Читать онлайн «Зимняя война 1939-1940 гг». Страница 20

Благодаря нападению Кремля и сильным организаторским способностям Гувера бывший президент вернулся на сцену, не как президент-неудачник, а как благотворитель. Насколько мы знаем, привязанность Гувера к Финляндии и гнев на советское вторжение были искренними. Он несколько раз посещал самую северную нацию в рамках работы помощи голодающим, и там его еще помнили. Президент Рюти, не зная о репутации Гувера в США, направил Гуверу личную телеграмму, выражая благодарность за его усилия.

«Народ Финляндии крайне рад тому, что Вы, господин президент, которого парод Финляндии помнит как доброго друга, снова возглавили движение в пользу нашего нуждающегося народа. В неравной борьбе против жестокого агрессора за свою жизнь и за самые священные и высокие человеческие ценности народ Финляндии нуждается в любой моральной и материальной поддержке».

Таким образом, получив благословение Рюти, Гувер внезапно стал финнофилом номер один в Америке. Он начал активно появляться в прессе и произносил пламенные речи, призывая к пожертвованиям для своего нового дела.

Неудивительно, что благодаря богатому музыкальному наследию Финляндии, в особенности благодаря произведениям Сибелиуса, многие известные американские музыканты тоже присоединились к сине-белому протесту.

11 декабря Вернер Йанссен, хорошо известный дирижер классической музыки и друг Сибелиуса, заявил, что он готов дирижировать программу из произведений Сибелиуса для Финского фонда 29 декабря, и предложил оплатить аренду зала и оркестр из личных средств. Тремя неделями ранее, после советского вторжения, дирижер лично позволил Сибелиусу и пригласил его жить у себя, пока не кончится война, так сильна была его любовь к великому человеку.

Сибелиус с благодарностью отказался от щедрого предложения своего заокеанского протеже, но сказал, что рад, что его музыка играет в стране свободных людей. И он был очень признателен Америке за проявления поддержки.

«У меня на уме только две вещи, — заявил Сибелиус, хорошо говорящий по-английски, в интервью по телефону. — Много слов для этого не понадобится. Я действительно горд моим народом и тем, что он делает в эти дни. И я рад видеть, каким чудесным образом великая американская нация поднялась на поддержку Финляндии. Это все, что я могу сейчас сказать». После этого он повесил трубку.

Наверное, самым заметным и шумным из мероприятий в пользу Финляндии стало шествие «Помоги Финляндии!» 21 декабря 1939 года на Медисон-сквер-гарден. Так получилось, что это был день рождения Сталина. Рядом с Гувером на подиуме, убранном цветами финского флага, стояли крупные политические деятели, включая мэра Нью-Йорка, сенаторов и, разумеется, Хьялмара Прокопе, вездесущего финского посла.

Переполненная аудитория внимательно слушала трогательное обращение к Финляндии, «маленькой стране, вырезанной из унылых лесов на Крайнем Севере, размером меньше, чем Монтана, где живет меньше четырех миллионов человек», и осудила «примитивное варварство» советских «варваров».

«Финляндия — великая нация… великая благодаря характеру се народа… великая в промышленности, образовании, искусстве, музыке и отваге. 1200 лет финны живут в своей любимой северной стране. За это время их завоевывали и покоряли много раз, но каждый раз их вечная храбрость и тяга к свободе возрождались для их независимости.

Теперь на них варварски напали. Их корабли вытеснили с морей. Они героически обороняются против орды жестоких варваров…»

Затем Гувер заговорил о своих путешествиях в Финляндию после Первой мировой войны в рамках помощи голодающим в 1918 и 1919 годах. Его усилия в только что родившейся стране многие вспоминали с благодарностью. Во время его последнего визита годом ранее один фермер приехал в Хельсинки и привез ему в гостиницу подарок — мешок муки, на котором был вышит американский флаг. Взрыв аплодисментов.

«Но помните, — предупредил Гувер, памятуя, что его речь транслировалась по радио, — несмотря на варварство Советов, это не значит, что американцы сами должны отправиться на войну ради финнов или еще кого-то. Американский нейтралитет неприкосновенен.

По причинам, которые затронут все будущее человеческих свобод, — объяснил закаленный изоляционист, — Америка не должна вступать в войну в Европе». Но, пожертвовав его благотворительной организации, «американский народ может протянуть руку помощи нуждающимся и осветить их путь отчаяния».

