Читать онлайн «Чаша и клинок». Страница 19

«Оружие, очевидно, символизировало функции и могущество бога, — пишет Гимбутас, — и почиталось как атрибут бога. Святость оружия хорошо прослеживается во всех индоевропейских религиях. Геродот указывает на то, что скифы приносили жертвы своему священному кинжалу, Акенакес. Более ранние изображения вооруженных божеств в этом регионе неизвестны».

Это прославление смертоносной силы острого клинка естественно для жизни, в которой организованное убийство других людей, разрушение и захват их имущества, подчинение и эксплуатация их личности было нормальным явлением. Судя по археологическим раскопкам, начало рабства тесно связано с этими вооруженными вторжениями.

Например, раскопки указывают на то, что в некоторых курганских лагерях большинство женщин было не курганского, но скорее древнеевропейского происхождения. Это может означать, что курганцы вырезали большинство местных мужчин и детей, но оставляли некоторых женщин, которых взяли себе как наложниц, жен или рабынь. Это, как свидетельствует Ветхий Завет, было обычным делом, когда несколькими тысячелетиями позже кочевые европейские племена вторглись в Ханаан. В библейской книге Чисел (31:32–35), например, читаем, что среди захваченных трофеев в битве против мадианитян добычи было мелкого скота, крупного скота, ослов (именно в таком порядке) и 32 тысячи девственниц, которые не знали мужского ложа.

Насильственное низведение женщин, а также их детей (и мальчиков, и девочек) до уровня собственности мужчины также подтверждается практикой курганских захоронений. Среди первых известных свидетельств «курганизации» — ряд могил, датирующихся иногда периодом до четвертого тысячелетия до н. э., другими словами, вскоре после первой волны курганских завоевателей, прокатившейся по Европе.

Это так называемые могилы вождей, характерные для индоевропейской иерархической социальной организации, где верхушкой общества была группа сильных воинов. В этих могилах — по словам Гимбутас, явно «чуждом культурном феномене», — наблюдаются заметные отличия в обрядах и атрибутах захоронения. В отличие от древнеевропейских эти могилы имеют разные размеры, а также различный состав того, что археологи называют «погребальными дарами» — содержимого гробницы, кроме покойного.

Среди этого содержимого мы находим, впервые в Европе, рядом с высоким или ширококостным скелетом мужчины скелеты принесенных в жертву женщин — жен, наложниц или рабынь умершего. Такую практику захоронений, которую Гимбутас называет «suttee» (термин, заимствованный от индийского названия обряда принесения в жертву вдов, сохранившегося вплоть до XX века), принесли в Европу индоевропейцы. Впервые мы встречаем это на западном берегу Черного моря, в Суворове, что в дельте реки Дунай.

Эти радикальные нововведения в практике захоронений характерны для всех трех волн вторжения. Например, в так называемой культуре Шаровидной Амфоры, господствовавшей в Северной Европе почти тысячу лет после первой волны, преобладает такая же варварская практика захоронений, отражающая тот же тип общественного строя и культуры. Как пишет Гимбутас, «возможность совпадения исключается тем, как часто встречаются такие групповые могилы. Обычно мужской скелет покоится со своими дарами на одном конце гробницы, а двое или более человек, группой — на другом конце… Гробницы Шаровидной Амфоры подтверждают господствующее положение мужчин. О полигинии свидетельствует гробница в Войцехивке на волынщине, где мужской скелет расположен в геральдическом порядке между двумя женщинами и четырьмя детьми, у ног его лежат юноша и девушка».

Эти богатые захоронения демонстрируют, какие вещи считались важными у мужчин правящего класса не только в жизни, но и после смерти. «О сознании воина, доселе неизвестном в Древней Европе, — пишет Гимбутас, — свидетельствуют предметы, извлеченные из курганных могил: луки и стрелы, копья, ножи, боевые топорики и конские кости. Здесь же такие символические предметы, как челюсти и клыки свиньи или борова, скелеты собаки, лопатки зубра или рогатого скота, что дает право говорить не толь ко о радикальных общественных переменах, но и о сдвиге в идеологии».

Эти захоронения показывают, какую социальную значимость придавали теперь технике разрушения V господства. Они также содержат свидетельства того как вытеснялась, замещалась старая идеология: мужчины присваивали себе важные религиозные символы которые у порабощенных ими народов, поклонявшихся Богине, связывались с женщинами.

