Читать онлайн «Королевский двор в Англии XV–XVII веков». Страница 38

С приходом к власти Якова I Стюарта современники отмечали, что стиль жизни английского двора резко изменился. Яков I фактически запретил вспоминать Елизавету и ее правление, ограничил траур по ней. Примечателен следующий эпизод: французскому послу настойчиво советовали не появляться при дворе в траурных одеждах под угрозой возможного недовольства короля и его ближайших слуг, на которых он вряд ли сможет впоследствии рассчитывать. Ничто не должно было напоминать Якову I о его предшественнице[535].

Если в публичной сфере Яков I был вынужден придерживаться достаточно строгого английского церемониала, то в личном общении король проявлял известную фамильярность, свойственную шотландскому придворному стилю. Это позволяло ему по собственному усмотрению выделять из общей массы круг привилегированных лиц и наделять их особым доверием[536]. Опора на традиционный для Шотландии клановый корпоративизм являлась характерным методом управления Якова I. Представители преданных короне группировок включались в ближайшее королевское окружение[537].

Первоначально состав спальни формировался верными Якову I шотландцами, однако вскоре после приезда в Англию Яков I продемонстрировал готовность к сотрудничеству с тюдоровской аристократией на вполне определенных условиях англо-шотландской унии и паритетного представительства наций во властных структурах. В июле 1603 г. камергерами спальни были назначены шотландец Джеймс Хей и англичанин Филипп Герберт, будущий граф Монтгомери. Войдя в состав спальни, молодой Герберт быстро превратился в одного из королевских любимчиков. Он был постоянным участником придворных маскарадов и других развлечений, пожиная плоды королевской щедрости. Монтгомери был популярен в обществе как защитник традиционных английских аристократических ценностей и протестантской религии. Повзрослев, он стал проявлять политическую и экономическую активность. После смерти Сесила граф стал одним из лидеров новой фракции при дворе, состоявшей из сторонников бывшего министра. Неслучайно в 1615 г. он был избран почетным управляющим Оксфорда – интеллектуального центра английского протестантизма. Монтгомери получал от Якова I многочисленные земельные и денежные пожалования, неоднократные прощения долгов. В начале 1625 г., предчувствуя смерть, Яков I рекомендовал его как верного слугу своему наследнику принцу Карлу.

Но все же Монтгомери долгое время был исключением из заведенных королем правил. Этническая замкнутость спальни сохранялась и далее. До 1617 г. все восемь камер-юнкеров спальни были шотландцами, выходцами из известных семейств. Камергеров спальни к тому времени было девять человек, восемь из них были шотландцами.

Стабильность системы и замкнутость спальни была нарушена лишь в 1614 г. включением в ее состав Джорджа Виллерса, будущего герцога Бэкингема. К 1622 г. он продвинул в спальню восемь англичан. Бэкингему удалось практически уравнять соотношение шотландских и английских слуг спальни, и в конце правления Якова I этническое противостояние внутри двора было почти снято. Более того, именно от англичан исходила угроза смещения Бэкингема с позиции фаворита. Например, Бэкингему пришлось отправить одного из таких конкурентов – Артура Бретта в заграничное путешествие, подальше от двора[538]. К тому времени политическая ситуация при дворе несколько изменилась. Консерватизм Якова I в отношении состава слуг спальни сменился прагматизмом Бэкингема. Возможно, поэтому фаворит не поддержал идею о замене на посту обер-камергера спальни шотландца виконта Фентона на кого– либо из англичан.

В англо-американской историографии долгое время доминировало представление о том, что раннестюартовский хаусхолд и придворные шотландцы не играли какой-либо значительной политико-административной роли. Они лишь «тратили деньги» и придерживались профранцузской ориентации, хотя некоторые из них и занимали высокие посты[539].

Это утверждение справедливо по отношению к шотландцам, не вошедшим в королевскую спальню, которые заняли средние и низшие посты в королевской палате и государственных департаментах, а также к тем, кто остался в Шотландии. Напротив, королевская спальня, заполненная шотландцами, приобрела ключевое значение в раннестюартовских патронатно-клиентных отношениях.

