Читать онлайн «Повседневная жизнь армии Александра Македонского». Страница 18

В отличие от подготовки других родов войск Европы того времени подготовка фаланги и легкой пехоты велась методично, рационально, прогрессивно. «Подготовка к войне, — гласят старинные уставы, — должна быть единственной целью воинского обучения». Нельзя вдруг выучиться управляться с длинной и тяжелой сариссой из негнущегося дерева, как нельзя сразу далеко метнуть боевой дротик, sigynnos. Я обращаюсь здесь к опыту тех, кто участвовал в соревнованиях по метанию копья, кто изучал средневековые и ренессансные турниры, как и тех, кто — самое простое — входит в стрелковые команды. Как мы видим это в борьбе Индры или Веретрагны с Вритрой, будущий воин старается достичь всё большего совершенства на мишенях и чучелах; он повторяет одни и те же движения вновь и вновь, пока не добивается наиболее точного, уже автоматического жеста. На втором этапе он учится действовать сообща с другими, такими же, как он, своими сотоварищами по линии или шеренге, поскольку в зависимости от того, следовало ли колоть копьем или же метать его, плотность строя была различной. Впоследствии, а также в центрах переформирования новобранцы учились передвигаться строем — походным или боевым. Несомненно, по тому или иному сигналу трубы воины строились, а затем перестраивались колонной, каре, исполняли голосовые команды «на караул!» (ankharmon), «сплотить ряды!», «ряды вздвой!» или «разойтись!», поскольку, как мы уже видели, фаланга была машиной, то атакующей, когда она выставляла вперед треть или половину своих копий, то развертывающейся, образуя строго геометрические фигуры. Что касается отрядов гипаспистов, вооруженных маленькими фракийскими щитами и короткими пиками, они учились удваивать построения фаланги, то сзади, то с флангов, поэшелонно или в шахматном порядке. Следовало синхронизировать скорость развертывания и свертывания. Сколько же повторений, и целиком, и по частям, причем ежедневных, всё это требовало!

Доведенная до совершенства четкость перестроений, слаженность на марше зарождали в воинах гордость принадлежностью к первому или лучшему во всей стране воинскому корпусу. При чтении античных текстов создается впечатление, будто каждая воинская часть свято верила, что состоит лишь из исключительных людей. Даже вспомогательные подразделения македонян — иллирийцы, агриане, фракийцы — считали себя элитными воинами. Происходило это, вне всякого сомнения, вследствие их очень узкой специализации: в беге, либо в стрельбе, либо в метании копья, либо в скалолазании. Такое умонастроение, отчасти бывшее следствием коллективной деятельности, не обходилось без пререканий и прямых стычек. Как бы то ни было, македоняне считали себя много выше чисто греческих гоплитов, стрелков и пращников. Так, однажды Филиппа II тяжело ранили в драке между македонскими гетайрами и греческими наемниками (Квинт Курций, VIII, 1, 24). При Иссе македонские пехотинцы в исступлении перебили греков, находившихся на персидской службе (Арриан, II, 10, 7). В Согдиане летом 329 года были истреблены все греки, потомки Бранхидов из Милета[21]. Перечитывая безжалостные призывы к истреблению врага, которые традиция вкладывает в уста Александра, и принимая во внимание размах убийств, истребления, геноцида, множившихся на всем протяжении его пути, я начинаю подозревать, что командование специально поддерживало в войсках жестокость. И, поменяв всё, что необходимо, здесь можно было бы увидеть даже какое-то подразделение СС, столь же последовательное как в своем расизме, так и в физической подготовке, бесстрашное и не видящее впереди иной высшей чести, нежели исполнение самых кровавых приказаний.

Лучшим способом ожесточить этих людей были лишения или, пожалуй, скорее усвоенная накрепко привычка есть что угодно, когда угодно и в каком угодно виде. Вообще-то простой греческий воин был вегетарианцем. Основу его питания составляла провизия, которую он нес с собой: мука, бобовые — горох, фасоль и чечевица, а также изюм, миндаль, оливки. Но что делать, когда всего этого нет в достатке? Не следует ли, сменив страну, цивилизацию, профессию, менять еще и образ жизни? В те далекие времена жители Балканского полуострова охотнее занимались пастушеством, чем земледелием. В районах, на три четверти покрытых горами, перед сельским хозяйством вставали проблемы посева и сохранения урожая, в то время как выпас овец и коз всегда был относительно простым и более доходным занятием. До вступления в войско большая часть македонян и их союзников питалась молочной и мясной пищей. Один из современных поселков высокогорной долины Струма, родина молочного йогурта, называется Говедарци, то есть «Волопасы», так что можно полагать, что в древности эта местность была практически целиком заселена пастухами крупного рогатого скота. Но, нанимаясь в армию, будущие солдаты, конечно, не могли привести с собой свои стада. Становясь воинами, они больше не потребляли ни молока, ни сыра. Они не могли больше жарить мясо, разве что по случаю жертвоприношений, реквизиций или щедрости военачальников, поохотившихся на оленя или кабана. Так же с трудом представляется, что им могла понравиться напичканная пряностями пища Египта, Вавилона или Индии. В ходе военной кампании быстро узнаешь, что голод — лучшая приправа.