«Традиции помещений челюстей свиньи, останков собаки и лопаток зубра или рогатого скота только в мужские могилы, — замечает Гимбутас, — прослеживается в могилах первой-второй курганских волн (Средний Стог) в понтийских степях. Хозяйственное значение этих животных как источников пищи отходит на задний план перед религиозным смыслом их костей, которые находили только в могилах высокопоставленных мужчин. Символические связи, установившиеся теперь между мужчинами и этими животными, противоположны тому религиозному содержанию, которое вкладывалось в них в Древней Европе, где свинья была священным спутником Богини Возрождения».

Археологический ландшафт Древней Европы оказался теперь измененным до неузнаваемости. «Тысячелетние традиции пресеклись, города и деревни распались, великолепная гончарная роспись исчезла, как исчезли и храмы, фрески, скульптуры, символы и письмо». В то же время на сцену выходит новая живая военная машина — вооруженный всадник, который в свое время производил на современников такое же впечатление, как на нас, допустим, танк или самолет. И по всему пути разрушительного нашествия находим мы характерные погребения вождей-военачальников с принесенными в жертву женщинами, детьми и животными, с запасом оружия, окружающего мертвых вождей.

Писавший до раскопок 1960-1970-х годов и до того как Гимбутас систематизировала уже известные и новые данные, используя новейшие методы датировки, исследователь истории Древней Европы В. Гордон Чайлд рисует такую же картину. Чайлд называет культуру древнеевропейцев «миролюбивой» и «демократической», в ней не было и намека на то, что «в руках вождя сосредотачивались владения сообщества». Но затем, пишет он, когда стали происходить войны и особенно когда появилось металлическое оружие, все изменилось.

Как и Гимбутас, Чайлд отмечает, что одновременно с тем как в раскопках появляется оружие, появляются и гробницы, и дома вождей, что определенно свидетельствует о социальном расслоении, о том, что господство сильного становится нормой. «Поселения часто закладывались на вершинах холмов», — пишет Чайлд. И на возвышениях, и в долинах они «часто укреплялись». Более того, и он подчеркивает, что по мере того как «соперничество из-за земли принимало агрессивный характер, и оружие, такое, к примеру, как топорик, все более приспосабливалось для военных целей», не только общественная, но и идеологическая структура европейского общества претерпевала кардинальные изменения.

И, характерно, что в условиях, когда война становится нормой, отмечает Чайлд, именно «превосходством в обществе мужчин можно объяснить исчезновение женских статуэток». Он указывает, что эти статуэтки, встречавшиеся повсеместно в нижних слоях, теперь «не обнаружены» и заключает: «Изменилась старая идеология. Это может знаменовать переход от матрилинейного к патрилинейному обществу».

Гимбутас идет еще дальше, тщательно сопоставляя сведения, почерпнутые из своих исследований и работ других археологов, она описывает, как каждая следующая волна набегов несла не только материальные разрушения, но и то, что историки называют культурным оскудением. Уже после первой волны разрушения были столь велики, что уцелели только отдельные островки — например, поселение Котофени в долине реки Дунай в Олтении, западная и северо-западная Мунтения, юг Баната и Трансильвании (исторические названия областей юго-восточной Европы). Но далее там есть следы существенных перемен, а именно: появление защитных сооружений, таких как рвы и валы.

Для большинства древнеевропейских поселений, таких, как Караново в бассейне Нижнего Дуная, курганские вторжения были, по словам Гимбутас, катастрофой. Разрушаются дома, храмы, гибнут уникальные изделия и произведения искусства, которые не имеют никакой ценности в глазах захватчиков-варваров. Массы людей вырезаны, порабощены или оставлены без крова. В результате началась цепная реакция миграции населения.

Начинают появляться «гибридные культуры» (по Гимбутас). Эти культуры основаны на «подчинении оставшихся древнеевропейских коллективов и вовлечении их в курганское скотоводческое хозяйство и патрилинейное иерархическое общество». Но эти новые гибридные культуры были намного ниже по своему техническому и культурному развитию, чем вытесненные ими. Хозяйство теперь было основано прежде всего на скотоводстве. И хотя некоторые из древнеевропейских техник сохранились, керамика стала удивительно однообразной и примитивной.