Читать онлайн «Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира». Страница 38

В повседневной жизни уровень насилия в средневековый период был высоким по сравнению с современной Англией, но не настолько высоким, чтобы отрицательно сказываться на экономических стимулах. Уровень убийств, достигший наивысшего значения в XIII веке — 0,2 на 1000, — все равно означал, что шанс среднего человека быть убитым — лишь около 0,7 %[180]. В XIV веке этот уровень сократился до 0,12 на 1000. Такой же уровень убийств наблюдается в самых опасных странах современного мира. Однако мало кто из туристов в наше время побоялся бы визита в такие страны с аналогичным или более высоким уровнем убийств, как Тринидад и Тобаго (0,12), Эстония (0,15), Филиппины (0,14), Багамы (0,15), Мексика (0,16), Пуэрто-Рико (0,21) или Бразилия (0,23)[181]. Кроме того, как видно из рис. 6.8, снижение уровня убийств до современных значений в основном произошло до 1550 года — задолго до начала современного экономического роста.

СОЦИАЛЬНАЯ МОБИЛЬНОСТЬ

Можно возразить, что в обществе, которое четко делится на знатные верхи и закрепощенные, недифференцированные крестьянские низы, даже при наличии неприкосновенности собственности и личности эта неприкосновенность является атрибутом застывшего социального строя, а не признаком назревающих перемен, создающих возможности для экономического прогресса. Однако здесь мы имеем дело с еще одним карикатурным представлением о доиндустриальном мире. Многочисленные исследования говорят о том, что даже средневековая Англия представляла собой чрезвычайно текучее общество, в котором люди занимали все возможные экономические уровни от безземельных батраков до богачей, то и дело переходя с одного уровня на другой.

Налоговые ведомости и протоколы манориальных судов свидетельствуют о том, что колоссальное неравенство в доходах и богатстве существовало с древнейших времен. Например, в документах о «субсидии» 1297 года (налоге на движимое имущество) просматриваются колоссальные различия в богатстве даже на самом минимальном имущественном уровне (около четверти от ежегодного заработка работника), начиная с которого домохозяйства облагались этим налогом[182].

Даже на самом низком уровне — на уровне рабочих и крестьян — не позже чем с начала XIII века уже активно функционировал рынок земли, на котором земля, формально принадлежавшая закрепощенным арендаторам, могла переходить в руки посторонних лиц. Таким образом, энергичные и бережливые крестьяне и даже рабочие могли приобрести достаточно земли и подняться вверх по лестнице сельской социальной иерархии. Этот факт демонстрирует наличие огромного неравенства в землевладении с самых древних времен. Например, изучая документы королевского поместья Хэверинг за 1251 год, мы обнаружим, что наряду с четырьмя арендаторами, имевшими более чем по 200 акров земли, там насчитывался и 41 арендатор, который владел менее чем акром земли, и 46 арендаторов, чьи участки имели площадь от 1 до 3 акров[183].

Другим фактором, обеспечивавшим высокую социальную мобильность и текучесть в таких мальтузианских обществах, как средневековая Англия, были демографические случайности. На рис. 8.10 изображено распределение числа выживших сыновей у английских мужчин-завещателей из Лондона и из других местностей в соответствии с завещаниями, рассматривавшимися в главе 6. Такое распределение характерно для всей мальтузианской эры. За пределами Лондона у трети мужчин, оставивших завещания, не было выживших сыновей, а у 11 % было не менее четырех сыновей. Лишь у немногих отцов имелся единственный сын, наследовавший всю собственность и положение родителя. Гораздо чаще наследство распределялось между несколькими потомками, и отпрыски богатых семей, желавшие сохранить свое социальное положение, зачастую были вынуждены сами обзаводиться собственностью. Все это означало, что случайности рождения и наследования вели к постоянному перемещению людей вверх и вниз по социальной лестнице.

РИС. 8.10. Число сыновей у одного мужчины-завещателя в Англии ок. 1620 года

Эти данные также подтверждают такой хорошо известный факт, что в доиндустриальную эпоху города, подобные Лондону, были смертоносными местами, население которых было не в состоянии воспроизводиться и постоянно пополнялось лишь за счет мигрантов из деревни. Почти у 60 % лондонских завещателей не осталось сыновей. Соответственно, ремесленный, торговый, юридический и чиновный классы Лондона непрерывно обновлялись благодаря притоку социально мобильных рекрутов из сельской местности.

