Читать онлайн «Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.». Страница 54

Дело составления свода имперских законов, а также свода местных узаконений прибалтийских губерний решительно продвинул вперёд, а затем и завершил император Николай I. В 1826 г. по его повелению комиссия Розенкампфа была преобразована во 2-е отделение собственной его величества канцелярии. Директором этого отделения государь назначил своего бывшего учителя Балугьянского, а работу по кодификации всего законодательства империи поручил тайному советнику Сперанскому, впоследствии получившему графский титул. В том же 1826 г. во время коронования императора в Москве прибалтийское дворянство, следуя традиции, попросило подтвердить свои привилегии. При рассмотрении этой просьбы государственный совет счёл необходимым удостовериться в силе и широте этих привилегий. Ведь под ними, сверх преимуществ, дарованных Прибалтийскому краю верховной властью, подразумевались также возникшие в разное время и никем не утверждённые обычаи, постановления ландтагов, магистратов, губернских правлений, которые подтверждали случайные привычки и нередко противоречили существующим законам. По поручению государственного совета тогдашний прибалтийский генерал-губернатор маркиз Паулучи собрал соответствующие документы (на это потребовалось два года) общим объёмом в 23 книги на немецком, латинском и шведском языках. В 1829 г. по высочайшему повелению составление свода местных узаконений было передано во 2-е отделение собственной его величества канцелярии, куда и были сданы все документы, представленные генерал-губернатором Паулучи. В том же году тайный советник Сперанский вызвал в Петербург лифляндского ландрата Рейнгольда Самсона фон Химмельстерна для разработки свода местных узаконений для Эстляндской, Лифляндской и Курляндской губерний. Ландрат Самсон, в распоряжение которого были переданы все материалы, собранные в течение почти 100 лет прежними комиссиями и комитетами, был издавна известен в прибалтийских губерниях как учёный, юрист, писатель, а также как замечательный оратор, способный силой красноречия переубеждать своих оппонентов. К сожалению, под влияние его красноречия подпал и Сперанский, который пошёл на поводу немецких интересов в ущерб интересам общероссийским. Ведь в рамках подготавливавшегося имперского законодательства можно было снять все аккордные пункты, принятые Петром I, можно было успешно завершить дело Екатерины Великой по «обрусению» западных окраин империи. Сперанский долго колебался, не распространить ли действие общего свода законов на всю империю, поставив лишь в примечаниях остзейские местные уклонения. Именно так и произошло с законодательством для бывших польских провинций. Однако, доверившись красноречивым внушениям Самсона, Сперанский решился выделить Ливонию из общего имперского законодательства. Тем самым он совершил ошибку, имевшую самые негативные последствия для территориальной целостности российского государства, исправить которую, хотя такие попытки и были при Александре III, в полной мере всё же не удалось. Зато Самсон оказал большую услугу своим соплеменникам. Вот как пишет об этом ландрат Гринвальд: «Первая и, может быть, самая важная заслуга Самсона состояла в том, что он содействовал решению дать особое самостоятельное законодательство нашей немецкой земле… Распространение действия общего свода законов на прибалтийские губернии нанесло бы немецкому строю страшный удар, а введение русского управления, языка и русского права разрушило бы основы древнего германского здания. Но посредством влияния Самсона, много значившего в то время у Сперанского, этого не было»{173}. Затем работа была продолжена на уровне прибалтийских губерний, в ревизионных комиссиях, но это была чисто техническая работа в рамках заданного Самсоном и поддержанного Сперанским стратегического направления. Хотя местные узаконения и рассматривались под углом зрения, не противоречат ли они самодержавию и основным законам империи, они всё же противоречили интересам российской государственности. Балтийский берег, завоёванный русским солдатом, вместо того чтобы намертво срастись с имперской территорией, остался немецким. В 1845 г. после окончательной редакции свод местных узаконений был представлен в государственный совет, а затем на высочайшее утверждение. Так немец, осознающий свою ответственность перед узким сословным кланом соплеменников, и попустительствующий ему чиновник высокого ранга, злоупотребивший доверием государя, решили в ущерб России принципиальный стратегический вопрос. Этот вопрос был решён и в ущерб многочисленного коренного населения — латышей и эстонцев (общим числом в 1 млн. 400 тыс. человек), желавших сбросить с себя оковы особого остзейского порядка, перейти под защиту русского законодательства и обрести русскую веру.

