мы можем сделать вывод, что отождествление друидизма и пифагорейства, к которому склонялись римляне, вряд ли можно подкрепить сколь-нибудь серьезной аргументацией, и в действительности смешение обоих этих учений следует объяснять непривычностью и странностью, которой обладала доктрина о переселении душ в глазах римлян. Подобная теория бессмертия не могла не привлечь особого внимания со стороны народа, имевшего довольно мрачное представление о загробном мире, и потому римляне без колебаний могли поставить знак равенства между любыми известными им двумя религиозными системами, в которых присутствовала эта доктрина. Как мне кажется, мы вполне можем удовлетвориться заключением, что друидическое учение о перерождении душ являлось частью естественной религии первобытного общества и никак не было связано с греческим влиянием.

Теперь мы попытаемся сформулировать основные положения истинных воззрений друидов на этот вопрос и для этого прежде всего по возможности рассмотрим дополнительные источники информации, оставив в стороне античных авторов. Если их утверждения, будто уверенность в бессмертии, в каких бы словах она ни выражалась, была достаточно сильной для того, чтобы лишить смерть ее устрашающей силы в глазах простого народа, то мы с полным правом можем обратиться к поздним кельтским легендам и попытаться обнаружить в них пережитки подлинной формы этих верований вне зависимости от того, представляли они собой настоящее учение о переселении душ или какую-то другую доктрину.

В сущности, в кельтской литературе встречаются крайне незначительные признаки, которые могли бы указывать на существование в отдаленном прошлом всеобщей веры в метемпсихоз, и тем не менее в ирландских сагах мы можем найти три-четыре хорошо известные легенды о перерождении отдельных людей[123]. Например, богиня Этайн, жена Мидира, была превращена ревнивой соперницей в насекомое и носилась над Ирландией, пока в конце концов не упала в винную чашу в доме ульстерского вождя Этара, откуда ее вместе с вином выпила его жена. Затем она вновь родилась, сохранив свое имя и личность, но утратив воспоминания о прошлой жизни. Существует также одна версия легенды о рождении героя Кухулина, по которой он являлся реинкарнацией бога Луга, который в облике ребенка был отдан на попечение Дехтире, а затем умер и проник в нее в форме червячка, когда она пила. Обе эти легенды в письменной форме были зафиксированы в Книге Бурой Коровы, датируемой началом XI в., и, судя по всему, представляют собой древние легенды кельтов дохристианской эпохи.

В саге «Плавание Брана» также говорится, что живший в VII в. король Монган, сын бога Мананнана, на самом деле был Финном, сыном Кумала, «хотя он не разрешал говорить об этом». Существует еще рассказ о Туане мак Кайрилле, одном из сказочных переселенцев, приехавших в Ирландию из Испании, который после долгой жизни последовательно превращался в оленя, кабана, ястреба и лосося, все это время сохраняя свою личность, хотя каждое перерождение длилось долгие годы; и, наконец, в облике рыбы его съела жена Кайрилла, и он родился вновь в образе человека.

В валлийской литературе мы также находим пример перерождения в истории о знаменитом барде VI в. Талиесине. Валлийское предание не окутано таким ореолом седой старины, как ирландские легенды, но это вовсе не уменьшает фольклорной значимости составляющих его компонентов, а так как в данном случае мы обнаруживаем мотив перерождения в той же форме, что и в сагах об Этайн и Кухулине, вряд ли можно сомневаться в его древности. В легенде говорится, что Керридвен преследовала Гвион и что они вступили в соревнование превращений, в конце которого Гвион превратилась в зерно пшеницы, а Керридвен, приняв облик черной курицы, тут же склевала зерно. Она носила его в чреве девять месяцев, а когда у нее родился ребенок, то она не смогла его убить из-за его красоты и отнесла к морю, но его спасли, и он стал Талиесином, знаменитым бардом.

Вряд ли можно говорить о том, что подобные обрывки кельтской мифологии с определенностью указывают на содержание древней кельтской религии, однако по крайней мере, относительная редкость этих саг и тот факт, что в каждом отдельном случае речь идет о божествах или героях, показывают, что привилегия перерождения считалась недоступной простым смертным. Более того, во всех этих легендах мы не найдем ни следа представлений о том, что цепь последовательных перерождений имела значение религиозного или этического очищения или что она определялась учением о воздаянии и что конечной целью было освобождение души. Между тем именно в этих воззрениях состоит суть развитых религиозных систем, проповедующих перерождение, и отсутствие их в кельтских легендах доказывает, что рассказы о перерождении вытекают не из религиозной философии, а из обычных верований первобытных народов. Таким образом, вполне вероятно, что такие образцы кельтского фольклора, как вера некоторых обитателей Гебридских островов в то, что после смерти душа переселяется в птицу, или верования крестьян из Керри, которые не едят зайцев, так как считают, что в них содержатся души их бабушек, не зависят от какой-либо определенной теории переселения душ, а всего лишь являются таким же примером примитивного мышления, как и те, что можно наблюдать у наиболее изолированных и первобытных племен.

Поэтому утверждения, будто друиды проповедовали учение о переселении душ в его развитой форме, иными словами, в том виде, в котором оно понималось греками или индусами, лишено всяких оснований. Судя по рассмотренным нами сведениям, друиды, по-видимому, верили всего лишь в продолжение существования души после смерти в новом, но узнаваемом теле. Это находит подтверждение в многочисленных легендах, зафиксированных в ирландских сагах и повествующих о возвращении умерших в их обычном земном теле, таких как явление Кухулина св. Патрику. А это, в свою очередь, полностью соответствует обычаю помещать в могилах еду, боевое или охотничье снаряжение и предметы домашнего обихода.