Читать онлайн «Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.». Страница 34

Что касается Яана из Вохнья, то его всё-таки осудили и отправили на поселения. Но таких Яанов в Эстляндии и Лифляндии было, по-видимому, немало. Ведь не на пустом же месте возникли высказывания немцев о том, что у эстонцев скверный национальный характер и что только с помощью крепостного права их можно держать в узде.

Но и крепостное право не помогало. Крестьяне ненавидели своих господ и при всяком удобном случае старались чем-либо отомстить им. Они не считали за зло воровать у немцев, ведь они пришли в Прибалтику как воры и поработители, отобрали землю и превратили коренное население в своих рабов. В судебных делах имеется множество сведений о расправе крестьян над помещиками и мызными служащими.

Столь же страстно ненавидели крестьяне и немецких пасторов, жадность которых вошла у них в поговорку: «Поповской мошны ввек не наполнишь». Барщинные повинности на землях, принадлежащих пасторам, были нисколько не меньше, чем на помещичьих.

Крестьяне, доведённые до отчаяния непосильными поборами, насилием и произволом помещиков, нередко убивали своих мучителей, поджигали их имения, а затем пускались в бега за границу, а из северо-восточных и восточных областей — в русские внутренние губернии. В середине XVIII в. число эстонцев, бежавших в русские губернии, возросло до нескольких тысяч. Русские помещики, а также Печерский и Псковский монастыри, будучи заинтересованы в притоке рабочей силы, не выдавали бежавших крестьян. Никакие жестокие меры и запреты (например, за содействие беглецам у виновного отрезали нос и уши, к розыску беглых привлекали воинские части) не могли остановить бегства крестьян, поскольку не было даже попыток устранить причины побегов. О них можно узнать в эстонских народных песнях. В одной из них — такой текст:

Поскольку побеги удавались и бежавшие крестьяне верили в свою удачу, песня заканчивается оптимистически:

Что же выиграли эстонские и латышские крестьяне при включении Прибалтики в состав России? Во-первых, это дивиденды мира. Будучи в составе Российской империи, Эстляндия и Лифляндия в течение почти двух столетий не становились театром военных действий. Во-вторых, несмотря на немецкий гнёт, нахождение в составе многонационального государства обеспечивало национальное выживание (Россия, в отличие, например, от Германии, сохранила все свои малые народы, их язык и обычаи.) В общем, если бы Иоанн Грозный в ходе Ливонской войны (в целом неудачной для Руси) не способствовал ликвидации Ливонского ордена, а Пётр Первый по результатам Северной войны не присоединил бы Прибалтику, то латышей и эстонцев ожидала бы судьба древнего прибалтийского племени пруссов, которое исчезло в условиях безраздельного господства немецкого элемента{107}. И, в-третьих, открывалась возможность формирования национальных элит с их последующей интеграцией в общеимперские элиты. Правда, этой возможностью эстонцы и латыши смогут воспользоваться только в результате реформ Александра II по модернизации России. Этим трём положительным моментам противостоял один отрицательный, и притом чрезвычайно весомый фактор. С победой России в Северной войне было ликвидировано шведское господство в Прибалтике, однако исторический враг эстонского и латышского крестьянства никуда не делся, ловко приспособился к новым обстоятельствам и укрепил при попустительстве России свои прежние позиции «победителя» по отношению к эстонцам и латышам. Это позволило прибалтийско-немецкому дворянству в рамках «особого остзейского порядка» проводить политику жёсткого национального гнёта местного населения вплоть до Первой мировой войны, обернувшейся для России и её национальных окраин революционными потрясениями. В ходе трёх революций по разные стороны военно-политического и гражданского противостояния займут своё место также представители эстонцев и латышей. Неприятие ими своего положения выплеснется наружу в слившихся воедино социальном и национальном протестах, чтобы затем идеологически дифференцироваться и выступить в противостоящих друг другу политических явлениях — большевизме и национал-шовинизме.

