Читать онлайн «Приживется ли демократия в России». Страница 11

Глава 4 Российская демократическая традиция

Я не буду обращаться к Киевской Руси и общинной демократии восточных славян, к тем временам, когда у них еще не было государственности или они платили дань иноземцам. Я также не стану останавливаться на вечевой демократии Новгорода и Пскова – традиционном доказательстве исконного свободолюбия и способности русских к самоуправлению – доказательстве, к которому всегда прибегают российские демократы. Все это было очень давно, и ниточек, связывающих наши нынешние проблемы с корнями, уходящими столь глубоко, на мой взгляд, не сыскать.

Практически весь поддающийся систематическому анализу период существования российской государственности, по крайней мере от Ивана IV до 1905 года, у нас была одна форма правления – самодержавие. Можно, конечно, вспомнить период собирания Москвой русских княжеств, период государства-вотчины, но следует признать, что традиции, влияющие на жизнь российского общества сегодня, сложились в основном именно в эпоху самодержавия.

Самодержавие утвердилось на Руси как противоядие от феодальных междоусобиц – подобно тому как в Европе появилась абсолютная монархия. Сильная единая власть, воплощенная в монархе, представлялась тогда единственной альтернативой разорениям от феодальных войн и разбойничьих набегов, источником мира и порядка. Становление самодержавия происходило в рамках объединения земель вокруг Москвы: завоеванием, наследованием или покупкой великий князь получал независимые княжества как бы в собственность, а бывшие удельные князья входили в его ближнее окружение, составляя аристократию, права которой определялись родовитостью. Разумеется, происходило это постепенно, князья неохотно расставались со своей самостоятельностью, право перехода от одного великого князя к другому сохранялось достаточно долго. Еще при Иване III в связи с утверждением в Литве католичества таким правом перехода воспользовались князья Бельские, Шемячичи и другие, которые привели в состав Московского государства Рыльск, Новгород Северский, Можайск, Чернигов, Стародуб, Гомель, Любеч (Соловьев 1860: 127). В конце концов аристократия, бояре – владетели вотчин составили ближний круг самодержца; не подвергая сомнению его права, они стремились не просто служить, но и ограничивать царский произвол. Вотчины, крупные земельные владения, были или вчерашними княжествами, или пожалованиями за заслуги и составляли экономическую основу прослойки бояр. Другие социальные силы – поместное служилое дворянство, торгово-ремесленный люд, армия (стрельцы) – стояли на более низких у ровнях сословной иерархии. Чиновники (приказные) вербовались по преимуществу из дворянства. Особую иерархию образовывало духовенство, всегда игравшее огромную роль в политической жизни.

Низшие слои, крестьяне и холопы, практически никаких прав не имели. Бунт и разбой, уход на окраины, в казаки были для них, по сути, единственными вариантами защиты от притеснений. При этом шаг за шагом некогда свободные земледельцы превращались в крепостных крестьян. Делала это самодержавная власть прежде всего для того, чтобы увеличить казну и обеспечить преданность бояр, дворян, церкви – тех, в чьих интересах и проводилось закрепощение.

В течение всей нашей истории после преодоления феодальной раздробленности и до революции 1905 года идея самодержавия никогда ни в одном сословии не подвергалась сомнению. Не будем говорить об отдельных мыслителях или кружках, даже декабристы и «Народная воля» были «партиями», которые не только не пользовались массовой поддержкой, но и не рассчитывали на нее.

Со временем роль различных социальных слоев в жизни общества менялась. В XVII веке, как пишет В. Ключевский, монархия, подавив противодействие боярской аристократии (последним актом здесь был закон 1682 года, отменивший местничество), стала править посредством дворянства. В XVIII веке дворянство само пыталось править обществом посредством правительства, но природа самодержавия повернула к тому, что «в XIX веке дворянство пристроено было к чиновничеству как его плодовитейший рассадник, и в половине этого века Россия управлялась не аристократией и не демократией, а бюрократией, т. е. действовавшей вне общества и лишенной всякого социального облика кучей физических лиц разнообразного происхождения, объединенных только чинопроизводством» (Ключевский 1957: 9). И все же бюрократия не была такой «кучей», по сути она стала новой социальной силой, объединенной в административную иерархию и заинтересованной в том, чтобы ее пирамиду венчала сильная единоличная власть, придающая вес всей пирамиде.

