Читать онлайн «Политическая история брюк». Страница 4

Две указанные выше ценности, свобода и равенство, вступили в игру в хронологическом порядке: сначала революция свободы, затем, после уничтожения монархии (суда над королем и его смерти), революция равенства. Эта периодизация находит подтверждение в истории костюма, вплоть до того момента, когда нувориши получают свободу с помощью одежды демонстрировать свое богатство и вписать красивую главу в историю моды.

Революционное десятилетие беспрецедентным образом политизировало поведение индивида и стало испытывать сильную нужду в вестиментарном и символическом языке{43}. Об этом хорошо свидетельствует история трехцветной кокарды: ее начали носить спонтанно 16 июля 1789 года, затем был создан стандарт, регулирующий ее размер и материал, из которого ее следовало делать (простая шерсть или буржуазный шелк), после чего специальный закон от 5 июля 1792 года сделал обязательным ее ношение для мужчин. В итоге он вызвал настоящие баталии на тему права женщин носить кокарду и был отменен 3 апреля 1793 года. Бурные годы породили не только красный фригийский колпак — мощный символ Республики, но и брюки.

Признаки политизации внешнего вида есть и до 1789 года. Начиная с Людовика XIV и до Людовика XVI французский королевский двор отличается роскошью церемониальных одежд, украшенных жемчужинами, драгоценными камнями и золотой вышивкой. Жизнь напоказ характерна для придворных, что подчеркивается в ситуации абсолютной монархии, навязывающей свою роскошь. Законы, ограничивающие богатство, больше не актуальны. Эти законы, позволявшие регламентировать одежду для представителей различных слоев общества, принимались в основном в эпоху Возрождения, политически нестабильный период с религиозными войнами и ростом влияния буржуазии, получившей доступ к роскоши, на которую уже не распространялась монополия аристократии. Они визуализировали социальный порядок и ограничивали потребление продуктов роскоши и импорта. Их целью было укрепить порядок за счет борьбы с узурпацией статуса и помочь королю насаждать свою власть, используя образ собственного величия. Между правлениями Франциска I и Генриха IV, с 1543 по 1606 год, власть приняла 11 законов, ограничивающих роскошь{44}. Так, один из них запрещал носить бархат рабочим и простолюдинам. Но этому закону мало кто следовал: буржуа предпочитали платить штраф и не отказываться от приятной одежды. По мнению Монтеня, «несостоятельность этих законов была вызвана тем, что они лишь усиливают парадокс роскоши», символа власти{45}. Где провести границу между пороком и добродетелью? Стремление к роскоши из тщеславия и амбиций есть порок и нарушение общественного порядка{46}. Или добродетель, если оно, это стремление, соответствует доходу и рангу. Спустя два века благодаря Вольтеру эти законы против роскоши будут расцениваться как покушение на свободу индивида{47}. В течение второй половины XVIII века в философском и политическом дискурсе возникает понятие вестиментарной свободы. Это происходит в момент, когда производство и продажа одежды, связанной с расцветом моды и прессы, пишущей о моде, становятся важным экономическим фактором{48}. Здесь либерализм по-настоящему приобретает свою многозначность.

Начиная с середины XVIII века английское влияние на мужскую одежду способствует более свободной манере одеваться. Живущие на своих землях, а не при дворе, аристократы за Ла-Маншем посвящают себя занятиям на открытом воздухе — охоте, конным прогулкам. Их одежда похожа на одежду их челяди.

В Париже такой стиль имеет либеральные политические коннотации{49}. Жесткий французский костюм со стоячим воротником противопоставляется английскому с отложным воротником — мягкому. Один англичанин в 1752 году, заказавший себе костюм у французского портного, так описывает неудобство, которое испытывал: «Как будто меня лишили моей свободы и заточили в тюрьму <…>. Вновь я с сожалением вспомнил о своем свободном фраке, который я считаю эмблемой нашей счастливой конституции, поскольку он не навязывает мужчинам никаких неудобных ограничений и оставляет им возможность действовать по своему усмотрению»{50}.

На протяжении всего XVIII века мужской силуэт упрощается. Одежда состоит из трех элементов: куртки-кафтана, камзола и кюлотов. Последние теперь имели спереди клапан, наподобие клапана баварских ледерхозе. Они спускались чуть ниже колена, где закреплялись подвязками с застежками или подвязывались лентой. По мере укорочения камзола кюлоты, которые держались на теле за счет бретелек (к концу века они перекрещивались на спине), тоже становятся все короче{51}.

