Читать онлайн «Коронованная демократия. Франция и реформы Наполеона III в 1860‑е гг.». Страница 10

Острейшим для того периода был рабочий вопрос, что неудивительно, ибо промышленное развитие вело к концентрации пролетариата в городах и оформлению его как класса с самостоятельным мышлением и требованиями, с которыми власти уже приходилось считаться. Пролетариат становился все более влиятельной, пусть и немногочисленной силой – к середине 1860-х гг. он составлял чуть более 6 % населения страны. Заботу о благосостоянии рабочего класса Луи Бонапарт считал едва ли не приоритетной для своей политической программы: еще в ранние годы в своей знаменитой брошюре «Искоренение нищеты» (ставшей, кстати, впоследствии манифестом бонапартистов) он отмечал, пусть и во многом повторяя идеи Сен-Симона и Смита, что основа процветания экономики и стабильности государственной системы – благосостояние рабочего класса, его квалифицированность и образованность, достойный уровень жизни. Будущее – за союзом труда и капитала, за своего рода «социальной ответственностью» государства и предприятий, готовых обеспечить рабочему достойные условия труда и право на самоорганизацию в форме профсоюзов или подобных ассоциаций. В итоге к концу своего первого десятилетия империя стала настоящим «государством-благотворительностью»[70]: было сохранено учрежденное еще в годы революции Министерство общественных работ, чьей целью была борьба с безработицей; под покровительством супруги Наполеона III императрицы Евгении и двоюродного брата императора принца Наполеона была учреждена Комиссия по делам рабочих, принимавшая рабочие делегации, запросы и жалобы рабочих и которая должна была организовать контакт между рабочими и правительством. В 1862 г. был основан специальный банк, предоставлявший кредиты рабочим на низких процентах, а также пособия по болезни и пенсии (последние, правда, выдавались из так называемых касс взаимопомощи – аналогов современных пенсионных накоплений). С начала 1860-х гг. и особенно после Всемирной промышленной выставки стали поощряться поездки рабочих делегаций за границу для ознакомления с технологическими достижениями более развитых стран и взаимного обмена производственным опытом. Серьезным шагом навстречу рабочим была отмена в 1864 г. так называемого закона Ле Шапелье, принятого еще в 1790 г. и запрещавшего рабочим организовывать коалиции и забастовки. Формально это были благие намерения, воплотившиеся в реальные дела. Столь повышенное внимание к социальным вопросам было беспрецедентным для Франции. Более того, Наполеон III приветствовал образование Первого интернационала, полагая, что подобная организация рабочего класса ведет его к самостоятельности и дисциплине, к политической грамотности[71]. На вышеперечисленных основаниях ряд исследователей[72] полагает, что бонапартистский режим был поистине социально ориентированным и основным объектом его забот был рабочий класс, ибо император понимал, что это – новый, наиболее важный социальный слой, от продуктивности и благополучия которого зависит прочность всего государства. «Благополучие народа зависит от материального прогресса и свободы», – заявлял император еще в начале правления[73].

