Читать онлайн «Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени». Страница 14

Стрельбу в том же темпе можно было производить и в движении. В этом случае первая шеренга мушкетеров, согласовывая свой шаг с мерной поступью пикинеров, выстрелив, уходила назад по флангам. Ее место занимала вторая шеренга, выполнявшая тот же маневр, называвшийся контрмаршем.

Это была так называемая испанская школа, которую постепенно вытесняла более передовая нидерландская, которую хорошо освоили Делагарди и его офицеры. Суть оставалась прежней, но массивные формирования испанского образца основатель нидерландской школы Мориц Оранский заменил на небольшие маневренные подразделения пикинеров и мушкетеров, в которых требовалась еще большая согласованность действий солдат, чем у испанцев. Можно представить, как мучились Христиер Сомме и его инструкторы, превращая в мушкетеров неграмотных и едва умевших считать русских крестьян! Ведь в Нидерландах только процесс заряжания и выстрела составители стрелковых наставлений разбили на сорок три приема! Не легче было привить ополченцам и умение подпустить врага максимально близко. На расстоянии 75 метров достигалась пятидесятипроцентная точность попадания, однако чаще всего применялся другой метод определения оптимальной дистанции огня: залп производился, когда становились видны белки глаз наступающего противника.

Экономя время на производство выстрела, мушкетеры обычно несколько пуль держали во рту, выплевывая их одна за другой по мере надобности. Этот способ ускорения стрельбы был настолько распространен, что даже в документах о переговорах на капитуляцию того времени часто можно встретить фразу о том, что сдающиеся имеют право на свободный уход «с развернутыми знаменами, полным вооружением, горящими фитилями и с пулями во рту». Русские этот прием освоили на удивление легко. Помогла распространенная в их стране денежная система. Единственными ходившими в России монетами были копейки, крошечные скользкие чешуйки неправильной формы, нарубленные из серебряной проволоки. Отправляясь за покупками, русские предпочитали класть их за щеку, чтобы не потерять. Привыкнув хранить во рту свой капитал, ополченцы с той же легкостью совали за щеку и свинцовые мушкетные пули.

Первый экзамен обученному шведами ополчению пришлось выдержать уже в августе. Большой польский отряд под командой гетмана Сапеги, осаждавшего Троицкий монастырь в окрестностях Москвы, пришел под Калязин, чтобы разбить формирующееся там войско. Бой длился целый день, но полякам так и не удалось взять полевые укрепления, выстроенные Скопиным-Шуйским. Христиер Сомме, распределив своих солдат небольшими группами среди всего ополчения, повел русских учеников в атаку и отбросил поляков от Калязина.

В сентябре и начале октября ополчение Скопина-Шуйского совместно с отрядом Христиера Сомме овладело сначала Переяславлем, а затем Александровской слободой, встретив незначительное сопротивление польских и русских сил, воевавших на стороне самозванца. Продвигаясь к Москве, ополченцы возводили острожки, ставя там гарнизоны: такая тактика помогала закрепиться на захваченных территориях при продвижении вперед основного войска. Открылись дороги на столицу со стороны хлебных областей, голод отступал. Стоимость бочки пшеницы упала в пять раз.

Боевой дух поляков и их русских союзников явно шел на убыль, пленные сообщали о царившем в тушинском лагере смятении и кровавых стычках между недавними друзьями. Виновником неожиданного ослабления тушинцев стал польский король Сигизмунд. В августе, воспользовавшись в качестве предлога союзом Шуйского с Карлом IX, своим смертельным врагом, он нарушил перемирие и вторгся с армией в Северскую область России, осадив главную крепость на западе страны — Смоленск.

Тушинские поляки, собрав совет, дали письменную клятву не покидать Дмитрия и отправили в королевский лагерь под Смоленском посольство с просьбой к королю вернуться в Польшу. Король ответил высокомерным отказом. В то же время Сигизмунд послал в тушинский лагерь своих комиссаров, которые, не пожелав встречаться с самозванцем, обратились прямо к его польским кукловодам — гетманам Ружинскому и Сапеге. Комиссары призвали польских рыцарей покинуть самозванца и присоединиться к королевской армии, как то и подобает верным сынам отечества. Эти искатели удачи не чувствовали никаких обязательств к презираемому ими «вору», но оставить его — значило лишиться почестей и денег, которые он им обещал в случае своего воцарения в Москве. Если на первом этапе авантюры со вторым самозванцем гетман Ружинский еще сохранял видимость почтения к Лжедмитрию, то ко времени приезда в Тушино королевских комиссаров уже не заботился о внешних приличиях. Весь лагерь стал свидетелем безобразной сцены, когда Ружинский, узнав, что самозванец пьянствует в своей избе с недругом гетмана, вышиб дверь и палкой избил собутыльника «царя». Хотя сам Лжедмитрий побоев избежал, разгоряченный дракой гетман назвал его сукиным сыном и высказал о «царе» свое мнение: «Черт тебя знает, кто ты такой. Мы, поляки, так давно проливали за тебя кровь, а еще ни разу не получали вознаграждения и того, что нам положено еще».

