Продолжатель Феофана - Жизнеописания византийских царей

Читать онлайн «Жизнеописания византийских царей». Страница 21

Автор Продолжатель Феофана

3. Когда пришло послание от царя, патриарх возлежал на ложе в Фессале (это триклиний в патриаршьих палатах[5]). Царские речи поразили его в самую душу. Он сказал только, что все хорошо обдумает, и тут же отправил назад посланца, а сам в мгновение ока схватил кинжал и перерезал себе вены в животе, как раз в том месте, где, как он знал, будет большое кровотечение (и это вызовет всеобщее волнение и жалость), но никакой опасности для жизни представлять не будет. Вопли и крики тотчас огласили церковь, и не успел еще прийти друнгарий, как дошла до императорских ушей весть, будто патриарх убит и сделано это по приказу Госпожи. Посланный для тщательного расследования этих слухов патрикий Варда исподволь обнаружил, что раны были нанесены намеренно, действо раскрылось, сами слуги обличили патриарха и принесли хирургические инструменты для рассечения вен[6]. С тех пор никого[7]... уличенный в таком прегрешении и покушении на самоубийство, сей нечестивец был удален, изгнан из церкви и заключен в своем имении, так называемой Психе[8], а введен был тот, кто многочисленными трудами и подвигами в неприкосновенности соблюл добродетель, кто из-за длительного заключения в гнилости и грязи лишился волос, но от Бога и царицы Феодоры обрел управление и власть над церковью. А был это великий Мефодий – неодолимый ревнитель церкви[9].

4. Смотри, как сия благородная жена, не враг, а истинно помощница мужу собрала вместе православных, какие только были на земле, предоставила им право свободной речи и сказала: «О отцы и клир Божий, с великой благосклонностью дарую я вам восстановление всечтимых и святых икон, соблаговолите же и вы по справедливости воздать благодарность своей госпоже, причем благодарность не малую и ничтожную, не ту, что и благодарностью назвать нельзя, которая неприлична и неподходяща ни для вас, ее воздающих, ни для меня – просящей, а ту, что была бы и уместна, и солидна, и Богу угодна. А прошу я для своего мужа и царя от Бога прощения, милости и забвения греха. Если этого не случится, не будет ни моего с вами согласия, ни почитания и провозглашения святых икон и не получите вы церковь». [68]

5. А когда закончила свою речь, православная церковь и ее глава Мефодий сказали: «Справедливого просишь, госпожа, и мы не можем тебе отказать, ибо положено щедро воздавать должную благодарность властителям и благодетелям, если они не правят самовластной рукой и нрав их боголюбив. Но не посягнем на то, что выше нас, не в силах мы, как Бог, простить ушедшего в иной мир. Нам доверены Богом ключи от неба, и мы в силах отворить его любому, однако тем только, кто живет этой жизнью, а не переселился в иную. Иногда, однако, и переселившимся, но тогда только, когда их грехи невелики и сопровождаются раскаянием. Тех же, кто ушел в иной мир и чей приговор ясен, мы не можем освободить от искупления».

6. А госпожа, то ли по правде, то ли как иначе пылая любовью к мужу (в чем согласны и мы), клятвенно заверила сей святой хоровод, что в последний его час я плакала, рыдала, все ему выплакала и изобразила, что грозит нам, ненавистным, за эту ересь в сем городе: лишение молитв, проклятий град, восставший народ – и вселилось тогда в него раскаяние в этой ереси. Он попросил их, я протянула, он их с горячностью поцеловал и отдал душу ангелам. Они выслушали ее речь и, чтя нрав августы (как никакая другая была она христолюбива), а также жаждая ввести поклонение святым иконам, общим приговором и мнением объявили, что, если все так и есть, найдет он прощение у Бога, и дали в том письменное удостоверение госпоже[10]. Получив церковь, они отдали святейшему Мефодию чин первосвященства и в первое воскресенье святого поста[11] вместе с самой госпожой совершили всенощное песнопение в святом храме все свято Богородицы во Влахернах, а утром с молениями отправились в Великий храм Слова Божия. И восстановила церковь свою красу, ибо вновь стали непорочно совершаться святые таинства[12]. И расцвела православная церковь и обновилась подобно орлу[13], согласно писанию, а все еретики во всей вселенной подверглись унижению вместе с ересиархом. Был же это Иоанн, из-за нечестия своего прозванный благочестивыми людьми Яннесом. Он – не пришелец, не чужак, а свой, отпрыск царицы городов (знаем мы, что и в винограднике растет терн), и из семьи происходил не безвестной, а весьма благородной, так называемых Морохарзамиев[14].

