Читать онлайн «Судьба разведчика: Книга воспоминаний». Страница 6

Никто не смог бы убедить нас, что вторую мировую войну, как это иногда утверждалось на Западе, выиграли американцы. То, что союзники воевали против фашизма вместе с нашей страной, да! То, что в конце концов американцы открыли второй фронт и помогали нам поставками, да! Но основное бремя войны пало именно на Советский Союз, мы понесли наибольшие потери и ответили смертельным ударом противнику. Советскую землю, землю наших предков, немцы хотели превратить в выжженную пустыню. И наконец, советский солдат водрузил Знамя Победы над рейхстагом в Берлине. Мы чувствовали себя наследниками этого солдата. В комсомоле работать было чрезвычайно увлекательно. Меня избрали секретарем школьного комитета, а в 1948 году — членом районного комитета ВЛКСМ. Это было довольно неожиданно для школьника, ведь в районе проживало около 100 тысяч человек. Позже я стал членом горкома, избирался делегатом областной комсомольской конференции.

При всем этом я не должен был забывать об учебе в школе, которая близилась к завершению. К удивлению, времени хватало на все. Учеба шла легко, я даже стал кандидатом на получение золотой медали. К сожалению, бюрократическая практика, согласно которой на каждую школу выделялось не более одной медали, помешала мне ее получить. Как я потом узнал, меня подвело одно слово в сочинении. Вместо «Советский Союз — страж мира» я написал «стражник мира». Кому-то в экзаменационной комиссии это показалось неслучайным, содержащим подозрительный намек.

Досадно, но что ж. Отметки в аттестате были хорошими, и пора было подумать о будущем. Секретарь райкома комсомола сделал мне предложение: пойти на работу инструктором райкома комсомола сроком на один год, а после этого поехать на учебу в Высшую комсомольскую школу в Москву для продолжения образования.

Сияя от радости, я побежал домой и рассказал о полученном предложении отцу.

«Предложение почетное и лестное, спору нет, — сказал отец. — И все же не спеши, подумай еще, чего тебе самому действительно больше хочется». Какой-либо определенности относительно будущей профессии у меня не было. Я пошел в киоск, купил справочник для поступающих в вузы и стал его перелистывать. Там было все об условиях Приема в университеты и институты, программах обучения, сроках экзаменов и учебы, приобретаемых специальностях и т. д. В справочнике я впервые наткнулся на название МГИМО — Московский государственный институт международных отношений, — которое меня заинтриговало.

Я начал колебаться между работой в комсомоле и поступлением в МГИМО, который все больше меня интересовал, но о котором я практически ничего не знал и не мог оценить свои шансы на успех.

Еще раз обращаюсь за советом к отцу. «Комсомол от тебя никуда не уйдет, — задумчиво говорит он. — А сколько времени учиться в Институте международных отношений?» «Пять лет», — отвечаю я. «А в Высшей комсомольской школе?» — «Два года». «Послушай, — говорит отец, — попробуй поступить туда, где дольше учат. Там ты получишь более глубокие знания. Иди туда, где учеба длится пять лет».

Так я и не стал инструктором райкома комсомола. Напротив, приобрел билет на поезд до Москвы, взял с собой аттестат зрелости и Другие документы и ранним июльским утром 1949 года оказался на вокзале в столице. Оттуда прямиком поехал в институт. Я волновался. Ходили слухи, что те, кто оказался в немецкой оккупации, могут при сдаче документов быть отсеяны. Но секретарь приемной комиссии Белецкая, просмотрев мои документы, сказала, что они в порядке, и с этого момента я стал абитуриентом. На следующий день начались экзамены, которые продолжались две-три недели. Подготовлен я был неплохо. К тому же абитуриенты могли перед экзаменами пользоваться институтской библиотекой и аудиторией. Последнее было особенно важно, потому что жил я на железнодорожном вокзале. Отец сказал, что я могу обратиться за помощью в семью его старого друга, когда-то тоже работавшего в Подлипках. Но я не решился. Этих людей я не видел с детства. Как мог я вторгнуться в чужой дом и стеснить их, особенно если попытка поступить в институт окончится неудачно и придется бесславно возвращаться домой.

Первые две ночи я провел в зале ожидания вокзала. Непростое дело — попробовать немного поспать, когда сидишь на скамейке и делаешь вид, что ждешь поезда. Периодически появляются наряды милиции и проверяют документы, чтобы отличить людей, ожидающих поезда, от бездомных бродяг.