Важно отметить, что проведённые ревизия и систематизация местных узаконений и последующее их включение в качестве особого свода в общее имперское законодательство всё же ставили определённые границы административному произволу в прибалтийских губерниях. Теперь местные власти, всегда обладавшие лишь исполнительными функциями, но посягавшие на законодательную самостоятельность, должны были остерегаться принимать, как это было нередко в прошлом, законодательные постановления, отменяющие или ограничивающие силу имперских законов и указов.

Примечательно, что немецкий элемент всё же не оценил уступки правительства, выразившейся в согласии на законодательное обособление Прибалтийского края, и не хотел принимать даже тех ограничений, которые были следствием упорядочения местных узаконений и включения их в общий свод имперских законов.

В присутственных местах прибалтийских губерний немцы посмели ложно трактовать именной высочайший указ, данный сенату 1 июля 1845 г. при обнародовании Свода местных узаконений. Сопротивляясь реализации цели местного свода — служить заменой прежних привилегий, немецкие чиновники стали настаивать, что местные постановления, в сущности, лишь приведены в систему, и потому ни местный свод, ни общее законодательство империи ничего не меняют в их прежней силе и действии. Отсюда делался вывод, что местный свод не обязателен в тех случаях, когда он противоречит укоренившимся обычаям и постановлениям местных властей.

К счастью, на тот момент генерал-губернатором в Прибалтийском крае оказался не немец вроде барона Палена и не германофил вроде князя Суворова, а русский генерал Головин. В именном указе он увидел возможность отстоять те ограничения, которые Свод местных узаконений и общеимперское законодательство всё-таки накладывали на немецкие привилегии. В своём рапорте от 31 октября значение именного указа и обнародования Свода местных узаконений Головин свёл к следующим основным положениям.

1. Эта мера определяет настоящий смысл и объём привилегий, что даёт возможность проверять законность действий административных и сословных учреждений в крае.

2. Прекращает обычное и противозаконное присвоение губернскими властями законодательных прав.

3 Русский текст свода, как подлинный и обязательный, обеспечивает постоянные, с Петра Великого, старания правительства о распространении между немецким народонаселением знания русского языка.

4. Вводит в общую систему законодательства империи край, при сохранении местных прав и преимуществ его{174}.

Зная по опыту недоверчивость и нерасположение высших сословий края ко всем преобразованиям правительства и враждебное отношение ко всему ненемецкому, Головин понимал, что реализация Свода местных узаконений в духе выделенных им пунктов требует контроля. Поэтому он обратился в сенат с просьбой подтвердить указом, в частности, следующие предложения:

1. Все статьи местного свода прибалтийских губерний имеют, безусловно, обязательную силу закона.

2. Во всех случаях, не вошедших в Свод местных узаконений, действуют одни общие законы империи.

3. Во всех решениях и распоряжениях делаются ссылки только на статьи общего и местного сводов, с устранением всех предшествующих постановлений{175}.

Это представление было утверждено указом сената 27 января 1848 г. Все дела об отступлениях от местного свода было решено рассматривать в сенате, министерствах и главных управлениях без очереди, подвергая виновных взысканиям по уложению о наказаниях. Таким образом были заложены основы для контроля административного управления краем в духе указов императора и сената. Но поскольку свод местных узаконений не отменял особого остзейского порядка, а, напротив, благодаря своему включению в общее законодательство империи, укреплял его позиции, то контроль в таких условиях в значительной степени подпадал под действие субъективного фактора, т.е. зависел от того, кто занимал пост генерал-губернатора и назначался на коронные должности в крае: носители общегосударственных интересов или же защитники особых остзейских привилегий. Во всяком случае, сопротивление немецких привилегированных сословий распространению православия в Прибалтике со всей очевидностью продемонстрировало, как легко немецкий элемент, следующий своим эгоистическим интересам, пренебрегает общегосударственными интересами, закреплёнными в имперском законодательстве.