7. Иоанн (пусть и о нем расскажет история), некогда настоятель монастыря мучеников Сергия и Вакха, расположенного в Ормизде[15], был сопричислен к дворцовому клиру и завоевал горячую любовь Михаила Травла то ли потому, что с ним одним разделял эту ересь, то ли потому, что заслужил славу необыкновенной ученостью. Как бы то ни было Михаил любил его и назначил учителем Феофила. А тот, взяв в руки бразды правления, сначала возвел его в сан синкела, а позже поставил патриархом Константинополя за те предсказания, которые он ему давал при помощи колдовства и гаданий на блюде. Вот его колдовство. Когда одно неверное и жестокое племя во главе с тремя вождями напало и подвергло грабежам ромейскую землю, естественно приводя в уныние Феофила и его подданных, Иоанн дал совет не унывать, но преисполниться радостью и надеждой, если только захочет последовать его совету. Совет же [69] заключался в следующем. Говорили, что среди сооруженных на барьере[16] ипподрома медных статуй есть одна с тремя головами, которые он с помощью каких-то магических заклинаний соотнес с предводителями племени. Он велел доставить огромные железные молоты, числом столько, сколько было голов, и вручить их трем мужам, силой рук отличным. В определенный час ночи они должны были с занесенными молотами в руках приблизиться к статуе и по его приказу разом с огромной силой опустить их на головы так, чтобы одним ударом отбить их от статуи. Обрадованный и изумленный его словами Феофил распорядился все исполнить. Когда глубокой ночью явились мужи с молотами, Иоанн, скрывшись, чтобы не быть узнанным, под мирской одеждой, принялся шептать про себя магические слова, перевел в статую сущую в вождях силу, изгнал ту, что вселили в нее магическими заклинаниями прежде, и приказал ударить со всей мощью. Два мужа, ударив со всей силы, отбили от статуи две головы. Третий же, ударив слабее, только немного отогнул голову, но не отбил ее целиком. Подобное случилось и с вождями. Между ними началась сильная распря и междоусобная война. Один из вождей умертвил двух других усекновением головы, в живых остался только один и то не в целости и сохранности. Впавшее же в ничтожество племя в беде и горести бежало на родину. Это о колдовстве[17].

8. У этого колдуна был брат во плоти, именем Арсавир, удостоенный Феофилом титула патрикий. Ему принадлежало имение с огромными зданиями, пышными портиками, баней и водохранилищами, расположенное на левой стороне Евксинского понта в монастыре святого Фоки[18]. Рассказывают, что патриарх, который часто в нем находил приют, соорудил в этом имении подземное обиталище наподобие трофониевого[19]. За открывающимися воротами находилась дверь, через которую по многочисленным ступенькам желающие могли попасть внутрь. А находился там мерзкий притон. Там были для него приготовлены служанки, монашенки и другие не лишенные красоты женщины, с которыми он иногда блудодействовал, а иногда совершал гадания по печени, блюду, с колдовством и вызыванием мертвецов, во время которых пользовался помощью этих женщин. Потому-то и случалось ему нередко при содействии демонов вещать истину не только Феофилу, но и его единомышленникам. Потом это мерзкое обиталище было продано его братом Василию – в то время паракимомену[20] – и превращено в святой монастырь (и не только оно, но и все остальное, что ему принадлежало). И возведен был там от основания монастырь святого великомученика.