Тенденция к этническому замыканию спальни проявилась после того, как Яков I принял английский двор и провел переговоры с лидерами тюдоровской администрации. Первоначально он принял ко двору практически всех советников и слуг елизаветинского двора, все они «были учтиво приняты к собственному удовлетворению»[540]. Щедрой раздачей рыцарских титулов Яков I стремился заручиться поддержкой провинциального джентри и горожан, а провозгласив сохранение всех постов за прежними владельцами, надеялся на содействие елизаветинской бюрократии.

Только встретив сопротивление елизаветинской элиты своим планам продвижения шотландцев в Совет и на государственные посты, Яков I обратился к двору и к спальне как к средствам утвердить свой авторитет и инкорпорировать своих соотечественников в английскую административную и социальную системы. Возможно, определенную роль в изначальном этническом замыкании спальни сыграли общее противостояние английской и шотландской знати и конкретно заговор Рэли, лорда Кобэма и Фортескью, которых обвинили в оппозиции королю и шотландцам. Некоторые из ведущих шотландских лордов, вернувшиеся в октябре 1603 г. в Шотландию, были недовольны тем, что англичане выказали им очень мало уважения, особенно когда отказались включить их в Совет[541].

Отделение спальни от остального двора произошло во время прибытия ЯковаI в Тауэр (11–13 мая) накануне коронации. Яков I решил оставить в штате спальни лишь преданных и испытанных слуг, исполнителей его воли. Члены спальни стали своего рода закрытой элитой стюартовского двора, которую монарх рассматривал как собственную семью. Они получали львиную долю королевских щедрот. Из 29 придворных, получивших 75 % всех пожалований за вторую половину XVI – начало XVII в., десять являлись членами яковитской спальни, а из девяти получивших 45 % пожалований, шестеро были королевскими камергерами[542].

Исключительное положение слуг королевской спальни было закреплено церемониально. Во время придворных процессий королевские спальники следовали либо непосредственно перед королем, либо сразу после него, в отличие от слуг ближней палаты, которые располагались в первых рядах шествия[543].

Яков I использовал включение в штат спальни как проявление одной из высших форм королевского расположения[544]. Он относился к этому вопросу очень избирательно, продвигая кого-либо в ее штат либо с целью приблизить тех, кому он полностью доверял, либо для того, чтобы более тесно привязать к себе тех, кто стоял за предлагаемыми кандидатурами. Например, Джордж Вилльерс, будущий герцог Бэкингем, был включен в спальню по настоянию королевы Анны и первоначально считался ставленником графа Пемброка и епископа Эббота, лидеров «протестантской» партии при дворе.

Вхождение в состав спальни давало возможность приглянувшимся Якову I персонам закрепиться в придворном сообществе. Они переходили под личное покровительство короля, их статус резко повышался. Наиболее характерными примерами в этом отношении являются Роберт Карр и Джордж Вилльерс.

Даже Бэкингем, самый влиятельный из всех королевских фаворитов, не смог полностью сломить влияние шотландцев, так как последнее слово оставалось за королем, чей личный и социальный базис был ограничен, прежде всего, его соотечественниками. Именно они на протяжении всего правления получали львиную долю пожалований[545], а Бэкингем, несмотря на все свое огромное влияние, так никогда и не стал официально главой спальни, как не возглавил и социальную иерархию двора (как уже упоминалось, Леннокс получил титул герцога Ричмонда, чтобы сохранить первенство на социальной лестнице перед герцогом Бэкингемом). В 1620 г. шотландец маркиз Гамильтон стал камергером спальни «без соучастия лорда Бэкингема»[546]. Д. Лоудз несколько преувеличивает влияние последнего, считая, что с приходом Бэкингема произошла изоляция двора от провинции и аристократии посредством выталкивания соперников фаворита на периферию патронатно-клиентных отношений, а политический разрыв наслаивался на разрыв в морали, манерах, культурных и религиозных ценностях[547]. Во-первых, собственная клиентела Бэкингема была чрезвычайно широка и разнообразна, а во-вторых, по-прежнему сохраняли свое определенное влияние и патронатные связи лидеры различных придворных группировок.