Разумеется, существовала и другая дисциплина, отличная от дисциплины военной подготовки: это была дисциплина гарнизонов, зимних квартир, коротких затиший между большими сражениями. Нам известно, что в Вавилоне зимой 331/30 года, а потом и в других столицах бывшей Персидской империи воины должны были ежедневно тренироваться, чтобы не расслабиться и не погрузиться в наслаждения Востока: упражнения, маневры, смотры, торжественные построения сменяли друг друга. Чтобы воины не теряли форму, проводились «карательные» экспедиции против населения, провозглашенного мятежниками или грабителями, например, против скифов или степных кочевников, индийских ксудраков или оксидраков, касситов Луристана. В побежденных городах и колониях, отстроенных руками тех же воинов, оставались гарнизоны с дозорами и их сменой по предъявлении пароля. Каждый правитель, сатрап и военный наместник располагал личной гвардией, которая была тем послушнее, чем ближе к «солнцу» находилась, будучи в силу этого избавлена от необходимости тянуть обычную воинскую лямку. Парменион, старый полководец, казненный в Экбатане в ноябре 330 года, имел собственную стражу, как и Гарпал, бесчестный сатрап, в августе 324 года бежавший из Вавилона со своими собственными наемниками… и сокровищами. Порой в источниках проскальзывают сообщения, заставляющие улыбнуться. Таковы описания состязаний, тренирующих физическую силу и соперничество. Встречаются здесь черточки великодушия, как и нравоучительные истории, подобные следующей: «Простой македонский воин вел мула, груженного царским золотом. Животное изнемогло, и воин, взвалив груз на себя, сам понес его дальше. Когда царь увидел его мучения и разузнал, в чем дело, то сказал македонянину, уже собравшемуся снять с себя ношу: "Не поддавайся усталости, но пройди еще немного до своей палатки: то, что ты пронес, будет твоим"» (Плутарх «Жизнь», 39, 3).

Вот волшебное слово[22]. Я мог бы также сказать, что это высшие кадры, военачальники, знатные македоняне, все те, кто напрямую зависел от царя. Слова со временем изменили свой смысл, и слово гегемон, буквально «тот, кто ведет», стало означать как знатных людей, так и полководцев, на которых царь возлагал часть своей власти. Но в Македонии были приняты другие титулы, нежели у нашей аристократии. Там человек не являлся знатным, то есть пригодным к командованию, только по крови или «по рождению» (таков первый смысл греческого слова eleutheros, которое переводится как «свободный», и слова eugenes, «хорошего рода»). Человек не являлся знатным, как у римлян, лишь потому, что был известен, nobilis, знатен или знаменит, ни тем более потому, что был богат или удачлив — одно из двух значений слова «счастливый», ни даже потому, что прославился отвагой или подвигами. Все эти черты были присущи македонской знати, особенно начиная с правления Филиппа II, который в период между 356 и 336 годами включил в ее состав и осыпал золотом множество греческих и варварских наемников, отличившихся отвагой и находчивостью. Но более всего следует отметить три ценные черты, присущие скорее личному, чем социальному и экономическому характеру данного института: щедрость, способность внушать доверие (или, как говорят в наши дни, используя английское слово, кредит) и, наконец, способность заставить признать себя. Именно так добивались самых высоких командных постов люди, которых в наше время сочли бы неуравновешенными, жестокими или пьяницами, начиная с самого царя. Из шести сотен «командиров» похода, чьи имена сохранила история, — они методически перечислены Г. Берве в его труде «Империя Александра в лицах» («Das Alexanderreich auf prosopographischen Grundlage», 1926) — мы отыщем едва ли с десяток таких, которые могли бы рассчитывать на милосердие в глазах наших блюстителей морали. Дело в том, что в этом войске знать не имела ничего общего с «природным величием», согласно определению Паскаля, но целиком зависела от «величия расположения». Критерии древних отличались от наших, и конечная цель македонского командования состояла вовсе не в торжестве добродетели, на стоический манер, не в торжестве, на персидский лад, правильного порядка, arta. Нет, по словам Демосфена, она всего лишь «боролась за власть и господство».