Возможно, что средневековая Англия в экономическом плане была статичным обществом, однако общий застой страны не должен заслонять от нас бурную динамику социальной ткани с ее непрерывным перемещением людей вверх и вниз по социальной лестнице, порой приобретавшим поразительные масштабы. Даже в средневековый период значительная доля английской земельной аристократии в реальности не имела за своими плечами длинной дворянской родословной или успехов на поле боя, происходя от удачливых купцов или юристов, которые начиная с XII века покупали на свои доходы землю и входили в ряды знати[184]. Еще более доступными для выходцев из низов были высокие церковные должности. В средневековую эпоху лишь 27 % английских епископов — духовной аристократии — имели знатное происхождение. Прочие были сыновьями мелких дворян, зажиточных крестьян, купцов и торговцев[185].

Социальная текучесть средневековой Англии в мальтузианскую эру была скорее нормой, нежели исключением. Так, в Китае при династиях Мин и Цин — в течение всего периода с 1371 по 1904 год — простолюдины составляли не менее 40 % тех, кто путем сдачи экзаменов попадал на высшие административные должности империи. В том же Китае состоятельные люди, по крайней мере начиная с 1450-х годов, могли по своему желанию покупать официальные чины и титулы[186]. Во Франции при «старом порядке» ряды знати аналогичным образом пополнялись потомками разбогатевших купцов и государственных чиновников[187].

РЫНКИ

Рынки в средневековой Англии отличались относительной полнотой и конкурентностью. Например, труд, не прикрепленный к земле или к традиционным занятиям, был вполне мобилен. Средневековой Европе в среднем была свойственна поразительная географическая мобильность. В средневековом обществе вследствие низкого репродуктивного успеха городского населения должен был существовать постоянный приток рабочей силы из деревни в город. Так, из документов о налоге, которым Филипп Красивый в 1292 году обложил домохозяйства парижских простолюдинов, следует, что 6 % от их числа были иностранцами: 2,1 % англичан, 1,4 % итальянцев, 0,8 % немцев, 0,7 % фламандцев, 0,6 % евреев и 0,4 % шотландцев[188]. Согласно записям о подушном налоге для иностранцев, введенном в 1440 году в Англии, в Лондоне проживало 1400–1500 ненатурализованных мужчин-иностранцев, составлявших почти 10 % населения города, так как общее число лондонцев мужского пола в то время насчитывало около 15 тыс. человек[189].

Не менее открытыми были и товарные рынки. В средневековом Лондоне была настолько хорошо налажена торговля зерном, что частные зернохранилища сдавались в аренду по неделям[190]. Начиная с 1211 года местные урожаи никак не сказывались на ценах, по которым поместья продавали пшеницу. Единственным фактором, определявшим местные цены, была общенациональная цена[191].

Древнейшие сохранившиеся записи о сделках с собственностью свидетельствуют о существовании в XII веке активного рынка земли и жилья. Дошедшие до нас в большом количестве протоколы манориальных судов после 1260 года также дают картину весьма активного рынка земли среди крестьянских семей, постоянно продававших и покупавших небольшие участки обрабатываемой земли[192]. В то время земельный рынок, несомненно, был намного более свободен, чем в современной Англии, где решения планирующих органов могут привести к изменению цены одного акра земли на миллионы долларов.

ПРАВА ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

Единственная сфера прав собственности, в которой средневековая Англия могла отставать от современного мира, — это сфера интеллектуальной собственности. В большинстве древних обществ права изобретателей и авторов были определены довольно размыто. Эти общества не были знакомы с юридическим понятием собственности на идеи и инновации. Так, и в римском, и в греческом мире автор, издавший книгу, не имел в своем распоряжении ни юридических, ни практических средств для борьбы с пиратским использованием его текста. Любой, у кого имелась рукопись, мог свободно снимать с нее копии, при этом произвольно редактируя и изменяя ее текст. Достаточно обычным делом было переиздание книги под именем нового «автора»[193]. Подобная кража трудов и идей нередко осуждалась за ее аморальность, однако сочинения и изобретения просто не воспринимались как товары, обладающие рыночной стоимостью[194]. В ту эпоху не существовало никакого подобия современной патентной системы, впервые созданной лишь в Венеции не позднее 1416 года.