Читать онлайн «Повседневная жизнь армии Александра Македонского». Страница 38

Верно одно: в каждом лагере солдаты начинали с того, что ставили палатку, представлявшую собой пропитанный льняным маслом длинный кусок полотна с двумя скатами, поддерживаемый деревянными стойками и фиксировавшийся металлическими колышками, воткнутыми в землю. Внутри укрывались и спали на земле, как правило, десять воинов и их командир. Во время маршей все вещи для лагеря, а также котлы, провиант и укрытия перевозились на вьючных животных. Только знать располагала личными палатками, мебелью и коврами. Царь ставил свой шатер, и по мере продвижения вглубь Азии он становился всё просторнее и роскошнее. С 330 года мы видим в нем трон под балдахином, поддерживаемый позолоченными деревянными колоннами. Справа и слева от трона стояли на часах пажи, точно так же, как перед кожаным пологом палатки стояли на страже гетайры. Приемы, трапезы, попойки проходили в передней части этих «апартаментов», способных принять до сотни человек. Царская спальня была отделена от основной залы огромным тяжелым занавесом, поднимавшимся с помощью канатов. В 1970 году мне довелось побывать около Ктесифонского дворца в Ираке в палатке вождя племени, тщательно восстановленной с помощью Министерства культуры. Я не видел ничего более комфортабельного, чем этот наполненный благоуханными ароматами дом из войлока, с плетеной мебелью, тканями, мягкими коврами, с кувшинами, тазами и блюдами из чеканной меди, сундуками с инкрустациями. Мне также доводилось спать в тесных палатках в горах, степях или пустынях Среднего Востока, скорчившись на тоненькой подстилке. Едва ли в намного более удобном положении, чем простой воин Александра Македонского. Заколачивая колышки, я никогда не был уверен, что удалил с земли всю смертельно опасную живность. Мне, как и эллинским солдатам, доводилось на рассвете находить скорпиона или тарантула в своей обуви или ночь напролет страдать от укусов комаров и москитов.

Упряжки вьючных животных перевозили вместе с провиантом для людей фураж и зерно, предназначенные для лошадей. На стоянках о животных заботились в первую очередь: поили, чистили скребницей, кормили сеном, викой или полбой или, если позволяли страна и климат, оставляли пастись на чужих хлебах или люцерне, а потом — спать стоя под звездами. Вероятно, конюхи тоже засыпали, поскольку однажды Букефал, любимый гнедой царя, убежал, обезумев от запаха течных парфянских кобыл. Из предосторожности большая часть всадников предпочитала привязывать коней за недоуздок к одному из кольев палатки, подальше от драчливых и шумных ослов и верблюдов. Когда палатки были поставлены и животные накормлены, командиры отрядов распределяли наряды на приготовление еды, охрану, земляные работы или благоустройство территории, если это было необходимо, на заготовку дров или прутьев, если они были, на рытье отхожих мест, если позволяла почва. Разжигались костры, и на них пекли ячменные лепешки. Готовили также сушеную рыбу, блины из пресного теста, похлебку из гороха и бобов, кусочки вяленого мяса или бекона. Всё это съедалось по отделениям, и так питались всегда во время военных кампаний — от Сирии до самой Индии. Существуют прямые свидетельства, что греческие воины несли с собой сухой паек на два — семь дней пути: лепешки, фрукты и муку, оливки, немного растительного масла и сыра, флягу вина, в той или иной степени разбавленного водой. Минимум веса и места. Нам не известны ни точное количество, ни калорийность продуктов. Вероятно, этот запас был схож с рационом, предписанным солдатам и матросам европейских армий XVI–XVIII веков. Первый документ, касающийся пропитания английских моряков, от 1570 года предусматривал ежедневно выдавать 983 грамма твердой пищи (печенье, бекон, вяленая рыба, горох, сливочное масло, сыр) и галлон, то есть 4,5 литра пива. Энергетическая ценность этого набора продуктов равна 5460 калорий, что практически в два раза больше среднего рациона европейских рабочих и слуг той же эпохи. Мы уже не говорим о двойном рационе всадников и командиров. Начинаешь понимать, почему столько людей стремилось попасть в македонскую армию! Естественно, режим питания варьировался в зависимости от страны, в которой находилось войско, а также чина и религии воинов. Когда имелась возможность поохотиться в заповедниках африканских и азиатских владык, например в Сидоне или Бехистуне, македонские военачальники не ограничивались охотой на львов, пантер и леопардов: они обеспечивали свой стол кабанами, газелями, антилопами, каменными баранами и оленями. Но представьте удивление воинов, когда они открыли для своего стола египетских гусей, каспийских фазанов, варварийских уток, буйволов Индии, даманов Сирии и съедобных грызунов Северного Ирана и Афганистана, переносчиков чумы. Мы уже не говорим о маршах, когда пропитания не хватало и люди вынуждены были, о ужас, питаться своими конями. В Бактрии хранилища были так хорошо спрятаны под землей, что солдаты питались лишь речной рыбой и дикими растениями (Квинт Курций, VII, 4, 24).