На следующий день состоялся первый экзамен, а вечером из читального зала я опять пришел на вокзал, на ту же скамеечку в зале ожидания. На третий день я понял, что могу заснуть когда и где угодно в самый неподходящий момент. Это заставило меня преодолеть робость и все же обратиться с просьбой о ночлеге к семье друга моего отца — Константина Шулятьева. Меня встретили его жена Полина и дочь, проживавшие в коммунальной квартире на Ленинском проспекте, неподалеку от Донского монастыря. Они без лишних слов постелили мне на полу в углу, а утром мы вместе позавтракали. Так и решился мой «жилищный вопрос» на время приемных экзаменов.

А где же был друг отца — глава семейства Шулятьевых Константин? Оказывается, в это время он сидел в тюрьме.

Константин Шулятьев воевал в Красной Армии в годы гражданской войны, лишился в боях ноги. Тем не менее в годы Великой Отечественной войны ополченцем принимал активное участие в обороне Москвы и был награжден несколькими медалями. Однажды вечером он немного выпил и на кухне коммунальной квартиры бросил несколько нелестных реплик в адрес Сталина и его окружения. Как выяснилось впоследствии, один из соседей донес на него, и он угодил за решетку на 10 лет. При Н.С.Хрущеве, после разоблачения культа личности Сталина, Шулятьева реабилитировали и выпустили на свободу.

Через три недели закончились приемные экзамены, и, переполненный радостью, я направил в Пермь и Таганрог телеграммы: «Экзамены сдал успешно. Зачислен в Институт международных отношений. Целую и обнимаю. Виктор». А вечером вместе с хозяевами мы скромно отметили это событие.

Так в мою жизнь вошел Институт международных отношений. МГИМО был создан по инициативе В.М.Молотова в 1943 году как факультет МГУ. В 1944-м он был преобразован в институт при Министерстве иностранных дел и расширен, поскольку Молотов предвидел, что после войны Советскому Союзу потребуется целая армия квалифицированных дипломатов. В отличие от последующих времен, в институт тогда поступали без блата. Рекомендаций партийных органов не требовалось. Взятки исключались. При наборе студентов не существовало каких-либо квот. Единственными, кто имел преимущество при зачислении в институт, были фронтовики. Несмотря на трудности первых лет учебы; многие из них стали впоследствии видными дипломатами.

Однако совместное проживание в одной комнате с приютившими меня женщинами не могло продолжаться вечно. В общежитии же место получить было невозможно, потому что первоочередное право вполне справедливо было предоставлено опять-таки фронтовикам. Поиск ночлега привел меня сначала в крошечное жилье очень добрых родственников в Подлипках, откуда каждый день приходилось добираться на занятия поездом. Потом я переместился в район Чистых прудов, где остановился у матери-одиночки, проживавшей вместе с дочерью. Вскоре первый учебный год подошел к концу, и я поехал на каникулы к матери в Таганрог.

Во время приездов в Таганрог всегда происходили какие-то поворотные в моей жизни события. К счастью, не только драматические, как в 1941 году. Так, во время первых после отъезда в Пермь школьных каникул я познакомился в городском парке Таганрога с девушкой. Ее звали Валентиной, и я влюбился в нее с первого взгляда. Мы начали переписываться. Когда же летом 1950 года я вновь оказался в родном городе, имея за плечами год учебы в вузе, мы решили пожениться, что и произошло там же в августе.

Я выехал в Москву чуть пораньше Валентины, чтобы до начала учебного года попытаться найти для нас угол. Это оказалось безнадежным делом, поэтому, когда она приехала в столицу для учебы в медицинском институте, мы вынуждены были остановиться у моих прежних хозяев. Позднее мы нашли постоянное жилье у станции метро «Бауманская», где и оставались до окончания института.

Голодать в прямом смысле слова нам не приходилось, хотя зачастую на столе не было ничего, кроме картошки и хлеба. Хлеб стоил дешево, к тому же можно было прихватить кусок-другой из столовой. В институте мы обедали скромно, но достаточно сытно. Вся моя стипендия уходила на оплату жилья. Текущие же расходы покрывались из стипендии Валентины и тех денег, которые иногда присылали наши родители. Они помогали нам как могли, но шиковать не приходилось.

Несмотря ни на что, мы собирались компаниями, например у друзей, когда их родители находились в отъезде. Совсем пусто на столе не было. Во всяком случае, винегрета всегда хватало с избытком. В то время витрины магазинов были заставлены несметным количеством необычайно дешевых банок с крабами. То, что они когда-нибудь перейдут в разряд деликатесов, мы не могли и представить. «Опять крабы», — с огорчением вздыхали мы за праздничным да и не только праздничным столом.