Читать онлайн «Приживется ли демократия в России». Страница 41

Обращение к государству, к его доброй воле в подавляющем большинстве случаев не оказывает на власть никакого воздействия, особенно если не подкрепляется давлением со стороны общества. С. Маркову принадлежат слова: «Телевидение – это рабство, Интернет – это свобода». Интернет как свободу надо еще отстоять.

О взаимоотношениях бизнеса и власти в последнее время столько писалось и говорилось, что, кажется, что-то новое сказать невозможно. Тем не менее для полноты картины укрепления государства и свертывания демократии в путинскую эпоху обойти стороной этот вопрос нельзя. В то же время многое из сказанного стоит обобщить.

Эффективная работа политических партий и парламента как институтов общественного контроля за властью зависит от наличия в стране свободы слова, в свою очередь связанной со свободой экономической деятельности и защитой прав собственности. При отсутствии независимых от государства источников финансирования свободной прессы последняя перестает существовать. В конечном счете демократия имеет своим основанием открытую рыночную экономику и неприкосновенную частную собственность. Отсюда следует, что если вы хотите получить надежно управляемую демократию, то рано или поздно вам придется установить контроль не только над СМИ, но и над рыночными агентами, т. е. над бизнесом.

Все процессы трансформации начиная с 1988 года шли в направлении обособления и роста бизнеса как самостоятельной социальной силы. И при этом сокращался объем функций государства, сфера его контроля.

Мы видели, был период, когда рыночные реформы и развитие демократических институтов оказались в противоречии, которое разрешилось появлением управляемой демократии, причем в ее рождении и становлении важную роль сыграл крупный бизнес, так называемые олигархи, которым, вообще говоря, демократия как таковая не больно-то была нужна. Но крупный бизнес не хотел реставрации коммунизма, не хотел и авторитарного режима, неизбежно возникающего на почве государственных переворотов. Поэтому демократические формы, особенно управляемые капиталом, крупный бизнес несомненно устраивали. Скажем так: он не был против демократии.

Повышение эффективности рыночной экономики и завершение процесса распределения государственной собственности рано или поздно приводят к тому, что противоречие между реформами и экономикой снимается. Теперь у бизнеса возникает потребность в демократии и общественном контроле за деятельностью государства, в защите прав собственности и других гражданских свобод, соблюдение которых создает атмосферу доверия и солидарности – необходимое условие социальной стабильности в обществе. В условиях демократии бизнес в своих крайних негативных проявлениях – нарушении закона, прав трудящихся, уклонении от уплаты налогов, коррумпировании чиновников – наряду с бюрократией подвергается определенным ограничениям. Но в конечном счете они выгодны самому бизнесу. Наступает время, когда частная собственность и успешный бизнес становятся гарантией гражданской свободы, способности общества контролировать государство и бюрократию посредством демократических институтов.

По мере того как снимается противоречие между рыночными реформами и демократическими институтами, возникает и развивается конфликт бизнеса с бюрократией.

Век бюрократии в России весьма долог. Напомню приведенную выше мысль В. Ключевского: в XVII веке монархия управляла посредством дворянства, в XVIII веке уже дворянство пыталось управлять с помощью правительства, однако с XIX века в России господствует бюрократия. XX век не является в этом смысле исключением: советская власть представляла собой власть бюрократии, номенклатуры.

Бюрократия начала реформы. Не справляясь с социальными обязательствами и чувствуя нарастающую угрозу, она – в лице своих наиболее дальновидных представителей – захотела изменить и собственный статус. Полная зависимость от позиции в иерархии, необходимость держаться за кресло, невозможность передать должность по наследству тяготили бюрократию, и система «власть – собственность» ее уже не устраивала. Бюрократия стремилась завладеть собственностью.

