Читать онлайн «Тамерлан». Страница 49

Как обстояло дело в Тимуровом царстве с животными, неизвестно. Но там практиковалось принесение в жертву лошади, что является основным ритуальным чином у степняков. Так, во время очередной болезни, в 1392 году, Тамерлан велел зарезать одну лошадь ездовую и одну вьючную, разумеется, в надежде на выздоровление. Принесение в жертву лошадей в исламском мире не практикуется, и мусульманское богословие в отличие от народных верований какой-либо пользы для правоверных в этом не видит.

Очень строго соблюдался при Тимуре, как у всех тюркских народов, запрет на пролитие крови лиц вельможных. Их умерщвляли посредством повешения или удушения, дабы обеспечить их будущую жизнь или, скорее, чтобы дать им возможность воскреснуть, что было бы невозможно, когда бы душа покинула тело. Увы, о судьбе простолюдинов post mortem[27] не заботились; их можно было резать, обезглавливать, отрубать им руки, ноги…

Насколько мне известно, каких-либо сведений о том, как Тимур решил задачу основополагающего различия между установками ясы и шариата относительно нечистоты, коей причиной являются кровь, экскременты и половые отношения, не существует. Напомним, что шариат полагает омовение обязательным, тогда как яса его запрещает категорически из боязни загрязнения воды. Это стало причиной многих осложнений, возникших в Тамерлановом войске, точно так же, как нынче они присутствуют во взаимоотношениях между ревностными мусульманами и их поверхностно исламизированными соседями, что было мною отмечено у вышеупомянутых тахтаджи.

Кажется сомнительным, чтобы объявившее себя исламским Тимурово царство было воспринято как таковое попавшим туда правоверным мусульманином, сведущим в своей религии. Увиденное им должно было его удивить. Тюрбана, прославляемого Кораном, и основную часть мусульманской одежды, не носил никто, зато у всех имелись монгольские шапки. Волосы не стриглись, а заплетались в косицы, которые спускались до самых плеч или укладывались на голове в виде шиньонов. В этом был некий символический смысл, и не случайно, когда Тимуров племянник под Дамаском, предав своих, перебежал к арабам, ему тут же обрезали косы и переодели. Пили много и вина, и кумыса, и пшенной бузы, правда, не каждый день, так как Тимур в принципе запрещал бражничанье, и только по случаю больших праздников он, к великому возмущению верующих, если не сказать больше, запрет снимал. Действительно, тюрки пили всегда и вряд ли в будущем прекратят это занятие. Что шло вразрез с обычаем, так это придававшаяся попойкам торжественность, а также ритуалы, их сопровождавшие и вращавшиеся вокруг символического кубка, который являлся главным предметом культа степняков еще с древности, о чем говорит Геродот. Ответственность за все брал на себя Тимур. Он представлял собой, в некотором роде, главного священника этой языческой мессы. «Пейте во имя Господа. Пейте из любви к государю — Великому эмиру. Пейте, дабы воздать ему честь», — призывали стольники. Никакого тайного греха, никакой подпольщины; как раз наоборот: громогласно зазывали людей принять участие в дружеских трапезах; в толпы бросались монеты и мелкие изумруды; запекались и съедались лошади. По одержании победы ритуальная попойка собирала воинство на нечто вроде чина благодарения; так, 28 марта 1393 года, выиграв битву, «эмиры по монгольскому обычаю пели и, встав на колени, обменивались чашами». [188]

То же самое происходило в ходе церемонии введения во власть государя (хан кутардилар), совершенно не изменившейся со времени ее учреждения. Избранника (в некоторых случаях и его жену) сажали на белую кошму и затем поднимали, представляя Небу. Присутствовавшие, совершив девятикратное коленопреклонение и провозгласив его имя, подносили чашу.

Чаша появлялась и во время развертывания знамен, предшествовавшего каждому походу и являвшегося одной из главных церемоний по меньшей мере с периода правления Чингисхана, практиковавшегося и при Бабуре, который оставил для нас его подробное описание. Хотя речь и идет о ритуале, священные знамена флагами не являлись, вместо них были туги: длинные древки, верхний конец которых венчали хвосты яков или лошадей (в странах, где яки не водились), которых могло быть до девяти штук. Туг, очевидно, являлся наследником тех бунчуков, кои у древних тюрок украшали головы или фигуры волка, животного-предка; у скифов его место занимали различные статуэтки из бронзы или золота, по которым сегодня мы можем изучать анималистическое искусство степняков. Уже было сказано о той силе, которая приписывалась черепам; во многих цивилизациях она признавалась и за хвостами, которые были призваны заменить собой мертвые головы. [189]

Церемония протекала так: в землю втыкался туг; к большой берцовой кости быка, которого за рога держал жрец, привязывался лоскут белой ткани; государь и иные присутствовавшие на действе плескали кумысом на хвосты туга, звучали барабаны и трубы; издав хором громкое восклицание, воины принимались кружиться на лошадях вокруг туга, испуская звуки, похожие на завывание.

