Читать онлайн «Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира». Страница 35

Но, несмотря на такую пеструю мозаику культур и институтов, все эти общества имели сходную черту: очень медленное совершенствование производственных технологий. Более того, успехи в этой сфере порой чередовались с регрессом, но в целом движение вперед было неотвратимо, и в итоге человечество за долгие тысячелетия продвинулось довольно далеко. Убедительным и непосредственным свидетельством накапливавшихся изменений служит рост мирового народонаселения, так же как письменные документы с описаниями различных устройств и механизмов и их археологические остатки.

Почему же такое общество, как Англия, сумело достигнуть современных темпов технического прогресса лишь после многих тысячелетий? Мы не сможем дать убедительный ответ на этот вопрос, пока не подвергнем рассмотрению промышленную революцию саму по себе. Но сперва необходимо опровергнуть общепринятое заблуждение, согласно которому до 1800 года институциональные рамки, существовавшие во всех обществах, якобы устраняли любые стимулы для инвестиций в более передовые технологии.

Доиндустриальный мир многие неверно представляют себе как массу забитых крестьян, которыми правил малочисленный, жестокий и тупой класс господ, отбиравший у них все сверх того, что было необходимо для пропитания, и тем самым уничтожавший любые стимулы к торговле, инвестициям и техническим усовершенствованиям. Подавлять любые предприятия и начинания привилегированным и слабоумным правящим классам помогали жрецы оболванивающей официальной религии, объявлявшие ересью любые отклонения от незыблемых практик. Суд над Галилеем, отстаивавшим идею Коперника о том, что Земля вращается вокруг Солнца, и его осуждение священной инквизицией в 1633 году (рис. 8.1), понимаются как типичное проявление власти суеверий и предрассудков, на тысячи лет погрузивших человечество во мрак мальтузианской ночи.

РИС. 8.1. Галилей перед судом инквизиции, 1633 год. Картина анонимного художника XVII века

Возможно, что некоторые общества, существовавшие до 1800 года, действительно соответствовали этому распространенному стереотипу. Религиозные власти нередко пытались навязать людям ошибочные догмы об устройстве окружающего мира. Но мы увидим, что подобная точка зрения на доиндустриальную эпоху не выдерживает никакой критики в качестве объяснения того, почему до 1800 года общество в целом развивалось так медленно. Она сохраняется только как современная разновидность догматизма — догматизма современной экономической науки и ее жреческой касты.

Ключевая идея современной экономики — основной постулат, выдвинутый в 1776 году Адамом Смитом и подхваченный его последователями, — сводится к тому, что люди повсюду одинаковы в своих материальных предпочтениях и чаяниях и ведут себя по-разному лишь потому, что реагируют на разные стимулы. Дайте им правильные стимулы — низкие ставки налога на доход, неприкосновенность собственности и личности, свободные рынки товаров и труда, — и экономический рост гарантирован. Мальтузианская ночь продолжалась так долго лишь потому, что ни одно общество до 1800 года не сумело создать такие институты.

Таким представлением о прогрессе пронизано краткое изложение мировой истории в «Богатстве народов», вышедшем в 1776 году. Смит неоднократно объявляет посредственные экономические результаты доиндустриального мира следствием существования институтов, не создававших нужных стимулов. На этой же идее держится и вся современная экономическая наука — от практических конференций Международного валютного фонда и Всемирного банка до трудов теоретиков с университетских факультетов экономики. Так называемый Вашингтонский консенсус 1990-х годов об институциональных предпосылках экономического роста в недоразвитых экономиках, представляя собой развитие программы Смита, вполне мог бы выйти из-под его пера. Вашингтонский консенсус содержал в себе требования ограничить налогообложение и государственные расходы, снизить налоговые ставки, приватизировать все, что только можно, либерализовать рынки товаров и капитала и обеспечить неприкосновенность собственности.