Наиболее продвинутая часть номенклатуры решилась на перемены. Она рассчитывала, что допущенные с ограничениями рыночные отношения дополнят централизованное планирование, заполнят ниши, до которых оно не могло добраться. Тем самым допускалось возрождение предпринимательства – в расчете на то, что бизнес укрепит позиции бюрократии, выполняя за нее грязную работу. И бизнес, едва родившись, копошился у юбки бюрократии, питался от нее, а научившись самостоятельно зарабатывать, начал ее прикармливать, использовать в своих интересах. Бюрократия не только поддерживала «своих» предпринимателей, но и сама явно или неявно стала заниматься бизнесом. Сращивание, симбиоз бизнеса и власти до сих пор считается не просто фактом, но специфическим свойством нового русского капитализма. Советы западных специалистов, которые, исходя из своего опыта, говорили о недопустимости соединения государственных функций и бизнеса, о вредоносности такого конфликта интересов, пропускались властью мимо ушей, воспринимались как надоедливое, оторванное от нашей жизни «брюзжание». Новая российская власть логично мыслила в категориях поэтапного развития: всему свое время, каждый период диктует свои правила.

Потому и не приживались импортированные с Запада институты типа этики государственной службы, стандартов корпоративного управления или независимых судов, что они погружались в иную среду, в мутный бульон зарождающегося капитализма. В нем много чего можно было наловить, пользуясь как раз отсутствием закрепившихся правил игры, где противоположности еще не были разделены и до поры могли существовать только в сочлененном, сращенном виде. При этом бюрократия изначально господствовала, а бизнес был «прилипалой», – так первые кооперативы присасывались к ресурсам государственных предприятий. И относилась она к нему с налетом презрения. Замечу, что в Америке было иначе: на новых землях буржуазия была пионером и главным актором, она создавала и наемных рабочих, и чиновников, обязанных служить ей.

У нас же рыночные реформы нельзя было осуществить, не возродив частное предпринимательство и не подняв его социальную роль. И сделать это можно было только одним способом – потеснив бюрократию. Поэтому конфликт был неизбежен.

В 1990-е годы новая демократическая власть могла опереться поначалу только на крупный бизнес, посколько только он мог быстро сорганизоваться. Одновременно она оказалась вынуждена привлекать к участию в управлении государством бюрократию, включить в свой актив часть номенклатуры, инициировавшей реформы и готовой проводить их в своих интересах. Однако власть не смогла отказаться от услуг других звеньев прежней бюрократической системы, прежде всего силовых, которые для сохранения мирного характера революционных перемен следовало как минимум нейтрализовать.

Крупный бизнес готов был поддержать реформаторов, но, разумеется, не бесплатно. Он стремился занять командные высоты и на какое-то время их получил: возник так называемый олигархический капитализм. Параллельно государство слабело, страна оказалась в экономическом кризисе, который в общественном сознании связывался с олигархами, «разграбившими страну». Даже весьма серьезные ученые полагали, что не революция, не глубокий трансформационный кризис, а рентоориентированное поведение немногих олигархов и высокопоставленных чиновников были причиной падения производства и жизненного уровня в России (Хеллман 2002; Полтерович 2002: 78—94, 95–103; Polterovich 2001: 38; Olson 1993). Я готов признать, что этот фактор являлся значимым и способствовал углублению кризиса. В то же время, как я полагаю, действовали и другие факторы, гораздо более существенные. В их числе назову прежде всего структурные диспропорции, сложившиеся в сильно милитаризованной советской экономике и обнаружившиеся, как только она подверглась либерализации и была открыта для свободной внешней торговли. Во-вторых, следует упомянуть упадок неконкурентоспособных производств, составлявших значительную часть хозяйства страны. Возможно, падение спроса в период высокой инфляции было чрезмерным и, не будь его, часть этих производств могла бы выжить, однако это, в свою очередь, только создало бы трудности для последующего развития: модернизация или ликвидация многих предприятий являлись необходимым условием движения вперед. Лишь в третью или четвертую очередь можно говорить об экономических потерях от рентоориентированного характера молодого российского бизнеса.