Приближение революции чувствуется в состоятельных и просвещенных парижских кругах и даже при дворе, так что в революционный период костюм политизируется не впервые. К тому же подобные политико-вестиментарные трансформации происходят и в других странах, не только во Франции. К примеру, во время Войны за независимость в Америке возникла мода на одежду в стиле Франклина — исчез парик, мужчины стали одеваться строже, в одежду темных тонов. Во Франции в продаже появились ленты «а-ля Война за независимость», шляпы «а-ля Бостон», украшения «а-ля Филадельфия»… Но к таким названиям нужно относиться с осторожностью: зачастую это старые формы, усовершенствованные в коммерческих целях. Во Франции 1790 года так называемый революционный костюм в целом совпадает с костюмами, которые носили до 1789 года. Но все же в модный дискурс входит политика.

«Волнения в моде»{52} начались незадолго до Революции. Определенная «демократизация» проявляется в тенденции к унификации цветов мужских костюмов (черный, каштановый, зеленый) и выходу из моды розового… Воспевается естественное тело. Во второй половине XVIII века за счет революции в области косметики и изобретательности перчаточников и парфюмеров теряют популярность белила, а палитра цветов становится богаче{53}. Изготовителей париков начинают теснить парикмахеры.

В конце XVIII века комментаторы в области моды начинают критиковать подвязки, которые мешают ходьбе, и узкие платья, которые обтягивают бедра. Разве не осознали неудобство этого и не стали одеваться иначе жители Востока? На тему костюма рефлексируют деятели Просвещения и выступают за его реформу{54}. Так, в медицинском разделе «Методической энциклопедии», вышедшей в 1798 году, в статье о кюлотах автор высказывает надежду, что «эти абсурдные моды падут, когда молодые люди почувствуют, что ставшая разумной и образцом для других благодаря своим великим институтам держава должна подробнейшим образом указать на все, что может вредить общей картине, которую она представляет. Коль мы меняем конституцию, я не вижу причин, чтобы не изменить костюм, особенно когда выясняется, что в своем нынешнем виде он может быть вредным; и можно добавить, что в своем нынешнем виде он неприятен глазу и недостоин величия человека»{55}.

Политизация костюма свидетельствует об устремлениях к «возрождению» французов, проявляясь в 1789 году в бурном потоке памфлетов{56}. Они призывают к росту вирильности:

Французы, вы вновь завоевали вашу свободу, эту свободу, которой завидовали первые франки, ваши предки; вы станете, как они, сильными и здоровыми, как они, вы отпустите бороду и с гордостью будете носить длинные волосы, которые были у них в почете… Прощайте, парикмахеры, парикмахерши и торговки модной одеждой, вы будете укрываться холстиной или грубым сукном… Вы с презрением отринете все роскошные украшения и будете использовать все ваши физические и умственные способности{57}.

Время, когда писались эти строки, напротив, кажется перегруженным всеми пороками: дряхлеющий режим, упадок нравов, скандалы, коррупция и распутство сделали из французов рабов. Образ раба нередко используется в обсуждении одежды: «Слишком долго мы носили одежду, уподобляющую нас рабам, нужна одежда, которая освободит нас от пут, не скрывая прекрасных форм тела», — можно прочитать в Journal de la Société des Arts, издававшемся Обществом искусств, которое объединяло художников, заинтересованных в реформе костюма{58}. Убедительные аргументы, как показала Николь Пельгрен, привели и врачи, обратившие внимание общественности на вредность определенной одежды, в том числе кюлотов (но также и воротников, подвязок, сабо, одежды с чужого плеча, касок, щелочения белья, некоторых тканей плохого качества). Врачи имеют склонность идеализировать деревню (свежий воздух и здоровые нравы), где можно встретить длинные кюлоты. Утверждалось, что обычные кюлоты лишали мужественности и обладали противозачаточным эффектом: якобы способствуя досрочному взрослению, они мешали нормальному развитию половых органов. Отсюда возникло определенное количество фантазий на тему шотландских килтов, турецких костюмов, римских тог… и парижских булочников, «естественно бесштанных»{59}. Реформаторы и филантропы, эти врачи, мечтая о просвещении властей предержащих, готовы были действовать любыми методами: образованием, которое будет способствовать возрождению человечества, а также принуждением — за счет новых законов против роскоши. Они сторонники радикальных перемен, и их мечты частично исполнятся.