Все эти ритуальные действа уходят корнями в тюрко-монгольские языческие традиции. Каждый элемент церемонии: плескание перебродившим кобыльим молоком; крики; скачки по кругу; почитание силы, содержащейся в костях, — известен из наблюдений, предпринятых в других местах; что касается мистической берцовой кости именно быка, то здесь наверняка есть о чем поговорить, и скорее всего это связано с некими космологическими мифами или, вернее, с па-ратотемическими корнями, которые могли существовать между Джагатаидами и данным видом животных. Небезызвестно, что многие центральноазиатские народы считают быка своим предком. Коли это так, то, наверно, можно объяснить, почему Тимур пользовался золотым скипетром, навершие которого имело вид бычьей головы, тогда как других изображений рогатого скота в его гербе не было.

Разобраться в эмблематике, использовавшейся Тимуром и Тимуридами, довольно сложно, и все, что можно сказать определенно, — это то, что она основана на мифологии степных народов. Гербом самого Великого эмира, скорее всего, был увенчанный солнечным диском лев; подобная композиция встречается, начиная с сельджукидского XII века, на керамических изделиях и зданиях; в Иране она используется еще и сегодня. Совершенно напрасно иные видят в ней «идущего на фоне солнца льва», «сидящее на львиной спине солнце»; на тюркском языке это светило называется «шир сувар», то есть «едущий на льве». Почти наверняка здесь мы имеем дело с иллюстрацией к мифу об оплодотворении льва (львицы) небесным светом, мифу, возможно, успевшему исламизироваться: звание «Божьего Льва» было присвоено Али. [190]

На первых Тимуровых знаменах было изображено три кольца, объяснения чего я нигде не нахожу. В 1392 году перед походом на Иран он обзавелся черным знаменем, украшенным серебряным драконом. Память об этом не утратилась: чудовище и позднее служило навершием тугов; его можно увидеть на штандартах, изображавшихся на миниатюрах XVI века, иллюстрирующих жизнь Тимура, которые хранятся в Стамбуле. Даже если дракон был принят в знак верноподданнических чувств по отношению к Китаю, он не был чужим — по меньшей мере со времен Сельджукидов — и в мусульманском мире, где он представлял (если судить по тому, как и где его помещали архитекторы, а также по извивам его тела) годовой цикл смены сезонов (дракон, как явствует из мифов, зиму проводил под землей, а лето на небе), а также космическое вращение («Посмотри на дракона: он крутится не переставая», — говорится в одном из тюркских текстов XI века).

Центральноазиатские мотивы широко использовались в свадебных и погребальных церемониях. Для будущих супругов ставили новый шатер и во время свадьбы им девять раз меняли одежды и венцы. Траур мог длиться, как и у древних тюрок, сорок дней; заканчивался он общей тризной, тоем, самым значительным коллективным действом у степняков, во время которого постоянно звучал барабан, сугубо шаманистский музыкальный инструмент, который потом ломали, как — в стародавние времена тоже — все то, что сопутствовало смерти и использовалось на погребении.

Женщины лиц не закрывали и от мужчин не отделялись. Каждая украшала себя высокой прической, напоминавшей собой шлем с гребнем, в действительности же — лоскутами ткани с золотой ниткой и венками; все это венчала диадема с высоким султаном из перьев, в чем легко узнается монгольская, изготовлявшаяся из ивовых прутьев бокка, в которой иные склонны видеть прообраз остроконечного хеннинка европейских средневековых дам. Женщины были вольны уходить и приходить; они участвовали в устройстве празднеств, принимали мужчин и женщин и иногда возглавляли трапезы. Они ездили на лошадях, охотились, на скачках выступали соперницами мальчиков; если верить Ибн Арабшаху, некоторые из них сражались в Тимуровой армии. Во время парадных шествий их можно было увидеть танцующими в образе косуль, тогда как одетые в соответствующие шкуры мужчины изображали тигров и леопардов.