Читать онлайн «Политическая история брюк». Страница 10

Есть вероятность, что свой проект костюма для граждан женского пола разработал и Давид, но его следов найти не удается, и это показательный пример асимметричного интереса к данному вопросу в зависимости от пола{108}.

Хотя женщины не получили права носить ни кюлоты, ни брюки, они могут надевать маскулинизированную одежду: в 1790 году национальный суконный редингот с отложным алым воротником, белой или красной каймой, двумя рядами пуговиц из позолоченной меди сочетается с широкими галстуками, мужскими воротниками, фуражками с султаном, шапками стрелков (которые делались по образцу служащих стрелковых полков) или гусаров. В мае-июне 1791 года модно одеваться в стиле наездницы, благодаря чему распространяются одежда и аксессуары с мужской коннотацией. Маскулинизированная одежда, символ освобождения, — это костюм амазонки. Такой костюм ярких цветов вместе с рединготом носила Теруань де Мерикур (1762–1817), которая открыто заявляла, что хочет «выглядеть как мужчина и тем самым избегать унижения быть женщиной»{109}. Такая политическая и вестиментарная смелость останется в истории, памяти и воображении Революции, превратив де Мерикур в «любительницу резни» для Бодлера, пионерку феминизма для Леопольда Лакура и таких историков 1900-х годов, как Альфонс Олар. Этот костюм неотделим от оружия, которое привешивалось к его поясу.

Слово «амазонка» неизбежно связано с мощными образами, сохранившимися в веках и на многих континентах, поскольку античный миф был актуализирован в XVI веке конкистадорами. Им вдохновлялись многие литературные традиции — мифологическая, сатирическая, утопическая и связанная с романами-путешествиями. Оно обозначает один из самых серьезных вызовов, брошенных мужской власти, поскольку отсылает к народу женщин-воительниц, однако эта история, как мы помним, заканчивается поражением женщин перед силами природы, поскольку они вынуждены удалить себе одну грудь, чтобы удобнее было стрелять из лука. В XVIII веке инверсия половых ролей служит источником вдохновения для многочисленных пародий. В главе «Фрамасонки. Пародии на деяния амазонок» «Оперы праздника любви и брака» (1754) Антуан Пуансине рассказывает о вторжении прекрасных женщин в замок масонов, где они соблазняют и оковывают цепями всех присутствующих мужчин, заставляя председателя ложи изменить устав: «Чтоб отныне женщины / допускались к нашим мистериям»{110}. Образ амазонок связан с очевидным страхом власти женщин, а также со страхом мужчин перед физической любовью (импотенция, совокупление с громадной женщиной); по легенде, они представляют собой смертельную опасность для мужчины, которого легко заменить и роль которого сводят до простого репродуктивного источника.

Амазонки Революции не заходят так далеко, чтобы носить брюки. У их костюмов широкие юбки, узкая талия и тесный лиф, но и эта одежда воспринимается как мужская. Обшитые сутажом лифы напоминают галуны, украшающие военную униформу. Кружевное жабо повторяет элемент мужского костюма, использующийся с XVII века. Этот атрибут хорватских кавалеристов пришел на смену отложному воротнику и стал предвестником галстука. Шляпа (украшенная перьями) — альтернатива традиционному головному убору и предшественница цилиндра — к тому времени уже была символом эмансипации. Начиная с 1770-х годов женская мода предоставляет относительную свободу выбора между несколькими стилями одежды, среди которых есть и мужской, где вышеупомянутые предметы одежды сочетаются с пришедшим из Англии платьем-рединготом{111}.

Мужественный образ примеряли на себя представительницы верховной власти разных государств. Есть конные портреты правительниц, причем на некоторых они сидят по-мужски и в брюках. Подобной маскулинизацией была известна императрица России Екатерина II{112}. Любительница физических упражнений, Мария-Антуанетта на портрете 1783 года работы швейцарского художника Луи-Огюста Брена де Версуа изображена в обтягивающих брюках{113}. На портретах той эпохи королева, принцессы, фаворитки, а также артистки, художницы и писательницы своей позой демонстрируют силу и власть и посвящают себя различным интеллектуальным и физическим занятиям, например охоте. Большую свободу интерпретаций дает мифология, позволяющая преобразить аристократку в прекрасную и сильную Аталанту. Максимальной свободой пользуются артистки, например мадемуазель Рокур, известная своей любовью к женщинам, которая заказывает себе портрет, где она изображена в мужской одежде.

По данным Magazin des modes от 10 июня 1787 года, «сегодня за исключением фраков, которые еще не пришли на смену платьям, и кюлотов, которые пока не сменили юбок, одежда женщин такая же, как и у мужчин, как по крою, так и по цветам»{114}, и это подтверждает (хотя и следует помнить о его любви к преувеличениям) Луи-Себастьен Мерсье в своей «Картине Парижа» (1781).

Вскоре кюлоты станут для женщин нижним бельем. Графические изображения времен Революции свидетельствуют об опасности, связанной с открытой одеждой, которая к тому времени уже несколько веков сопровождает женщин. Самый известный эпизод — публичная порка Теруань де Мерикур: для этого было достаточно задрать ей юбку. В результате этого унизительного инцидента она сошла с ума. К порке часто прибегают в 1791,1792, а затем снова в 1795 году (мюскадены пороли женщин-санкюлотов). В документах эта особенность женской одежды отражена весьма целомудренно. Однако известно, что такие женщины, как мадам Помпадур, носили под юбкой кальсоны. Мы еще вернемся к этому важному вопросу защиты, которую дает закрытая нижняя одежда.

Образ смешения полов нередко используется для того, чтобы осудить политизацию женщин в этот период и снизить накал страстей тех из них, кто встал на сторону республиканцев. Такой образ представляет их как существа, пошедшие против натуры, в то время как все славят руссоистское примирение человечества с природой. Женщины, которые посещают ассамблеи, «выходят за границы своего пола», установленные самой «природой». Эмансипированные, неблагополучные, страшные, шлюхи, двуликие чудовища, существа неясного пола… Их называют «женщинами-мужчинами», которые «без стыда надевают мужскую тунику и совершают отвратительный обмен очарования, данного им природой, на трубку и кюлоты»{115}. В фигуральном смысле этот упрек может быть адресован Олимп де Гуж[14], Манон Ролан[15] и другим героиням Революции.

Как одно из следствий утрированного поведения и выступлений с непопулярными заявлениями появляется большой страх вирилизации. К примеру, Олимп де Гуж в 1792 году призвала своих согражданок «лишить аристократию красоты, которая разделяет женщин и заставляет их злословить друг на друга»{116}. Манон Флипон, будущая мадам Ролан, а в 1770-х молодая католичка, представительница буржуазии, пишет о себе, что она борется против тщеславия, видя пример горячего желания нравиться, столь свойственного женщинам, и ищет добродетели в простых костюмах, используя римскую модель, обнаруженную ею в ходе учебы. Ее мемуары и письма напоминают нам о том, что XVII век, который принято ассоциировать с распутством и галантностью, — это еще и век моральной и гражданской добродетели. Один эпизод начала Революции, который наверняка долгое время считался анекдотическим, сегодня может расцениваться как провозвестник отказа от привычного соблазнения: 7 сентября 1789 года около десяти жен известных художников отдали свои украшения на «патриотические» нужды{117}. У них появились подражательницы, которые отдавали даже застежки на туфлях. «Соблазнение относится к Старому порядку. Оно символизирует уже даже не социальный класс — аристократию, а политический режим, общество прошлого», — делает вывод историк Доминик Годино{118}.

В 1792 и 1793 годах в общественном пространстве славят другую красоту — юных дев, чья девственность символизирует чистоту и добродетель. Женщины-матери с щедрыми грудями служат эмблемой свободы, победы, разума{119}. 25 сентября 1792 года у Революции появилось женское лицо и фригийский колпак. Как подчеркивает историк Жан-Клеман Мартен, женщины, которые участвуют в многочисленных революционных празднествах, не воплощают, а иллюстрируют то, что они представляют{120}. Есть ли в их присутствии на этих праздниках политическое измерение? Может быть, они приходят, чтобы украсить их своим грациозным присутствием и порадовать глаз окружающих? Патриотическое измерение в виде клятв сосуществует с поиском формы эротизации происходящего.