Читать онлайн «Колумбы российские». Страница 58

С интересом изучал Резанов и расположение крепости и все меры, которые принимались для ее обороны. Через некоторое время после приезда он писал директорам компании:

«Место для крепости избрано на высоком камне, или кекуре, вышедшем в губу полуостровом. В левую сторону в полугоре на таком же к кекуру примыкающем полуострове построены огромные казармы с двумя башенками. Всио здание почти из мачтового леса… в бок против крепости преогромный сарай — а между им и крепостью пристань»…

Видел Резанов также, что люди все еще ютились по палаткам и хибаркам, ибо казарм для всех не хватало. Когда было свободное время, подносили лес и строили новые здания, а тут еще и зимнее время подошло, надо было торопиться перебираться в постоянные жилища… Главное, что поражало Резанова, это то, что сам правитель меньше всего заботился о своих удобствах и комфорте… его дом был не лучше избы любого из промышленных. Так описывал он проблему жилья:

«Но со всем тем люди в начале октября только вышли из палаток и поместились под кровли… Живем мы все очень тесно, но всех хуже живет наш приобретатель мест сих, в какой-то дощатой юрте, наполненной сыростью до того, что всякой день плесень обтирают и при здешних сильных дожжях со всех сторон как решето текущей. Чудной человек! Он заботится только о спокойном помещении других, но об себе самом беспечен до того, что однажды нашел кровать его в воде плавающую и спросил, не оторвало ли где ветром боковую из храмины его доску? — Нет, спокойно отвечал он, видно натекло ко мне с площади и продолжал свои распоряжения»…

Чем больше присматривался Резанов к Баранову, тем больше он проникался к нему уважением и не раз, когда представлялся случай, писал директорам компании о нем. Так и теперь, в холодный, дождливый ноябрьский вечер, сидя в своей хибарке, писал Резанов правлению:

«Г. Баранов есть весьма оригинальное и при том счастливое произведение природы. Имя его громко по всему западному берегу до самой Калифорнии. Бостонцы почитают его и уважают, а американские народы, боясь его, из самых дальних мест предлагают ему свою дружбу… Признаюсь вам, что я с особливым вниманием штудирую сего человека… неприятно однакож будет услышать вам, что в теперешнем положении компании сей не только для нее, но и для пользы государственной нужной человек решился оставить край сей. Назначенный им в преемники г. Кусков, человек весьма достойной и доброй нравственности. Я отличил его золотой медалью, которую принял он со слезами благодарности, но так же решительно отозвался, что оставаться не намерен»…

Резанов отмечает также и те меры предосторожности, которые приняты по приказу Баранова по охране крепости от возможного нападения индейцев. Слишком еще ярко и свежо в памяти вероломное нападение индейцев на форт Святого Михаила. Все замеченное им, Резанов, по мере возможности сообщает в Петербург: «Произведенное уже единожды американцами зверство научило всех крайней осторожности. Пушки наши всегда заряжены, везде не только часовые с заряженными ружьями, но и в комнатах у каждого из нас оружие составляет лучшую мебель. Всякую ночь по пробитии зори сигналы продолжаются до самого утра, ходят дозоры по всем постам»…

Навел порядок Резанов и среди моряков. Как-то, вскоре после приезда Резанова, явился к нему с визитом лейтенант Сукин, командовавший компанейским судном «Елисавета». Резанов в изумлении уставился на этого типа в каком-то невероятном костюме. На Сукине был сюртук и он был в шинели. Произошла сцена, похожая на ту, которая случилась в Петропавловске с Машиным.

Резанов поднял брови и, недоумевая, спросил «типа», как он описал его позже:

— Кто вы такой?

Тот довольно расторопно отрекомендовался:

— Императорского Российского флота лейтенант Сукин, командир судна «Елисавета»…

Резанов в негодовании перебил его и отчеканил:

— А я Императорского Российского двора действительный камергер Резанов, командир всей Русской Америки… Разрешите вас спросить, по какому праву явились вы ко мне одетым не по форме, полагающейся морскому офицеру Императорского Российского флота. Потрудитесь оставить меня и вернуться на свой корабль…

Смущенный Сукин щелкнул каблуками и виновато вышел. Не прошло и часа, как он вернулся, одетый в полную парадную форму. Резанов принял его и сурово сказал:

— Вижу, что вы явились ко мне теперь, как подобает — в мундире. Чем могу быть обязан вашему посещению?