9. А в то время Иоанн и, как говорилось, его компания, хотя и подвергнутые опале, не пожелали успокоиться, но все еще бунтовали против святых икон. После низложения Иоанн жил изгнанником в одном монастыре[21], на крыше которого была изображена икона, будто бы пристально на него глядевшая. Не вынес Иоанн направленного на него взгляда и велел одному слуге снять икону и выколоть ей глаза, сказав при этом только, что не могу видеть ее лика. Услышала про это госпожа и подвергла его надлежащему бичеванию и наставлению палками.

10. Но угодно ему было не возлюбить покой, а учинить хулу (как они [70] и попытались сделать) на святого Мефодия, хулу в порче женщины матери единственного сына (это был Митрофан, вскоре затем наставник Смирны[22]), которой заплатили много золота и обещали еще больше если только будет заодно с ними. И оговорили они Мефодия перед госпожой и опекунами ее сына. И тотчас собрано было устрашающее судилище из мужей гражданских и церковных, и всяк был там: благочестивый и нечестивец, избравший отшельническую жизнь и вообще любой, умевший слушать или говорить. Одних, опечаленных этим странным обвинением, привел туда стыд, других радость от возможности разнузданно ликовать и шуметь. На средину вывели обвинителей и в удостоверение их речей – женщину. Он же, как привели женщину, нисколько не таясь, спросил ее во всеуслышание (она была издавна известна ему своей добродетелью): «Как, госпожа, поживаешь?», как тот-то и тот-то, а также о ее муже и близких. Вот до чего прост был патриарх! А они закричали еще громче возликовали от радости, раздули обвинение и изложили остальные улики. С трудом понял он смысл обвинения и испугался, как бы не понесли из-за него ущерба дела церковные христовы и (поскольку одно время – для срама, другое – для сдержанности и скромности) немного приподнялся с кресла, закатал на себе одежду и обнажил свой срамной член чудной и не как у людей. При этом он поведал о чуде. о том как много лет назад когда бушевали и кипели в нем страсти, был он в старом Риме и сжигало его любовное влечение сильнее порыва страстей. Опасность грозила ему подавить влечение он не мог и вот воздел он руки к храму и стал просить помощи [71] и заступничества у главного из апостолов – Петра. Когда же он, наконец, утомленный молитвой, заснул, апостол явился ему, дотронулся до той части тела, погасил порыв страстей и произнес при этом: «Свободен ты от власти страстей, Мефодий». Такой речью Мефодий убедил сие многочисленное собрание и устрашил врагов истины. Магистр Мануил не пожелал освободить лжецов от обвинения и пригрозил, что лишит жизни женщину, если она не раскроет всей правды. Она тотчас изложила и поведала все про эту затею, сказав, что была за такую-то сумму подкуплена и что все золото, сколько было дано, помеченное их печатью, хранится в моем сундуке. Тотчас отправили людей, которые, как и сказала женщина, нашли в сундуке и принесли золото. Благодаря прощению и заступничеству патриарха перед властителями клеветники сподобились не наказаний и пыток, которые заслужили, а помилования, и в искупление своих грехов должны были лишь ежегодно в праздник православия[23] шествовать со светильниками от святилища Богоматери во Влахернах до славного Божия храма Мудрости и своими ушами выслушивать, как проклинают их за ненависть к Божьим иконам. Это соблюдалось весьма долго и совершалось ими до конца жизни. Такой предел от Бога положен был сей столь распространившейся ереси. И воссияли божественные лики святых икон, коих мы чтим и изображаем не божественно, а относительно и благочестиво, как бы пересылая через них наше почитание к первообразам[24]. [72]