Приходится констатировать, что Россия вошла в Прибалтику не как безусловный победитель, чётко осознающий свои права и интересы. Так хотел войти в Ливонию Иоанн Грозный, считавший её исторической вотчиной Московской державы. В случае победы никаких привилегий от Иоанна, уничтожившего Ливонский орден, немецкие рыцари, конечно же, не получили бы. Так вошли в Ливонию шведы: они не допустили усиления политических и экономических позиций местной немецкой аристократии, прагматично осуществили редукцию помещичьих имений и в целях увеличения доходов казны приняли меры по улучшению положения эстонских и латышских крестьян.

Уступки Петра прибалтийско-немецкому дворянству можно объяснить многими причинами. Это и прежняя договорённость с польским королём Августом II о передаче ему Эстляндии и Лифляндии (не случайно царь подтвердил привилегию Сигизмунда-Августа), это и необходимость быстрейшего закрепления за Россией Прибалтики, для чего было важно умиротворить местных дворян и горожан. Это и следование прежним традициям, согласно которым Россия в процессе своего территориального расширения никогда не уничтожала и не сгоняла с земель коренные народы, а их элиты, как правило, интегрировала в высшие политические и экономические слои российского общества. Правда, в Прибалтике Россия столкнулась с ситуацией, когда элиту представлял пришлый немецкий элемент, который не только уничтожил элиту коренного населения, но и превратил туземцев в своих рабов, существенно замедлив национальное развитие покорённых народов и формирование национальных элит из числа коренного населения.

Россия интегрировала те элиты, какие были, вместе с их привилегиями и правами. Конечно, можно было бы передать владения немецкого рыцарства и казённые земли русским служилым людям, как это намеревался сделать Иоанн Грозный. Частично это было сделано при Петре Первом. Но в данном случае действовали ограничения, связанные с подтверждёнными самим Петром привилегиями рыцарства, в частности, быть единственными землевладельцами в крае и иметь преимущественное право на аренду казённых имений.

Таким образом, Пётр Первый, хотя и реализовал многовековые стремления России к Балтийскому морю, но одновременно обесценил победу в Северной войне, доставшуюся беспрецедентным перенапряжением народных сил, ибо допустил, чтобы викторией воспользовались немецкие феодалы для укрепления своих позиций в Прибалтике. Это, безусловно, противоречило национальным интересам России, состоящим в прочной привязке Прибалтийского края к России и превращения его в неотъемлемую часть русской цивилизации. Согласившись на сохранение «особого остзейского порядка» в Прибалтике или государства в государстве, Пётр, несмотря на оговорку, заложил мину замедленного действия в фундамент Российской империи.

Ко времени вступления на престол императрицы Екатерины II всё то, к чему стремились в 1710 г. прибалтийско-немецкие привилегированные сословия в Эстляндии и Лифляндии, уже было реальностью.

Дворяне хотели быть единственными землевладельцами, а также единственными арендаторами (посессорами) казённых имений и достигли желаемого. Они составили корпорацию, недоступную ни для каких дворян, кроме коренных, и сделались действительными господами Land (земства). В их руках находились земские суды, полиция и почти неограниченная власть над своими крестьянами. От шведских законов не сохранилось ничего, что ограждало бы крестьянина от произвола владельца. Всё пошло по-старому.

Во второй половине XVIII в. помещики открыли для себя новый способ обогащения. Это переработка зерна на водку, которую разрешалось беспошлинно вывозить во внутренние губернии России. Для крестьян этот вид помещичьего предпринимательства обернулся новой тяжёлой повинностью — «винокуренной барщиной». Крестьяне должны были не только работать на винокурнях, но и на своём гужевом транспорте отвозить готовую продукцию на рынок, нередко на дальние расстояния, например в Петербург. Помещики, не будучи разборчивыми в средствах обогащения, продавали водку и своим крестьянам, часть которых спивалась и нищала.