Сукин щелкнул каблуками и официально доложил, что явился приветствовать его превосходительство с прибытием в колонию, а также просит принять от него письменный доклад о положении морских кораблей на службе компании, а также о Деятельности некоторых официальных лиц компании в Новоархангельске, включая правителя Баранова. С этими словами лейтенант еще раз щелкнул каблуками и церемонно протянул бумагу камергеру.

Резанов резко отстранил его руку со словами:

— Никаких докладов и ни от кого из подчиненных господина правителя я не принимаю, — он особенно подчеркнул слово «подчиненных», — так как мне уже сделал подробный доклад сам господин правитель, коллежский советник Александр Андреевич Баранов… Если же имеете сообщить что-нибудь новое мне, то потрудитесь это сделать через ваше непосредственное начальство, господина Баранова… Прошу вас помнить, что порядок службы требует, и также на то воля самого государя, чтоб в Америке Баранову как хозяину и правителю областей все подчинялась. Можете идти!

Сукин вышел с вытянутым лицом. Резанов сразу увидел, что с ним Баранову будет трудно работать и решил принять меры. Он отдал приказ Сукину немедленно собраться, ликвидировать свои дела и выехать в Охотск с первым же компанейским судном, о чем немедленно же донес правлению:

«Правитель, по неповиновению Сукина, боится вверить ему судно, и для того веле я выслать его в Россию, чтоб не производить ему по пустому жалования… получил он уже за два года 5000 рублей и кроме убытка кампании и огорчений правителю ничего не наделал»…

После отъезда Сукина командиром «Елисаветы» Резанов назначил молодого мичмана Карпинского.

Зима оказалась суровой. Холодный дождь непрерывно строчил по окнам, стучал по крыше, проникал внутрь по стенам и через дырявую крышу. Всюду внутри стояли банки и ведра, в которые струйками лилась дождевая вода с потолка. Жан постоянно выносил на крыльцо полное ведро воды из комнаты Резанова и с ожесточением выплескивал воду в грязные лужи перед домом.

Даже всем возмущавшийся доктор Лангсдорф, брезгливо наблюдавший грязных промышленных и не очень-то любезно описывавший в своем дневнике комнату, предоставленную ему, довольно осторожно и даже благожелательно писал о Баранове:

«Фон Баранофф имеет весьма глубокие знания о землях, находящихся в его подчинении… большинство промышленных и младших официальных лиц, находящихся в различных селениях, в прошлом сибирские каторжане, преступники и авантюристы разных покроев, и нужно отдать должное его умению и способностям, что он смог надеть узду на всех их»…

Лангсдорф очень сожалел, что соблазнился поездкой в Русскую Америку. Всего ожидал аккуратный немчик, но не того, что он увидел в Новоархангельске. Особенно он возмущался тем, что ему было предложено жить в «свинарнике», как он отзывался о своей избе. И, как всегда, со своей обычной немецкой аккуратностью он заносит в дневник:

«Место моего жилья это просто несчастная маленькая конура, в которой почти нет никакой мебели, а главное, она находится в милости у сил природы. Во время сильных гроз дождь проникает насквозь прямо на мою кровать… Мало того, даже в этой маленькой конуре я не один… со мной живет один из охотников»…

Прошло совсем немного времени со дня приезда Резанова в Новоархангельск, как он заметил, что продукты, привезенные им из Петропавловска, иссякли, и перед ними вдруг предстала опасность голода и сопутствующей ему цинги. Все продукты, которые он привез и которых, как он думал, ему и сопровождающим его людям хватит на всю зиму, пришлось использовать для того чтобы хоть как-то подкрепить людей Баранова. Колония уже сильно терпела от недостатка пищи, появились отдельные случаи цинги, и Поэтому можно себе представить радость Баранова и его сподвижников, когда в гавань вошла «Мария», судно, на котором прибыл генерал, а главное — столь нужные запасы провизии. Но уже через месяц стал ощущаться недостаток пищи.

И опять судьба была на стороне исстрадавшихся людей. Рано осенью, утром 28 сентября, в бухту неожиданно вошел корабль. Баранов, стоявший на крыльце с Кусковым, прищурив глаза, вгляделся вдаль и вдруг радостно вскрикнул: