Читать онлайн «Колониальная эра». Страница 32

Несмотря на наличие значительных внутренних расхождений, «Великому пробуждению» были присущи некоторые общие черты. Это было прежде всего массовое движение, и такие проповедники, как Джон Уэсли и Джордж Уайтфилд, обращались на митингах под открытым небом к десяткам тысяч рабочих, рудокопов, фермеров, слуг и даже рабов. Это было, во-вторых, движение за спасение рядового человека, и притом такое, в котором он и сам мог участвовать; оно дышало равенством и заботой о спасении всех. «Великое пробуждение» превращало религию в глубокий личный опыт, который тем не менее должен был получить коллективное выражение; оно бросало вызов «цвету общества» и эрудитам.

В то же время многое в «Великом пробуждении» носило фундаменталистский[21] характер и питалось протестом против деизма, становившегося все более модным — в первую очередь среди состоятельных кругов. И все-таки социальная база деистических течений была неоднородной, ибо мы располагаем свидетельствами того, что агностицизм и даже атеизм начали проникать в среду бедноты и вызывать беспокойство хранителей статус-кво. Даже весьма либеральный Бенджамин Франклин, сам ставший деистом в 1730‑х годах, предостерегал, что «толковать о религии — значит спускать с цепи тигра; зверь же, выпущенный на свободу, может наброситься на своего освободителя». Нельзя также забывать, что перенаселенность городов Европы, страшная скученность живших в них масс тружеников, подвергавшихся бесчеловечной эксплуатации, превращались для правящего класса в ужасающую проблему поддержания порядка, и поэтому пылкое стремление к религиозному обновлению с налетом социального реформизма могло оказаться здесь весьма полезным.

В американских колониях «Пробуждение» в известных своих направлениях приняло форму нападок на образование per se[22] (ибо образованными были богачи и люди, стоявшие у кормила государства и церкви), подобно тому как некоторые из первых пролетариев стремились разрушать машины, вместо того чтобы взять их в свои руки, но по своему основному содержанию это движение и в социальном и в интеллектуальном отношении носило вдохновляющий и освободительный характер. Что же касается классовых линий, то в «Пробуждении» они были видны как на ладони и тесно связаны с развивающимися классовыми столкновениями и процессами поляризации.

«Чернь повсюду склонна к энтузиазму», — заметил один из клириков «старого просвещения». Выскочки были «людьми всякого рода занятий… юнцы… женщины и девушки; даже негры и те взялись за дело проповедничества». В Коннектикуте Генеральная ассоциация священников предостерегала, что «пробудившиеся» принадлежали «преимущественно к низшему сословию и молодежи». По ее утверждению, они были «ворчунами и жалобщиками.., презирающими власти», «свирепыми и лютыми» людьми, дерзающими критиковать «своих правителей и наставников», «правительственных чиновников и главных джентльменов».

Обвинения в богохульстве и потрясении основ посыпались как из рога изобилия; многие священники были отрешены от должности, студенты исключены из учебных заведений, рядовые участники движения оштрафованы и брошены в тюрьму. И во всех колониях наблюдалась органическая связь между формированием различных народных партий, которые возглавили борьбу против английских ограничений, притязаний англиканской церкви и против действий консервативных кругов в области местной политики.

«Великое пробуждение» полностью уничтожило господствующее положение старых официальных церквей и дало жизнь народной религии. Оно влило новые силы в демократические действия и мысль, стимулировало эгалитарные идеи, включая идеи, враждебные рабству и даже (в отдельных случаях) расизму.

«Великое пробуждение» создало благодаря своим массовым митингам и организационным результатам — в первую очередь основанию методистской и баптистской церквей — нечто приближавшееся к подлинно народным коллективным организациям. Оно привело к умножению усилий в области образования, несмотря на известного рода предубеждение против знания, и имело своим результатом основание, например, голландско-реформистского Ратгерзского, пресвитерианского Принстонского, баптистского Браунского и конгрегационалистского Дартмутского университетов. И поскольку это было межколониальное движение подлинно народного размаха, оно сыграло громадную роль в расшатывании провинциализма в колониях и развитии чувства единства, чувства монолитности американской национальности.

Искусство книгопечатания делает возможным значительное возрастание силы общественного мнения; вот почему тираны всегда смотрели искоса на печать. Если бы они могли воспрепятствовать его открытию, они, конечно, так и поступили бы; поставленные же перед совершившимся фактом, угнетательские правящие классы на первых порах решили использовать новую машину в своих интересах, запретив пользоваться ею кому-либо, кроме своих облеченных доверием агентов. Когда запрет этот больше нельзя было удерживать, правители перешли к строжайшей цензуре и законам о подстрекательстве к мятежу и о преступной клевете, объявлявших печатников ответственными за любые — истинно или мнимо — подрывные материалы, которые могли увидеть свет среди их публикаций.

А в XVII столетии английское законодательство придерживалось весьма жесткого понятия насчет того, что́ действительно могло быть подрывным. По существу, единственный, настоящий безопасный путь для печатника заключался в том, чтобы в своей печатной продукции вообще не пускаться в обсуждение вопросов, касавшихся политики или правительственных дел. Так, в 1679 году, когда некий Генри Карр был предан суду за некоторые материалы, опубликованные им в еженедельной газете, главный судья на основе обычного права объявил уголовным преступлением «писать на темы, касающиеся правительства, все равно в похвалу или хулу; ибо никто не имеет права говорить что бы то ни было о правительстве».

Вскоре было объявлено уголовным преступлением печатание каких-либо материалов, в отношении которых установлено, что они содержат критику правительства или правителей. Поэтому первая газета, появившаяся в Английской Америке — «Бостон паблик оккеренсиз», основанная в 1690 году Бенджамином Харрисом, — прекратила свое существование сразу после выхода первого номера; так как в этом номере критиковались действия правительства в шедшей тогда войне, правительство запретило дальнейший выход газеты.

Первой колониальной газетой, просуществовавшей некоторое время, была «Бостон ньюс-леттер», появившаяся в 1704 году. Большинство колониальных газет представляли собой более или менее официальные органы правящих клик и поэтому выходили, не тревожимые законами, но о некоторых газетах этого нельзя сказать.

Обращаясь к фактам, мы видим, что вообще говоря эти газеты имели особое значение для купцов, а также для юристов и других лиц свободных профессий, поскольку они содержали новости, имевшие непосредственное отношение к их деятельности, и по мере того как эти классы все сильнее чувствовали на себе гнет английского колониализма, газеты все более проникались оппозиционным духом. И когда классовое расслоение приобрело зримые формы, а колониальная экономика достигла зрелости, газеты стали все более отождествляться с возникшими на этой основе политическими партиями и группировками.

В Массачусетсе, как мы уже видели, по мере того как XVII столетие уходило в прошлое и начиналось новое столетие, купцы и другие элементы населения становились все более смелыми в своей враждебности теократии. На правящую клику обрушивались удар за ударом, и в конце концов даже в самом Бостоне оппозиция настолько осмелела, что в 1721 году предприняла издание собственной газеты — «Нью-Инглэнд курант», выпускавшейся Джеймсом Франклином, старшим сводным братом Бенджамина.

Бостонские власти, подвергавшиеся нападкам этой газеты, стали проявлять беспокойство, особенно когда в ее адрес начали поступать письма читателей, выражавших одобрение ее точке зрения. Не прошло и года, как Коттон Мезер доверительно сообщал своему дневнику:

«Надо предостеречь мерзкого печатника и его сообщников, каждодневно публикующих подлую газетенку, где они тщатся умалить и очернить священников города и свести на нет их старания. Мерзость, равной которой никогда еще не бывало на земле».

В 1722 году Джеймса Франклина арестовали за подстрекательство к бунту, продержали в тюрьме в течение нескольких недель, а потом освободили под залог. Однако его газета продолжала обличать власти, и в 1723 году они приказали ему прекратить ее издание. Джеймс Франклин отказался внять этому приказу, и шерифу было предписано подвергнуть его аресту. Тем временем в течение двух недель «Нью-Инглэнд курант» выходила уже с именем молодого Бенджамина Франклина в качестве печатника; тем самым формально приказ властей был выполнен.