Однако на самом деле положение рабочего класса было далеким от удовлетворительного. Рабочий класс все еще не представлял собой однородную социальную группу. Это объяснялось существованием параллельно новых и старых отраслей промышленности. Например, в текстильном производстве нередко рабочие совмещали свой труд на фабрике с трудом крестьянина и оставались привязанными к деревне. Существовали традиционные мелкие городские мастерские, организованные по средневековому принципу, где профессия передавалась по наследству и где работник был квалифицированным, опытным и полноправным хозяином своего имущества и дохода. Но освоение новых отраслей промышленности, новый тип производства вели к тому, что в них привлекали большие массы люмпенизированного населения, как правило, разорившихся крестьян, искавших заработка в крупных городах. Это и был тот самый новый пролетариат, условия жизни которого были наименее благополучными и который представлял для власти потенциальную опасность. Такой рабочий выполнял однообразную, низкоквалифицированную работу у станка, созданного по новейшей технологии, получал фиксированную заработную плату, работал от 12 до 15 часов в день и в большинстве случаев его дохода не хватало на содержание всей семьи, поэтому работали и его жена, и нередко дети. Хотя, согласно исследованиям некоторых историков[74], тезис императора об улучшении материального блага рабочих давал практические результаты: в течение двадцати лет империи средняя зарплата рабочего росла в соответствии с инфляцией и повышением прожиточного минимума, но все же редко опережала их. Так, по свидетельству видного деятеля-социалиста той эпохи Жюля Симона, средняя заработная плата рабочего к середине 1860-х гг. составляла 2 франка в день для мужчин и 1,50 франков для женщин при среднем прожиточном минимуме 1 франк в день. Дети рабочих имели возможность посещать дневную и вечернюю школы, но зачастую лишались этого, так как вынуждены были помогать семье и стоять у станка полный рабочий день[75]. Ж. Симон отмечал, что никакие технические новшества не смогли улучшить условия труда рабочих, по-прежнему высоким оставался производственный травматизм, по-прежнему пролетарии обитали в тесных комнатушках или бараках при заводе[76]. По свидетельству современников, в частности, уже упоминавшегося нами Мишеля Шевалье, росла пропасть между пролетариатом Парижа и всей страны: столица была наименее люмпенизирована, в ней оставались нетронутыми старые промыслы, перешедшие на новые технологии и расширившие рынки сбыта, что сохраняло традиционного рабочего и существенно улучшало его материальное положение; поэтому парижский рабочий был гораздо шире образован и лучше ориентировался в политической обстановке[77]. Из таких рабочих нередко выходили лидеры республиканской оппозиции. Интернационал и социалистические идеи были делом рабочей элиты, наиболее просвещенных людей. Средний же пролетарий был едва грамотен и требования его были примитивны, он не разбирался в тонкостях концепций мыслителей-социалистов и вряд ли даже слышал о Манифесте коммунистической партии. В общей сложности, как полагает Л. Жирар, процесс «обнищания» пролетариата остался в прошлом, но его положение улучшалось медленно или оставалось стабильно тяжелым и требовало огромного внимания со стороны государства[78].

Экономический подъем, развитие промышленности и торговли отразился и на жизни городов. Так, в середине 1860-х гг. городское население составило уже 11,5 млн по сравнению с 9 млн в 1851 г. Крупные города, ставшие новыми промышленными центрами, привлекали рабочих из деревни; они же давали возможность профессиональной реализации и быстрого заработка средним слоям и крупной буржуазии. Население Парижа с 1851 по 1869 г. возрастает почти в два раза – до 1,9 млн человек[79]. Город становится не только одним из мировых финансовых центров: отныне это – блестящая столица Европы и в культурном, и в архитектурно-технологическом плане. С 1853 г. префект Парижа барон Осман по поручению императора принимает программу реконструкции столицы. В течение нескольких лет на смену узким средневековым переулкам и приземистым домам города пришли широкие бульвары и проспекты, были возведены новые небывало высокие для тех времен здания; были отреставрированы и открыты для посещения многие средневековые памятники; было построено несколько новых вокзалов, связавших Париж со всей Европой; город был оснащен канализацией и водопроводом согласно новейшим технологиям. (Что, впрочем, не помешало ряду парижских старожилов и представителей творческих профессий назвать его новый облик воплощением буржуазного китча.) Париж обрел тот облик и ту систему коммуникаций, которая действует в нем и по сей день. Париж Наполеона III по претенциозности и роскоши сравним, пожалуй, только с Версалем Людовика XIV; но, в отличие от «короля-солнца», наполеоновская столица должна была стать не личной прихотью государя, а воплощением технического и социального прогресса, городом, созданным для свободной и комфортной жизни его обитателей. Но и за этим скрывался хорошо продуманный популистский шаг: обновленный Париж должен был показать преимущество сильной исполнительной власти монарха перед хаосом демократической революции.

Нельзя не упомянуть, насколько ярко весь колорит и все парадоксы эпохи, а также ее социальные типажи, отражены в произведениях Эмиля Золя, летописца Второй империи, показавшего ее в своем многотомном романе-эпопее «Ругон-Маккары» сквозь призму повседневной жизни различных социальных групп: наряду с живущей многовековыми укладами деревней, практически не ощутившей перемен, Париж и виднейшие индустриальные центры являют собой локомотив будущего: биржевые спекулянты, банкиры и торговые центры, железные дороги, шахты, заводы, вызывающая роскошь столицы, развлечения и бурная артистическая жизнь. Депутат-бонапартист Эжен Ругон, финансовый воротила Саккар, директор роскошного парижского дома мод Октав Муре, куртизанка Нана, непризнанный художник Клод, лишившиеся работы шахтеры, честные скромные буржуа семья Шанто и доктор Паскаль – вот лица Второй империи, зеркало, отразившее все политические и социальные перемены эпохи. «Новая Франция», феномен, отраженный в одноименной книге современником Империи публицистом Л. Прево-Парадолем[80], была, бесспорно, детищем Наполеона III.