«Сможет ли кто-либо из вас сам ухаживать за конем, чистить копье или шлем, если вы отвыкли прикасаться руками к тому, что всего дороже, — к собственному телу?» Таков был упрек, адресованный царем своим воинам, похоже, совершенно разленившимся после крупных побед 330 года (Плутарх «Жизнь», 40, 3). Таково и основное определение тех занятий, которыми обязаны были заниматься солдаты в лагере. В других текстах мы видим людей, которые перевязывают свои раны, особенно на ногах, этих наших «дражайших больных», смазывают тело кунжутным маслом, латают ботинки или подбивают на них новые подметки, приводят в порядок свою одежду, пишут письма домой (не зная, что военная цензура берет недовольных на заметку), играют в кости, бабки, дамки, классы, обсуждают цены на продукты питания или сплетничают о планах, которые вынашивает ближайшее окружение царя. Если бы у нас не было «Вульгаты», то есть основных рассказов, собранных Клитархом из уст ветеранов, кто-то подумал бы, что я цитирую рассказ какого-нибудь сержанта Бургоня, участника Наполеоновских войн. За два тысячелетия условия жизни людей на марше нисколько не изменились, даже если копье в один прекрасный день сменил штык. Изменились лишь орудия и способы умерщвления людей. Среди специальных нарядов, на которые отряжали в Азии грубых пехотинцев с Балкан, отметим, среди прочего, реквизицию вьючных животных и сопровождение караванов. Гарпал, ведавший финансами, и царский наместник в Экбатане, в 326 году приказал Мемнону и его людям сопровождать до самой Индии обоз с 25 тысячами единиц военного снаряжения и 2,5 тоннами лекарственной продукции (Квинт Курций, IX, 3, 21; Диодор, XVII, 95, 4). А ведь от Экбатаны, расположенной на берегах Чинаба, античного Акесина (на санскрите Асикни, или Черная Река) самым прямым путем до Индии было 2800 километров, что составляло около 200 дней пути. Нетрудно представить, что думали и говорили по этому поводу триста привлеченных к выполнению этой миссии воинов.

Трубы или флажки давали сигналы к сбору, остановке, отбою, отправлению. «Раньше сигнал к снятию с лагеря подавался трубой, звук которой часто из-за начинавшегося шума был недостаточно слышен, теперь он поднимал над штабом шест, который был отовсюду виден, и на нем знак, заметный одинаково всем: по ночам это был огонь, а днем — дым» (Квинт Курций, V, 2, 7). Такая оптическая сигнализация, введенная в греко-македонской армии в начале 330 года, в основном была заимствована у персов, у которых поклонение огню занимало огромное место. Но мы были бы в высшей степени неправы, вообразив, что выступление греческих солдат заключалось в простом движении, в суматошной боевой тревоге. На самом деле, день или то, что греки называли «священный день», начинался с разнообразных священнодействий, с официального жертвоприношения, с запроса прорицателей, наблюдавших за небесными явлениями и внутренностями принесенных в жертву животных, с ритуального зажжения огня, с курения фимиама, с молитв. Какова бы ни была религия древних людей, они знали: ничто не делается без согласия и одобрения богов, без заклинания зла, особенно во вражеской стране. Царь подавал пример самой строгой набожности. Будучи гарантом в области культа, он в основном соблюдал ритуалы, бывшие в ходу в старой Македонии и до суеверности верил в знаки судьбы. Больше всего он молился Зевсу и героям своей династии. Диониса он остерегался. Рассказы историков полны тревожных вопросов, которые Александр задавал Аристандру из Тельмесса, своему любимому прорицателю, о ходе операций. Особенно часто это случалось на утренней заре перед битвой и при вступлении на неизвестную территорию. Никто не намеревается обречь другого на смерть, не избегая расплаты за это, не попытавшись отвести погибель от самого себя. Перед битвой боится даже самый отважный. «Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор» (Ларошфуко). Воин состоит у смерти на службе, говорил поэт Менандр, современник великого похода: он дает себя убивать, чтобы жить.