Нет, финны не хотели, чтобы американцы за них сражались. Гувер настаивал на том, что доллары решат дело. И не нужно давать финнам оружие или одалживать им деньги на закупку оружия — в этом как раз он расходился со своим соратником, Хьялмаром Прокопе. Выступая после Гувера, боевой финский посол сорвал овацию, процитировав фразу американского колониального повстанца Патрика Генри: «Дайте мне свободу или дайте смерть!»

«Волны эмоций охватили толпу, — написала «Нью-Йорк таймс», — многие мужчины и женщины плакали». Было собрано не менее 50 000 долларов, по тем временам — серьезная сумма.

Оставался открытым вопрос — если здесь была в опасности свобода образцовой страша, то не была ли в опасности свобода всех свободолюбивых стран? Средства, собранные организацией Гувера, были полезны, но, как и предыдущий кредит, выданный конгрессом, они могли использоваться только для закупки продовольствия, сельхозпродукции и других гуманитарных целей.

По правде, у Финляндии были достаточные запасы продовольствия, несмотря на войну. Гуманитарного кризиса еще не было, пока. Финнам были больше нужны самолеты, танки, боеприпасы — чтобы продолжать сдерживать русских. Не могла ли, и не должна была ли Америка сделать что-то большее — таким вопросом задавались некоторые патриоты. Задаваться этим вопросом им пришлось до конца войны.

Американцы были не единственными, кто следил за финскими успехами на поле боя и считал, что им нужно было помогать. Во второй половине дня 19 декабря, когда сражение на линии Маннергейма достигло апогея, Верховный военный совет союзников, в который входили премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен и французский премьер Эдуард Даладье, собрались в древнем, украшенном доспехами зале в Париже, чтобы обсудить изменчивую ситуацию в Скандинавии.

Даладье, расхрабрившийся после недавних финских успехов, хотел создать новый военный фронт как можно дальше от Франции, и был готов предпринимать конкретные действия. В этом он в какой-то степени шел на поводу у финской прессы. Как пишет Дуглас Кларк в своей книге «Три дня до катастрофы», французы все еще смотрели на мир через призму старого мира и после провала первого штурма линии Маннергейма пришли к заключению, что статичная линия обороны работает. Вскоре французы в этом раскаялись.

Политические лоббисты в Париже требовали сильных и красивых шагов. Первые новости о финских успехах на полях сражений появились. Общественное мнение Франции, идеализировавшее линию Мажино, с радостью указывало на бои на перешейке и говорило о силе обороны.

Считалось также, что советская армия оказалась полной фикцией и ей можно без риска объявлять войну.

На предыдущей неделе французская пресса, воодушевленная успехами Финляндии, в открытую обсуждала, не следует ли союзникам объявить войну России. Возможно, это было бы хорошим упражнением для французских альпийских стрелков, которые ожидают наступления на Западном фронте и болтаются без дела, а могли бы быть на Восточном фронте, помогая Финляндии.

В то же самое время симпатии к Финляндии на улицах Парижа достигли точки кипения. Якоб Зуриц, советский посол в Париже, которого в последний раз видели скрывающимся от обсуждения вторжения его страны в Финляндию, теперь оказался лицом к лицу с гневом толпы финнофилов, которые кричали: «Да здравствует Финляндия!» — когда он выходил из своего посольства.

Чемберлен в свою очередь боялся разорвать отношения с Россией и не был уверен, хочет ли он лезть в драку. Он сочувствовал финнам, как и все на Западе, но сомневался, стоит ли ради них вступать в войну. Хорошо бы разделываться с одним противником за другим. Но Даладье настаивал, что связь была: шведские рудники. Не кто иной, как Фриц Тиссен, германский промышленник, который продвинул Гитлера во власть и продолжал консультировать фюрера, отметил, что без шведской руды Германия войну проиграет. Ясно, что союзники должны оказаться там первыми.

Более того, если союзники оказались бы там первыми, то они были бы в отличном положении для помощи Финляндии. Как оказалось, мысли Даладье здесь перекликались с мыслями Уинстона Черчилля, главы британского Адмиралтейства, который тоже разрабатывал свой план захвата шведской руды. Захватить рудники и помочь финнам — вот в чем была идея. Убить двух зайцев одним выстрелом. Разумеется, помощь финнам будет просто предлогом для этой операции, но помощь им будет оказана. Далее, у союзников появлялось юридическое прикрытие в форме директивы Лиги Наций оказать финнам «всю возможную поддержку».