Идеи Смита являются доминирующей интеллектуальной традицией и в экономической истории. Собственно, современная количественная экономическая история по большей части представляет собой поиск эмпирических фактов, подтверждающих смитовскую теорию экономического роста. Однако такое эмпирическое изучение обществ прошлого не только не доказывает истинности гипотезы Смита, но и, напротив, систематически убеждает нас в том, что многие древние общества обладали всеми предпосылками для экономического роста, но тот не происходил из-за отсутствия технических достижений. В то время как всем обществам до 1800 года был присущ низкий темп технического прогресса, в некоторых из них существовали институты, настолько благоприятствовавшие экономическому росту, насколько только может пожелать нынешний Всемирный банк.

Поэтому историки экономики обитают в каком-то странном ином мире. Они посвящают все свое время доказательству такой концепции прогресса, которая противоречит всем серьезным эмпирическим исследованиям в этой сфере. Не в силах выйти из все более и более сужающегося интеллектуального штопора, они способны сохранить свою точку зрения лишь с помощью причудливого интеллектуального диссонанса, выдвигая все более и более изощренные теории того, каким образом прежние институты могли непреднамеренно создавать негодные стимулы[167].

Ниже мы увидим, что институты частной собственности действительно играют важную роль в бегстве из мальтузианской ловушки, но лишь в значительно более длительной временной перспективе и косвенным образом. Но сперва мы должны доказать существование обществ, которые обладали многими, если не всеми институционными предпосылками для экономического роста за сотни, а то и за тысячи лет до промышленной революции.

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СТИМУЛЫ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ АНГЛИИ

Как мы видели на рис. 7.2, в средневековой Англии с 1200 по 1500 год технический прогресс практически стоял на месте. Однако при этом средневековая Англия отличалась поразительной институциональной стабильностью. Большинство ее жителей могло не опасаться посягательств ни на свою личность, ни на собственность. Рынки товаров, труда, капитала и даже земли в целом были свободными. Собственно, если применять к средневековой Англии критерии, обычно используемые Международным валютным фондом и Всемирным банком при оценке того, насколько сильны экономические стимулы, то она получит намного более высокий рейтинг, чем все современные богатые экономики, включая и современную Англию.

В табл. 8.1 приводится грубая оценка Англии по этим критериям в 1300 и 2000 годы, более подробно разбираемая ниже. По пяти из 12 критериев средневековая экономика имела более совершенные институты, чем современная. Еще по пяти критериям средневековые и современные институты эквивалентны друг другу, и лишь по двум из 12 критериев средневековая экономика, возможно, находилась в худшем состоянии по сравнению с современной.

ТАБЛИЦА 8.1. Экономические стимулы в средневековой и современной Англии

НАЛОГООБЛОЖЕНИЕ

В доиндустриальном мире налоги, как правило, были низкими, и в частности Англия отличалась исключительно легким налоговым бременем. На рис. 8.2 показаны все расходы как центрального английского правительства, так и местных властей в качестве доли от ВНП по годам с 1285 по 2000 год[168]. До «славной революции» 1688–1689 годов, в ходе которой в Великобритании была установлена современная конституционная демократия, государственные расходы всех видов были крайне скромными. В 1600–1688 годах они составляли в среднем лишь 2,2 % национального дохода. До XVI века эти расходы, как правило, не превышали 1,5 % национального дохода.

РИС. 8.2. Государственные расходы в процентах от ВНП в Англии с 1285 по 2000 год

До 1689 года попытки короля увеличить налогообложение наталкивались на энергичное сопротивление. Так, подушный налог в 1380 году, спровоцировавший короткое, но крупномасштабное восстание, в ходе которого повстанцы захватили Лондон и убили архиепископа Кентерберийского и советника короля, представлял собой временный военный налог на всех взрослых мужчин в Англии, эквивалентный 1 % ежегодного заработка рабочего[169]. После этой неудачи английское правительство больше ни разу не осмеливалось учредить подушный налог вплоть до столь же провальной попытки премьер-министра Маргарет Тэтчер в 1990 году.