Князь Ружинский, заложивший свои имения на Украине, чтобы набрать для похода в Россию отряд конных копейщиков, находился в той же ситуации, что и сотни других собравшихся в Тушине нищих польских аристократов, увидевших во вторжении Сигизмунда в Россию крах мечты о славе и богатстве. «Король пришел, чтобы отнять у нас заработанное! Пусть Его Величество заплатит нам за весь срок нашей службы у Дмитрия!» — кричали польские шляхтичи, потрясая саблями на вспыхивавших повсюду в лагере стихийных митингах. Но Сигизмунд, как признались послы, не собирался платить своим подданным, пустившимся в русскую авантюру ради воцарения какого-то мошенника.

Самозванца в течение нескольких месяцев, пока шли переговоры, поляки держали в лагере под домашним арестом, опасаясь потерять важный козырь в торговле с Сигизмундом. Но в декабре перетрусивший «царь» все же сумел бежать, переодевшись в крестьянское платье и зарывшись в вывозимый из лагеря на санях навоз. Объявился пахнущий хлевом самозванец уже в Калуге и тут же принялся созывать к себе подданных. Из Тушина к нему начали стекаться русские сторонники и немногие из поляков, решивших до конца связать с ним свою судьбу.

Гетманы Ружинский и Сапега едва скрывали взаимную враждебность и не желали действовать сообща. Польские рыцари до хрипоты спорили на пирах, кому выгоднее отдать свой меч, не желая, пока ситуация не прояснится, выходить на битву против сторонников Шуйского.

В этой ситуации достаточно было небольшого толчка, чтобы начавшее разлагаться тушинское войско перестало существовать. Василию Шуйскому нужны были хотя бы несколько тысяч шведских профессионалов! В лагерь Делагарди под Новгородом одна за другой летели грамоты царя и Скопина-Шуйского, в которых те просили полководца срочно выступить на соединение с ополчением. Гонцы везли шведам деньги, гнали свежих коней, даже послали, по случаю грядущей осенней непогоды и холодов, толстые суконные плащи и меховые шубы. Карла IX настораживало, что Кексгольм, вопреки договору, все еще не передан шведам, однако русский царь уверял, что предпринимает все от него зависящее. Василий Шуйский в августе своей печатью подтвердил соглашение на передачу Кексгольма и направил воеводе и епископу этой крепости распоряжение о выводе из города жителей вместе с их пожитками, а также о вывозе оттуда церковной утвари и пушек. Не его вина, что неистовый кексгольмский епископ Сильвестр возбудил против царя чернь и отказывался выполнять высочайшее распоряжение! Жители под разными предлогами не пускали в город царских комиссаров, посланных из Москвы для передачи Кексгольма шведам, а сами между тем готовились к осаде.

Вторжение Сигизмунда в Россию заставило Карла IX закрыть глаза на невыполнение русскими условий соглашения. Ведь если военное предприятие Сигизмунда окажется удачным, в его распоряжении для схватки за шведскую корону могли оказаться неисчерпаемые ресурсы Московии. Так Якобу Делагарди вновь пришлось отправиться в поход по уже пройденному маршруту. На этот раз в его распоряжении вместо двенадцатитысячной отборной армии, снабженной всем необходимым, было менее двух тысяч измотанных в сражениях и готовых к мятежу озлобленных головорезов, считавших, что их обманули с деньгами в предыдущем походе. Присланных Скопиным-Шуйским средств едва хватило на выплату полумесячного жалованья этим жалким остаткам войска. Отослав в Финляндию с королевскими комиссарами тех из наемников, кто категорически не желал воевать, Делагарди пошел на соединение со Скопиным-Шуйским. 26 сентября шведы вступили в Калязин. Хотя Делагарди привел с собой лишь 830 всадников и 130 пехотинцев, Скопин-Шуйский, по свидетельству Видекинда, встретил Делагарди «со всевозможным почетом и приветствиями». Наемникам выдали дополнительное жалованье мехами. В начале октября ополчением с помощью шведов почти без боя была взята Александровская слобода, где соединенное войско задержалось почти на три месяца. Здесь Делагарди решил ждать обещанных из Швеции подкреплений и новых царских уступок. Дождливая осень сменилась ранними морозами, наемники были измотаны постоянными стычками с поляками, страдали от ран и болезней. В январе 1610 года — отряд за отрядом — в Александровскую слободу стали подтягиваться новые шведские силы, за которые царь Василий Шуйский торжественно обещал отдать все, что угодно. Царская грамота буквально гласила: «чево вельможный Король у Государя нашего Царского Величества по достоянию попросит, города, или земли, или уезда».