Стоит еще отметить, что в нашей традиции, идущей от еще феодальной эпохи, демократизация понимается как проникновение во власть представителей низших сословий. Так, Ключевский называет шагом к демократизации управления отмену местничества. Естественно, Петр I выглядит демократом, поскольку поднимает наверх людей «подлого» происхождения. В этой логике демократией является и китайская империя, бюрократия которой формируется с соблюдением конфуцианских правил подбора кадров по достоинствам, а не по происхождению и связям. И большевики – также демократы, ибо открывают дорогу к власти простым людям, рабочим и крестьянам. В этом смысле бюрократия не противостоит демократии. Но мы говорим не об этом.

Демократия, на мой взгляд, – это совокупность институтов, позволяющих разным социальным слоям, политическим партиям и идейным течениям отстаивать свои интересы, проводить свои идеи и добиваться власти в открытой публичной политической борьбе.

В противовес этому в России, по византийской еще традиции, под шапкой самодержавия политическая борьба между сословиями, придворными партиями и группами интересов всегда осуществлялась «под ковром», ее основными инструментами были интриги, подсиживание и насилие.

Чтобы оправдать свои методы, тот, кто побеждал в этой борьбе, всегда старался узаконить насилие. Ведь закон не является изобретением демократии. В абсолютной монархии источником права являются государство, царь, которые всегда, как правило, декларируют независимость и справедливость суда и недопущение произвола. Например, Судебник Ивана III (1497) устанавливал, что судья (боярин или боярский сын) не может судить один, с ним должны быть «дворский, староста, лучшие люди» (Соловьев 1860: 131).

А Соборное уложение царя Алексея Михайловича (1649) требовало, чтобы «всяких чинов людем от большого и до меньшего чину суд и расправа была во всяких делах ровна». Но по поводу того же Уложения В. Ключевский замечает: «Если Уложение действовало у нас почти в продолжении двух столетий до свода законов 1833 года, то это говорит не о достоинствах алексеевского свода, а лишь о том, как долго у нас можно обойтись без удовлетворительного закона» (Ключевский 1957: 142—143).

«Басманному cуду» начала XXI века в России предшествовал «шемякин суд» – выражение, обозначившее извечное недоверие народа к российскому правосудию, в котором желания власти всегда были выше закона. Впрочем, для той эпохи это, видимо, было естественно.

Говоря о российской демократической традиции, я буду иметь в виду именно эпизоды, или периоды, когда становилась возможна открытая политическая борьба, влиявшая на принятие важных решений. Таких эпизодов за все время после преодоления феодальной раздробленности и до революции 1917 года можно насчитать лишь пять: 1) Смутное время; 2) земские соборы, особенно Собор 1648—1649 годов; 3) либеральные реформы Александра II; 4) революция 1905—1907 годов и возникновение русского парламентаризма; 5) революция 1917 года – от февраля до разгона Учредительного собрания.

В ходе обсуждения рукописи коллеги советовали мне добавить к этому списку «затею верховников» 1730 года, а также проекты М. М. Сперанского. Но эти события, и даже восстание декабристов, конечно значимые для элит, не вызвали никаких массовых движений и, с другой стороны, не были их проявлениями. Поэтому я оставил приведенный выше перечень без изменений.

Смуту 1605—1613 годов породило боярство, желавшее гарантировать себя от репрессий царской власти, пережитых при Иване Грозном, да и возвыситься вновь – в этом смысле смута была обычным для тех времен конфликтом абсолютной монархии и феодальной аристократии. Особенностью же Смутного времени можно считать то, что в это время в политическое сознание наших предков проникла новая мысль: Московское государство есть государство московского или русского народа, а государство вообще – блюститель народного блага. До тех пор господствовал взгляд удельных времен: государство есть вотчина княжеской или царской династии.